— А сама она работала с молодежью?

— Только в тех случаях, когда это было связано с ее подопечными. Многие из них имеют семьи, и там редко бывает все благополучно. Ну и, само собой, она часто занималась их детьми.

— А не упоминала ли она когда-нибудь о меблированной комнате на Первой Южной?

— Нет, — Клинг на мгновение задумался, а потом спросил: — О меблированной комнате? А это еще что такое?

— Видишь ли, Берт, мы считаем, что она сняла там комнату. Собственно, мы не просто предполагаем это, а знаем точно.

— А зачем?

— Чтобы поселить там Эйлин Гленнон.

— А это еще зачем?

— Потому что Эйлин Гленнон должны были сделать аборт.

— А какое отношение могла иметь Клер к…

— Именно Клер и договорилась об этом.

— Не может быть, — отрезал Клинг. Для пущей убедительности он отрицательно покачал головой. — Вы ошибаетесь.

— Мы все проверили, Берт.

— Это совершенно исключено. Клер никогда бы… нет, это невозможно. Она прекрасно знала, что закон запрещает это. Нет, нет… Понимаете, она всегда задавала мне вопросы относительно того, что законно, а что — нет. Вы ошибаетесь. Она ни за что не стала бы участвовать в чем-то подобном.

— Постарайся вспомнить, когда она советовалась с тобой по правовым вопросам, не было ли случая, чтобы она расспрашивала тебя об абортах?

— Нет. С чего бы это ей спрашивать?.. — Клинг внезапно умолк, и на лице его появилось удивленное выражение. Он даже тряхнул головой, как бы желая избавиться от глупых мыслей.

— В чем дело, Берт?

Но Клинг продолжал молчать, растерянно глядя перед собой.

— Так, значит, спрашивала она насчет абортов?

Клинг только молча кивнул в ответ.

— И когда это было?

— Где-то в прошлом месяце. Сначала я подумал… ну, я подумал, что она…

— Продолжай, Берт.

— Я подумал, что она… ну, в общем, я решил было, что ей самой понадобилось, понимаете? Но оказалось, что… что ей хотелось знать, в каких случаях это допускается законом.

— Именно это она у тебя спрашивала, да? Значит, она спрашивала, в каких случаях аборт может считаться не противоречащим закону?

— Вот именно. Я сказал ей тогда, что только в том случае, если сохранение беременности создает серьезную угрозу жизни либо матери, либо ребенка. Ну, вы же знаете — статья восьмидесятая “…если только указанные действия не были вызваны необходимостью сохранения жизни женщины или…”

— Да, да. Ну, а дальше.

— А это все.

— Ты уверен в этом?

— Хотя нет. Знаете, она тогда задала мне еще какой-то вопрос… Погодите, дайте припомнить.

И они стали ждать, пока Клинг, потирая рукой лоб, мучительно старался восстановить в памяти разговор.

— Правильно, — наконец изрек он с самым мрачным видом.

— Ну что?

— Она тогда спросила еще относительно жертвы изнасилования… ну, если девушка забеременела в результате изнасилования… Так вот, она спросила, не может ли считаться не противоречащим закону сделанный ей аборт.

— Вот оно! — воскликнул Мейер. — Вот где собака зарыта! Все теперь объясняется. Вот откуда эта меблированная комната и почему Эйлин не могла вернуться домой. Если этот ее братец, с его характером, узнал бы, что ее изнасиловали…

— Погоди, погоди, — сказал Клинг. — О чем это ты?

— Сначала скажи, что ты тогда ответил Клер?

— Ну, я тогда сказал ей, что тут я и сам ничего толком сказать не могу. Я сказал, что с моральной точки зрения в таком случае аборт вроде бы должен допускаться, но полной уверенности у меня все-таки не было. Об этом я ей тоже сказал.

— А что она тебе ответила на это?

— Она попросила меня навести справки и сказать ей. Она говорила тогда, что ей это очень нужно выяснить.

— Ну, и ты навел справки?

— Да, на следующий же день я позвонил в прокуратуру. Там мне сказали совершенно определенно: сохранение жизни матери или ребенка. Все остальное — не в счет. Во всех остальных случаях произведенный аборт рассматривается как уголовное преступление.

— И ты рассказал об этом Клер?

— Рассказал…

— А как она отреагировала на это?

— Ну тут уж она спустила собак! Она заявила, что до этого момента она считала, что законы издаются для того, чтобы защищать права пострадавших, а не для того, чтобы причинять им новые страдания. Я пытался как-то успокоить ее, но куда там!.. Можно подумать, что это я пишу эти дурацкие законы! Она орала на меня так, будто я несу личную ответственность за все, что написано в уголовном кодексе. Я спросил ее тогда, чего это она так разволновалась, но в ответ она стала говорить что-то насчет пуританской морали, которая должна считаться самой аморальной вещью на всем белом свете — что-то в этом духе, я уж точно не помню всего. Помню только, что под конец разговора она сказала, что, в таком случае, жизнь девушки может быть окончательно загублена, с одной стороны — преступными действиями, а с другой — с помощью самого закона. Общими усилиями, так сказать.

— А еще когда-нибудь она заговаривала на эту тему?

— Нет.

— А спрашивала она у тебя когда-нибудь, не знаешь ли ты врачей, которые тайно делают аборты?

— Нет, — тут же ответил Клинг. — Значит, если я все правильно понял… — он немного помолчал. — Значит, Эйлин Гленнон была изнасилована, да?

— Мы пришли именно к такому выводу, — сказал Мейер. — А произошло это скорее всего тогда, когда мать ее находилась в больнице.

— И вы считаете, что узнав об этом… ну, о том, что девушка забеременела, она… она и устроила ей этот аборт, да?

— Да, Берт, мы уверены в этом, — сказал Карелла. — Она даже уплатила за него.

Клинг кивнул.

— Ну, я полагаю… я полагаю, что можно было бы проверить это по ее банковскому счету.

— Вчера мы это сделали. Первого октября она сняла со счета пятьсот долларов.

— Ну, тогда… тогда все, что вы говорите, очень похоже на правду.

— Поверь, Берт, нам самим это очень неприятно, — сказал Карелла.

— Но, знаете, если она пошла на это, — начал было горячо Клинг. — Если она и в самом деле на это пошла, то только потому, что девушка была изнасилована. Я хочу сказать… что в другом случае она ни за что не пошла бы на нарушение закона. Вы и сами это знаете, правда?

— Да на ее месте я и сам пошел бы на это, — проговорил Карелла, стараясь, чтобы голос его звучал как можно убедительнее. Честно говоря, он вовсе не был в этом уверен, но сказать это нужно было ради Клинга.

— Единственное, чего она хотела, так это спасти эту несчастную девчонку, — сказал Клинг. — Ведь на все это можно посмотреть и с другой стороны… В конце концов она… она, можно сказать, спасла ей жизнь, а это как раз то, чего требует уголовный кодекс.

— А заодно, — проговорил вдруг Мейер, — она спасла жизнь и того типа, который изнасиловал Эйлин. Послушай, Стив, ради чего этот подонок должен в конце концов выйти сухим из воды? Почему этот мерзавец спокойно…

— Очень может быть, что он все же не был так уж и спокоен, — сказал Карелла. — Может быть, он сам решил принять кое-какие меры по обеспечению свой безопасности. И очень может быть, что он начал как раз с того, кто наверняка знал о его преступлении, но лично не был причастен к нему.

— О чем это ты?

— Я говорю о том, что ни Эйлин, ни ее мать не решились бы рассказать об этом кому-нибудь из опасений перед тем, что может тогда натворить молодой Гленнон. Но он никак не мог рассчитывать, что станет молчать и Клер Таунсенд. И не исключено, что он выследил ее в этом книжном магазине и…

— А мать ее знает, кто это сделал? — спросил Клинг.

— Мы оба считаем, что она наверняка знает имя насильника.

На этот раз Клинг только коротко кивнул, как бы отмечая что-то про себя. Когда он заговорил, голос его и выражение лица были лишены всяких эмоций.

— Мне она скажет, — сказал он.

Прозвучало это как обещание.

* * *

Человек этот жил этажом выше, прямо над квартирой Гленнонов.

Клинг вышел из квартиры миссис Гленнон и спокойно зашагал вверх по ступенькам. Хозяйка квартиры осталась стоять в дверях и неотрывно следила за ним испуганным взглядом, прижимая руку ко рту. Трудно было сказать, о чем она думает в этот момент. Может, она сейчас думала о том, почему это некоторым людям никогда и ни в чем не везет.

Клинг постучал в дверь квартиры 4-А и подождал. Откуда-то издалека до него донесся голос. — Минуточку! — А теперь дверь приоткрылась, лязгнув цепочкой. В щель выглянуло мужское лицо.

— Да? — сказал мужчина.

— Полиция, — коротко бросил Клинг. Он показал мужчине бумажник с пристегнутым к внутренней стороне жетоном детектива.

— А в чем дело?

— Вы Арнольд Холстед?

— Да.

— Откройте, мистер Холстед.

— А что? В чем дело? Почему?..

— Откройте дверь, если не хотите, чтобы я ее вышиб! — отвечал Клинг.

— Ладно, ладно, открываю, погодите минутку. — Холстед стал суетливо возиться с цепочкой. Как только ему удалось освободить ее, Клинг толкнул дверь и вошел в квартиру.

— Вы один дома, мистер Холстед?

— Да.

— Насколько мне известно, у вас есть жена и трое детей, мистер Холстед. Это так?

В голосе Клинга явно чувствовалась скрытая угроза. Холстед, маленький человечек в черных брюках и нижней сорочке, инстинктивно попятился.

— Д-да, — сказал он. — Совершенно верно.

— А где они?

— Дети? Они в школе.

— А жена?

— Она на работе.

— А как насчет вас, мистер Холстед? Вы что — не работаете?

— Я… я временно безработный.