— Потом?

— Куда ты поедешь из Касабланки?

— Не знаю, думаю, в Марракеш.

— Возьми карандаш, — сказал настойчиво Том. Он дал ей телефон Эда и убедился, что она записала его правильно.

— А почему ты в Лондоне?

Том засмеялся.

— А почему ты в Танжере? Дорогая, меня здесь может не оказаться, но ты звони или оставь сообщение — я думаю, у Эда есть автоответчик... — Эд кивнул Тому. — Назови мне свой следующий отель, если ты поедешь из Касабланки... Хорошо. Передай привет Ноэль... Я тебя люблю. До свидания, дорогая.

— Какое облегчение! — сказал Джефф.

— Да. Для меня. Она сказала, что даже не видела Притчарда поблизости — что, конечно, ничего не значит.

— Прик-хард, — сказал Джефф.

— Хард-прик[37], — сострил подошедший Эд с невозмутимым лицом.

— Ну хватит! — засмеялся Том. — Следующий звонок — мадам Аннет. Я должен ей позвонить. А между тем я все думаю о миссис Мёрчисон.

— Да? — спросил Эд с удивлением, прислонясь к книжному шкафу. — Ты полагаешь, Цинтия встречалась с миссис Мёрчисон? Обменивалась мнениями?

Ужасная мысль. Том размышлял.

— Они могут знать адрес друг друга, но много ли они могут друг другу рассказать? А также... возможно, они стали общаться только с появлением Дэвида Притчарда.

Джефф безостановочно кружил по комнате.

— Что ты собирался сказать о миссис Мёрчисон?

— Ну... — Том медлил, не желая говорить о своей не до конца еще осознанной идее; но ведь он все-таки среди друзей.

— Я бы хотел позвонить ей в Америку и спросить, что произошло с... выяснить, что случилось с ее мужем. Но я думаю, что она относится ко мне почти так же, как Цинтия. Ну, конечно, не так ненавидит, но я ведь был последним человеком, который, как ей сказали, видел ее мужа. А зачем мне звонить именно ей? — прервал себя Том. — Какого черта Притчард может сделать? Что нового он знает? Черт возьми! Да ничего!

— Верно, — сказал Эд.

— А если ты позвонишь миссис Мёрчисон, то голосом того инспектора — Вебстера, да, Том? — спросил Джефф. — Ты так здорово его имитируешь.

— Да — Том не любил вспоминать имя английского инспектора, хотя Вебстеру так и не удалось ничего разнюхать. — Нет, я не буду звонить, спасибо. — Мог ли Вебстер, который приезжал в Бель-Омбр и ездил даже в Зальцбург, все еще заниматься этим делом? Встречался ли Вебстер с Цинтией и миссис Мёрчисон? Том пришел к тому же самому заключению: ничего нового нет, так о чем беспокоиться?

— Я лучше пойду, — сказал Джефф. — Завтра мне на работу. Том, ты мне сообщишь, чем займешься завтра? У Эда есть мой телефон. У тебя тоже, насколько я помню.

Они пожелали друг другу спокойной ночи и обменялись наилучшими пожеланиями.

— Звони мадам Аннет, — предложил Эд. — По крайней мере, это приятнее.

— Да уж! — отозвался Том. — Доброй ночи, Эд. Спасибо тебе за гостеприимство. Я просто засыпаю на ходу.

Затем Том позвонил в Бель-Омбр.

— Ал-ло? — Голос мадам Аннет звучал резко и тревожно.

— Это Том! — сказал Том. Он сообщил ей, что с Элоизой все в порядке, что история с похищением была всего лишь ложным слухом. Том не упомянул имени Дэвида Притчарда.

— Но... вы знаете, кто распускает такие гадкие слухи? — Мадам Аннет употребила слово mechants[38].

— Понятия не имею, мадам. Мир полон людей с дурными намерениями. У них очень странные удовольствия. А дома все в порядке?

Мадам Аннет заверила Тома, что все в порядке. Он пообещал ей сообщить, когда приедет домой, и добавил, что не знает, когда вернется мадам Элоиза — она все еще развлекается вместе со своей подругой мадам Ноэль.

После этого Том упал на кровать и заснул мертвым сном.

12

Следующее утро оказалось солнечным и ясным, словно накануне не было дождя. Все казалось словно вымытым, или Тому так хотелось думать, когда он выглянул в окно и посмотрел вниз на узкую улочку. Солнечные блики отражались от окон витрин, и небо сияло прозрачной голубизной.

Эд оставил Тому ключ на кофейном столике и записку, в которой говорилось, чтобы Том чувствовал себя как дома и что он вернется до четырех. Эд накануне показал Тому кухню. Том побрился, позавтракал и заправил постель. Он вышел на улицу в девять тридцать, прошел в сторону Пиккадилли, смакуя уличные сценки, обрывки разговоров, различные акценты, которые он слышал от людей, мимо которых проходил.

Затем прошелся по «Симпсонз»[39], вдыхая цветочные ароматы, которые напомнили ему, что он может купить по случаю, пока в Лондоне, воск с запахом лаванды для мадам Аннет. Том не спеша зашел в отдел мужских халатов и купил один для Эда Банбери, из легкой шерстяной ткани «блэк уотч»[40], и для себя — из ярко-красной шотландки, «ройял стюарт»[41], подумал Том. Эд носит на размер меньше, в этом Том был уверен. Он положил оба халата в большой пластиковый пакет и направился в сторону Олд-Бонд-стрит и Бакмастерской галереи. Часы показывали почти одиннадцать.

Когда Том вошел в галерею, Ник Холл разговаривал с черноволосым человеком. Увидев Тома, он в знак приветствия поклонился.

Том не спеша прошел в соседний зал со спокойными полотнами Коро или под Коро, затем снова вернулся в первый зал, где услышал, как Ник говорил клиенту:

— ...от пятнадцати тысяч, я уверен, сэр. Я могу проверить, если угодно.

— Нет, нет.

— Все цены — на усмотрение хозяев галереи, они могут подняться или опуститься, обычно очень ненамного. — Ник остановился. — Это зависит от рынка.

— Очень хорошо. Тогда уточните для меня, пожалуйста. Я бы купил за тринадцать тысяч. Мне больше нравится вот эта — «Пикник».

— Да, сэр. У меня есть ваш телефон, я постараюсь связаться с вами завтра.

Прекрасно, подумал Том, Ник не говорит: «Я позвоню вам завтра». Сегодня Ник в красивых туфлях, других, не тех, что были на нем вчера.

— Привет, Ник... если я могу вас так называть, — сказал Том, когда они остались одни. — Мы познакомились с вами вчера, если помните.

— О да, конечно, сэр.

— Есть у вас какие-нибудь рисунки Дерватта? Мне бы хотелось на них взглянуть.

— Д-да, сэр. Они в папках в подсобном помещении. Большинство не для продажи. Я думаю, ни одного нет для продажи — официально.

Хорошо, подумал Том. Священные архивы, эскизы к картинам, которые стали классикой или станут таковой.

— Но это возможно?

— Вполне. Конечно, сэр.

Ник бросил взгляд на входную дверь, затем прошел к ней, возможно, чтобы проверить, заперта ли она, или чтобы закрыть ее на задвижку. Он вернулся к Тому, и они, миновав второй зал, прошли в небольшую подсобку с запачканными, когда-то белыми стенами, возле которых стояли прислоненные к ним полотна, рамы и папки, а стол, как и прежде, был чем-то завален. Неужели здесь могли поместиться двадцать журналистов, Леонард, который подносил напитки, пара фотографов и он сам? Да, так и было.

Ник, присев на корточки, разыскал нужную папку.

— Около половины из них — наброски к картинам, — пояснил он, поднимая большую серую папку обеими руками.

Возле двери стоял еще один стол, и Ник, благоговейно положив на него папку, развязал три завязки.

— Большинство папок в тех ящиках, — сказал Ник, кивнув на белый шкаф, стоявший у стены, в котором было по меньшей мере шесть выдвижных ящиков, располагавшихся один над другим. Том раньше этого шкафа здесь не видел.

Каждый рисунок Дерватта был упакован в прозрачный пластиковый конверт. Уголь, карандаш и сангина. Когда Ник перекладывал рисунки, не вынимая их из конвертов, Том понял, что не может отличить Дерватта от Бернарда Тафтса, во всяком случае с полной уверенностью. Наброски к «Красным стульям» (три), да, подлинные, потому что он знал, что они сделаны Дерваттом. Когда же Ник дошел до эскизов к «Человеку на стуле», подделке Бернарда Тафтса, сердце Тома сильно забилось, потому что картина принадлежала ему, он ее любил и хорошо знал, к тому же Бернард Тафтс, преданный своему кумиру, выполнил свои подготовительные наброски с таким же любовным тщанием, как сделал бы Дерватт. И в этих набросках, не предназначенных для чужого глаза, Бернард превзошел самого себя в сходстве с Дерваттом, которое здесь было более очевидным, чем в композиции на холсте.

— Это продается? — спросил Том.

— Нет. Просто... Мистер Банбери и мистер Констант не хотят продавать. Насколько я знаю, мы никогда не выставляли их на продажу. Это не для всеобщего сведения... — Ник замялся. — Видите ли, бумага, на которой рисовал Дерватт, не всегда отличного качества. Желтеет, осыпается по краям.

— Я думаю, рисунки изумительны, — сказал Том. — Нужно тщательно их беречь. Держать подальше от света и всего, что может их повредить.

Ник с готовностью улыбнулся:

— И как можно меньше касаться руками.

Еще там оказался «Спящий кот». Этот рисунок очень понравился Тому, он был нарисован Бернардом Тафтсом (как полагал Том) на большом листе более дешевой бумаги цветными карандашами: черным, коричневым, желтым, красным, даже зеленым.

Это навело Тома на мысль, что Тафтс так слился с Дерваттом, что теперь по этим рисункам невозможно различить, кому они принадлежат. Бернард Тафтс стал Дерваттом, даже больше, чем Дерваттом. Бернард умер в состоянии смятения и стыда из-за того, что он фактически превратился в Дерватта, стал жить его жизнью, позаимствовал его стиль в живописи. В рисунках Бернарда, по крайней мере тех, что имелись в Бакмастерской галерее, не было и следа неуверенности. Похоже, Бернард стал настоящим мастером композиции, пропорций и цвета.

— Вы заинтересовались, мистер Рипли? — спросил Ник, задвигая ящик. — Я могу поговорить с мистером Банбери.

Том улыбнулся.

— Я не уверен. Это очень соблазнительно. И... — Этот вопрос смущал Тома в настоящий момент. — Сколько галерея запросит за какой-нибудь эскиз... к одной из этих картин?

Ник смотрел в пол, размышляя.

— Не могу сказать, сэр. Я действительно не знаю. Не думаю, что смогу где-нибудь здесь выяснить цены на рисунки — если они вообще существуют.