Пуаро вежливо ждал, что последует дальше. Это был один из тех случаев, когда, прожив в Англии полжизни, он находил английский недоступным для понимания. Он и сам играл в детстве в прятки и в пекаря, но у него вовсе не возникало желания рассказывать об этих играх, даже думать о них.

Когда Спенс наконец отсмеялся, Пуаро повторил чуть утомленно:

– Так как же она рассталась с жизнью?

Улыбка сбежала с лица Спенса. Он снова посерьезнел.

– Ее ударили по затылку чем-то острым и тяжелым. Убийца обшарил комнату и похитил ее сбережения, около тридцати фунтов наличными. Она жила в небольшом коттедже, но держала постояльца. Некоего Бентли. Джеймса Бентли.

– Ах да, Бентли.

– Следов взлома обнаружено не было. Замки, окна – все в полном порядке. Бентли был стеснен в деньгах, сидел без работы, два месяца не платил за жилье. Деньги нашли под камнем позади коттеджа. На рукаве пиджака Бентли оказались следы крови и волосы – кровь той самой группы, что у покойницы, те же волосы. На первом допросе он заявил, что рядом с телом убитой не находился – выходит, кровь и волосы не могли попасть на его одежду случайно.

– Кто ее нашел?

– Булочник принес хлеб. В тот день хозяйка обещала с ним расплатиться. Дверь открыл Джеймс Бентли и сказал, что уже стучался к миссис Макгинти, но не достучался. Тогда булочник засомневался – не случилось ли чего? Они позвали соседку и вместе пошли наверх. В спальне миссис Макгинти не оказалось, постель осталась застеленной с вечера, но вся комната была перерыта, а половицы приподняты. Тогда они решили заглянуть в гостиную. Там она и лежала на полу, соседка как увидела, давай голосить на всю округу. Потом, конечно, вызвали полицию.

– И Бентли в итоге арестовали и судили?

– Да. Было судебное разбирательство. Вчера. Дело оказалось яснее ясного. Сегодня утром присяжные вынесли приговор, им понадобилось всего двенадцать минут. Суд постановил: виновен, приговорить к смертной казни.

Пуаро кивнул.

– А потом, после приговора, вы сели в поезд и приехали в Лондон, чтобы повидаться со мной. Почему?

Старший инспектор Спенс опустил взор в свою пивную кружку. Несколько раз провел пальцами по ободку.

– Потому что, – выговорил он, – боюсь, он ее не убивал…

Глава 2

На минуту-другую воцарилась тишина.

– И вы приехали ко мне, чтобы… – Пуаро не закончил предложения.

Старший инспектор Спенс поднял голову. Кровь еще сильнее прилила к его лицу. Это было лицо типичного провинциала, маловыразительное, замкнутое, с проницательными, но честными глазами. Лицо человека с незыблемыми нравственными устоями, который всегда точно знает, как именно ему поступить, никогда не спутает добро со злом.

– Я в полиции давно, – сказал он. – Навидался того, и другого, и третьего. В людях худо-бедно разбираюсь. Приходилось вести дела и об убийстве – одни простые, как дважды два, другие посложнее. Одно известно и вам, месье Пуаро…

Пуаро кивнул.

– Крепкий был орешек. Пожалуй, без вас мы бы его нипочем не разгрызли. Но докопались-таки до правды, да так, что и тени сомнений не осталось. И в других случаях, про какие вы не знаете, ясность была полная. Взять Уистлера, он получил свое – и вполне по заслугам. Равно как и бандюги, что застрелили старого Гатермана. Как Верол со своим мышьяком. Трантер, тот выкрутился – но убить-то он убил, точно знаю. Повезло и миссис Кортленд – муж ее был извращенцем, каких поискать, и присяжные ее оправдали. Руководствовались не справедливостью, а чувствами. Такое бывает, никуда не денешься, сердце ведь не камень. А иногда улик не хватает… Случается, убийце удается разжалобить присяжных, а то и просто провести за нос – редко, конечно, но не без этого. Иногда адвокат ловко защиту построит либо обвинитель переборщит. В общем, всего этого я нагляделся вдоволь. Но чтобы… – Спенс помахал увесистым пальцем, – чтобы невинного человека повесили за то, чего он не совершал, – на моей памяти такого не было. И не хочу я, месье Пуаро, видеть такое правосудие. Тем более, – добавил он, – в Англии!

Пуаро пристально посмотрел на него:

– И вы считаете, сейчас правосудие может оказаться именно таким. Но почему…

Спенс перебил его:

– Я знаю почти все, что вы хотите сказать. И отвечу на ваши вопросы заранее. Это дело вел я. Мне поручили провести дознание, собрать улики. Свою работу я проделал очень тщательно. Собрал все факты, какие мог. И все они указывали в одну сторону – на одного человека. Все, что у меня набралось, я передал своему начальнику. Дальше я к этой истории касательства не имел. Материалы пошли к государственному обвинителю, а уж он решал, заводить дело или нет. Дело он завел, да иначе и не могло быть при таких уликах. Джеймса Бентли арестовали, предали суду, по всем правилам судили и признали виновным. Улики со счетов не сбросишь, присяжные прекрасно это знают. Да и не сказать чтобы они сильно терзались сомнениями. Скорее его виновность была для них очевидной.

– А для вас – нет?

– Нет.

– Почему?

Старший инспектор Спенс вздохнул. Задумчиво потер ручищей подбородок.

– Не знаю. Понимаете, никакой причины для сомнений – конкретной причины – у меня нет. Просто в глазах присяжных он тянет на убийцу, а в моих – ну никак. А в убийцах я разбираюсь лучше, чем они.

– О да, тут вы специалист.

– Во-первых… как бы сказать… не было в нем никакой дерзости, наглости. Ни капли. А ведь этого добра у них обычно хоть отбавляй. Такое самодовольство, куда там! Каждый убийца считает, что уж как-нибудь вотрет тебе очки. И вообще он такой ловкач, все провернул чисто, комар носу не подточит. И даже когда они сидят на скамье подсудимых и чувствуют, что головы не сносить, все равно геройство это из них так и лезет, им это прямо удовольствие! Как же, ведь все глаза – на них. Прямо звездный час. Может, им впервые в жизни выпало играть главную роль. Вот и дерзят да изгаляются.

Последним предложением Спенс как бы подытожил все сказанное.

– Вы ведь мою мысль поняли, месье Пуаро.

– Понял, и очень хорошо. А у Джеймса Бентли ничего этого не было?

– Нет. Перепуган был до смерти – это да. С самого начала. Кое-кто считает: раз боится, значит, виновен. А по мне, тут никакой связи нет.

– Согласен. А каков он, этот Джеймс Бентли?

– Тридцать три года, среднего роста, кожа желтоватая, носит очки…

Пуаро остановил этот поток:

– Я не про физические данные. Что он за человек?

– Ах, это. – Старший инспектор Спенс задумался. – Такие к себе не очень располагают. Какой-то весь дерганый. В глаза не смотрит. Глядит как бы исподлобья, украдкой. В общем, для присяжных хуже не придумаешь. То пресмыкается да жмется от страха, то вдруг давай храбриться да буянить. Но все как-то не так.

Он сделал паузу и доверительно добавил:

– На самом деле тихоня тихоней. У меня двоюродный брат был такой. Приключится какая-нибудь неурядица – он такую небылицу наплетет, что никто в жизни не поверит.

– Похоже, этот Джеймс Бентли не очень привлекательный тип.

– Так и есть. Такие мало кому по нраву. Но чтобы его за это повесили – тут я против.

– Думаете, повесят?

– А почему нет? Ну, подаст его адвокат апелляцию, так ведь основания для нее совсем хлипкие, уцепится разве за какую-то формальность, но, боюсь, толку от этого не будет.

– А адвокат у него был хороший?

– По закону о защите неимущих ему в адвокаты назначили молодого Грейбрука. Малый он дотошный, старательный, что мог, то и сделал, корить его не за что.

– Выходит, суд был вполне законный, и присяжные – обычные люди, как и сам Бентли, – приговорили его к смертной казни.

– Именно так. Жюри присяжных – самое нормальное, обыкновенное. Семь мужчин, пять женщин, люди все достойные, порядочные. Судьей был Стейнисдейл, человек немолодой. В несправедливости, предвзятости его не упрекнешь.

– Получается, что все английские законы соблюдены, Джеймсу Бентли не на что и жаловаться!

– Так уж и не на что? А если его повесят за то, чего он не совершал?

– Да, верно.

– И начал это дело я, собрал факты, сопоставил их – а в результате его приговорили к смерти. Не нравится мне это, месье Пуаро, совсем не нравится.

Эркюль Пуаро задумчиво посмотрел на старшего инспектора Спенса – лицо покрасневшее, взволнованное.

– Ну хорошо, – наконец сказал он. – Что вы предлагаете?

Спенс совсем смутился.

– Вы, конечно, понимаете, что будет дальше. Дело Бентли закрыто. Я уже веду другое дело – о растрате. Сегодня вечером мне надо ехать в Шотландию. Я ведь человек подневольный.

– А я – свободный?

Спенс, преодолевая неловкость, кивнул:

– Вы – человек догадливый. Может, это и нахальство с моей стороны. Но ничего другого придумать не могу, не вижу другого выхода. Сам я сделал, что мог, проверил все возможные версии. И ни к чему не пришел. Да и вряд ли мог прийти. Но вы… может, вы до чего-то и докопаетесь. У вас – извините, не в обиду будь сказано – какой-то диковинный взгляд на вещи. Может, в этом деле такой подход и нужен. Ведь если Бентли ее не убивал, это сделал кто-то другой. Сама себя она по затылку не рубанула. Может, наткнетесь на что-то, что я проглядел. У вас-то, конечно, никакого резона в это вмешиваться. С моей стороны чистая наглость даже предложить вам такое. Но уж как есть. Я приехал к вам, потому что ничего умнее придумать не смог. Но если вам неохота сниматься с якоря – да и к чему оно вам?..

Пуаро перебил его:

– Ну, резон есть, и даже не один. Свободного времени у меня сверх меры – это во-первых. Во-вторых, вы меня заинтриговали – да, и даже очень. В-третьих, это вызов, вызов серым клеточкам моего мозга. В-четвертых, нельзя сбрасывать со счетов мое уважение к вам. Я представляю, как через полгода вы в своем саду сажаете, скажем, кусты роз. Ничто не должно омрачать вашего счастья, но, увы, есть некая червоточинка, некое воспоминание, которое вы все время пытаетесь отогнать, – нет, друг мой, я хотел бы, чтобы ваше счастье было полным. И наконец, – Пуаро выпрямился и энергично тряхнул головой, – существует такая вещь, как принципы. Если человек убийства не совершал, нельзя допустить, чтобы его повесили. – Он смолк и тут же добавил: – А если он все-таки ее убил?