— Ясно, Дэнни Ди Пэйс раньше был у вас?

— Нет. Из троих только Ридон некоторое время находился здесь.

— И что?

— Вы имеете в виду, что мы узнали о нем? Он показался нам крайне агрессивным. Мать слишком много позволяет ему, а отец слишком строг. Парень типичный импульсивный неврастеник.

— Боюсь, что я вас не совсем понимаю, мистер Уолш.

— Я хочу сказать, что преступные наклонности Ридона, вероятно, складываются из сильного чувства злобы к репрессивному отцу и желания вызвать у матери какую-либо эмоциональную реакцию, однако во всепрощение матери он не верит.

— Понимаю, — сказал Хэнк, хотя смысл услышанного остался для него смутным. — По какому поводу Ридон был здесь в первый раз?

— О, какие-то неприятности на улице. Я не помню. Это было несколько лет назад.

— Каково было постановление суда?

— Он был условно освобожден и взят на поруки.

— Даже несмотря на то, что ваше исследование показало, что он, скажем, потенциально опасен?

— Нам повезло, мы хотя бы сумели провести исследование, мистер Белл. У нас на каждого работника приходится по семьдесят пять ребят. Чертовски много, не так ли?

— Да, пожалуй. Как после этого вел себя Ридон?

— Ну, что вам сказать. Сотрудники, работающие с ребятами, отпущенными на поруки, находятся в том же самом положении, что и мы. У них тоже нет времени заниматься индивидуально с каждым подростком. В результате большой процент ребят, находящихся на поруках, снова попадает во всякого рода истории.

— Как, например, Ридон?

— Да, если вы хотите использовать его в качестве примера, хотя он один из сотен. — Уолш помолчал. — Мы могли бы столько сделать, мистер Белл, если бы у нас были деньги и сотрудники. Столько сделать...

Хэнк утвердительно кивнул.

— Однако вы не считаете, что несколько упрощаете суть дела? Ну, прикрываясь, что ли, всей этой психологией...

— Прикрываясь?

— Возможно, это не то слово. Но вы уверены, что вопрос о детской преступности можно свести к простым психологическим формулировкам?

— Конечно, нет. В действительности, не существует такой категории, как чисто преступный тип. Вряд ли во всей стране можно найти в чистом виде преступника типа «импульсивный неврастеник», то есть такого преступника, который поддается влиянию социальной среды и в то же самое время не является личностью с нарушенной психикой. И мы, разумеется, не можем игнорировать влияние окружения, ненормального положения в школе и даже невежества многих полицейских сотрудников — в качестве факторов, способствующих росту преступности среди молодежи. Однако это не является психологической галиматьей, мистер Белл.

— Эти парни, мистер Уолш, убили другого парня.

— Да, я знаю.

— Оправдали ли бы вы парней на том основании, что у их родителей имеются личные неурядицы?

— Оправдал бы я убийство? — переспросил Уолш.

— Да.

— Это ваша обязанность определять преступникам статью закона, мистер Хэнк, а не моя. Я имею дело с людьми.

Хэнк кивнул.

— Извините, могу я сейчас видеть Ди Пэйса?

— Разумеется, — ответил Уолш.

Когда он поднимался, снова зазвонил телефон.

— Проклятье! — не сдержался он. — Бетти, будь добра, ответь, пожалуйста. Сюда, мистер Белл.


У парня были такие же, как у матери рыжие волосы и карие глаза, такой же овал лица и такой же рот, который выглядел на лице мальчика, превращавшегося в мужчину, странно по-женски. Он был высоким парнем с неразвитой мускулатурой и огромными кистями рук, выдававшими уличного забияку.

— Если вы полицейский, то я не хочу с вами разговаривать.

— Я окружной прокурор, — ответил Хэнк, — и тебе лучше поговорить со мной. Я представляю обвинение по этому делу.

— Тем больше у меня оснований ничего вам не говорить. Вы думаете, я помогу вам отправить меня на электрический стул?

— Я хочу знать, что произошло в тот вечер, когда был убит Моррез.

— Да? Так спросите у Морреза. Может быть, он вам расскажет. Мне нечего вам сказать. Идите и говорите с этими важными шишками адвокатами, которых назначил мне суд. Только у меня одного их целых четыре. Идите и разговаривайте с ними.

— Я с ними уже говорил и они не возражали против того, чтобы я допросил тебя и твоих приятелей. Я полагаю, тебе известно, в каком серьезном положении ты находишься. Твои адвокаты уже говорили тебе об этом?

— Меня будет судить суд для несовершеннолетних.

— Нет, это не так, Дэнни. Тебя вместе с другими ребятами будет судить уголовный суд, третья секция.

— Да-а?

— Да. Дело будет рассматриваться в следующем месяце. Это будет справедливый суд, и никто не собирается с тобой нянчиться. Ты убил человека, Дэнни.

— Да-а? Вы еще должны доказать это, мистер. Я невиновен до тех пор, пока не будет доказана моя виновность.

— Верно. Теперь допустим, ты расскажешь мне, что произошло вечером десятого июля.

— Я уже рассказывал об этом сотни раз. Мы прогуливались, и какой-то грязный пуэрториканец напал на нас, и мы порезали его. Это была самооборона.

— Парень, которого вы зарезали, был слепым. Ты, конечно должен понимать, никакие присяжные не поверят, что он напал на вас.

— Меня не интересует, поверят они или нет. Я говорю, как все было. Можете спросить Бэтмана и Башню. Они скажут вам то же самое.

— Кто такой Бэтман?

— Апосто. Так его называют ребята из клуба.

— Что это за банда?

— Вы все уже знаете об этом. Кому, черт возьми, вы пытаетесь морочить голову?

— Я спрашиваю тебя, — сказал Хэнк. — Как называется эта банда?

— «Орлы-громовержцы». — Дэнни помолчал. — И это не банда. Это — клуб.

— Понимаю. А чем отличается банда от клуба?

— «Орлы-громовержцы» никогда не ищут неприятностей.

— Тогда что вы делали в испанском Гарлеме, если не искали неприятностей?

— Мы прогуливались.

— Ты, и Башня, имя которого, я полагаю, Ридон, и Бэтман. Правильно?

— Правильно, — ответил Дэнни.

— Почему вы называете его Башней?

— Не знаю. Думаю, потому что он высокий. К тому же он очень сильный.

— Как они зовут тебя?

— Дэнни.

— А у тебя нет прозвища?

— Для чего мне прозвище? Во всяком случае Дэнни — уже прозвище. Мое настоящее имя — Даннель.

— Почему ты присоединился к банде, Дэнни?

— Я не принадлежу ни к какой банде.

— Тогда к клубу?

— Я не принадлежу ни к какому клубу.

— Тогда что ты делал с двумя «Орлами» вечером десятого июля?

— Они спросили меня, не хочу ли я пройтись, и я ответил, что хочу. И пошел. Нет закона, запрещающего прогулки.

— Есть закон против убийства.

— Да, но это была самооборона.

— Дэнни, парень был слепым.

— Ну и что?

— А то, что если ты будешь придерживаться этой версии, то я могу гарантировать тебе только одно, что ты кончишь на электрическом стуле.

С минуту Дэнни молчал. Затем сказал:

— Это то, чего вы хотите, не так ли?

— Я хочу знать правду.

—Вы ее знаете. Башня, Бэтман и я прогуливались. Вшивый пуэрториканец напал на нас, и мы порезали его. Вот вам правда.

— Ты наносил Моррезу удары ножом?

— Конечно, наносил. Этот подлец напал на нас. Я ударил его ножом четыре раза.

— Почему?

— Потому, что я хотел ударить его ножом. Вы полагаете, я боюсь ударить кого-нибудь ножом? Я ударил бы ножом любого, кто посмел бы меня обидеть.

— И слепого?

— О, оставьте эту песенку о слепом парне. Он напал на нас.

— Как он мог напасть на вас, если он даже не мог вас видеть?

— Спросите его. Может быть, он слышал нас. Может быть, он и не был на самом деле слепым. Может быть, он только притворялся слепым.

— Дэнни, Дэнни...

— Откуда я знаю, черт возьми, почему он напал на нас? Но это он сделал! И мы проучили его!

— Хорошо, Дэнни. Вы придумали историю и, может быть, она и хорошая, однако в свете имеющихся фактов звучит неубедительно, и я рассчитываю, что ты придумаешь что-нибудь другое. Иначе тебе остается только молиться.

— Я рассказываю, как было. Вы хотите, чтобы я врал?

— Чего ты боишься, Дэнни? Кого ты боишься?

— Я ничего и никого на свете не боюсь, и не забывайте этого, мистер. И вот что я вам еще скажу: если вы думаете, что я отправлюсь на электрический стул, то вы ошибаетесь, я не отправлюсь на электрический стул. И если бы я был на вашем месте, мистер, я был бы осторожнее. Я просто не стал бы вечером ходить по темным улицам.

— Ты угрожаешь мне, Дэнни?

— Я просто вам советую.

— Ты думаешь, что я испугаюсь горстки несовершеннолетних хулиганов?

— Я не знаю, чего вы испугаетесь и чего вы не испугаетесь. Я знаю только одно, что лично я не хотел бы иметь дело с пятьюдесятью парнями, настроенными воинственно.

— Спасибо за предупреждение, — сухо сказал Хэнк.

— Между нами говоря, — продолжал Дэнни, — мне кажется, вы не смогли бы справиться и с женщиной, а не то что с пятьюдесятью парнями.

— Ты — просто талант, Дэнни, — сказал Хэнк.

— Да-а? А именно?

— Я пришел сюда потому, что твоя мать сказала мне...

— Моя мать? Зачем вы впутываете ее? Зачем вы вызывали ее?

— Я не вызывал ее. Она пришла сама. Она сказала мне: ты не принадлежишь к клубу «Орлы-громовержцы» и не имеешь никакого отношения к убийству. Когда я объяснил это твоим защитникам, они дали согласие на то, что я могу тебя повидать. Поэтому я и пришел. А сейчас, более чем когда-либо я убежден, что ты на самом деле принадлежал к банде и что ты убил этого парня хладнокровно и преднамеренно. В этом и заключается твой талант, Дэнни. Он окажет свое воздействие на присяжных.