— Даже не знаю, что мне положить сюда, — заметила она. — Все, что у меня есть, — это то, что на мне.

— А, это… Здесь ты можешь обеспечить себя всем, чем пожелаешь. Здесь есть салон мод со всем необходимым, косметика и все прочее. И весь товар только высшего класса. Организация полностью обеспечивает нас, все необходимое можно получить прямо здесь. Наружу выходить незачем.

Он произнес эти слова легко, но внимательный слух Хилари, казалось, уловил в них тщетно скрываемое отчаяние.

«Наружу выходить незачем… Выйти отсюда опять нет никаких шансов. Оставь надежду всяк сюда входящий… Клетка со всеми удобствами! Неужели ради этого, — метались ее мысли, — такие разные люди покинули свои страны, забыли о своей преданности, о своей прежней жизни? Доктор Баррон, Энди Питерс, молодой Эрикссон с мечтательным выражением лица, властная Хельга Нидхайм? Знали ли они, что их здесь ждет? Будут ли они удовлетворены? Этого ли они хотели?»

Она решила: «Лучше я не буду задавать слишком много вопросов… Вдруг кто-нибудь подслушивает!»

Подслушивали ли их? Шпионили ли за ними? Том Беттертон был определенно уверен, что такое возможно. Но прав ли он? Может быть, нервы, истерика? Том Беттертон, ей показалось, очень близок к нервному срыву.

«Да, — мрачно оценила она создавшееся положение, — такой же и ты, моя девочка, можешь стать через пять-шесть месяцев…»

Что же она делает с людьми, такая жизнь?

Том Беттертон спросил ее:

— Может быть, ты хочешь прилечь… отдохнуть?

— Нет… — она заколебалась. — Нет, думаю, не стоит.

— Тогда, может, я провожу тебя в регистратуру?

— А что такое регистратура?

— Все, кто приезжает сюда, проходят через регистратуру. Там записывают о тебе абсолютно все. Здоровье, состояние зубов, артериальное давление, группу крови, психологические реакции, вкусы, антипатии, склонность к аллергии, способности, предпочтения.

— Звучит по-военному… или, может, по-медицински?

— И то и другое, — ответил Том Беттертон. — И то и другое. Эта организация… она действительно очень внушительная.

— Так всегда и все говорят. Я имею в виду, за «железным занавесом» все тщательно планируется.

Она постаралась придать своему голосу надлежащую восторженность. Вполне вероятно, что Оливия Беттертон симпатизировала коммунистической партии, несмотря на то что полученные инструкции не характеризовали ее как коммунистку.

Беттертон уклончиво ответил:

— Тебе еще многое предстоит… понять. — И быстро добавил: — Не стоит стараться разобраться сразу во всем!

Он снова поцеловал ее. Поцелуй был каким-то странным: несомненно нежным и даже страстным, но в то же время холодным как лед. Он пробормотал очень тихо прямо ей в ухо: «Продолжайте в том же духе!» — и затем громко произнес:

— Ну а теперь пойдем в регистратуру.

Подслушивали ли их? Шпионили ли за ними? Том Беттертон был определенно уверен, что такое возможно. Но прав ли он? Может быть, нервы, истерика? Том Беттертон, ей показалось, очень близок к нервному срыву.

«Да, — мрачно оценила она создавшееся положение, — такой же и ты, моя девочка, можешь стать через пять-шесть месяцев…»

Что же она делает с людьми, такая жизнь?

Том Беттертон спросил ее:

— Может быть, ты хочешь прилечь… отдохнуть?

— Нет… — она заколебалась. — Нет, думаю, не стоит.

— Тогда, может, я провожу тебя в регистратуру?

— А что такое регистратура?

— Все, кто приезжает сюда, проходят через регистратуру. Там записывают о тебе абсолютно все. Здоровье, состояние зубов, артериальное давление, группу крови, психологические реакции, вкусы, антипатии, склонность к аллергии, способности, предпочтения.

— Звучит по-военному… или, может, по-медицински?

— И то и другое, — ответил Том Беттертон. — И то и другое. Эта организация… она действительно очень внушительная.

— Так всегда и все говорят. Я имею в виду, за «железным занавесом» все тщательно планируется.

Она постаралась придать своему голосу надлежащую восторженность. Вполне вероятно, что Оливия Беттертон симпатизировала коммунистической партии, несмотря на то что полученные инструкции не характеризовали ее как коммунистку.

Беттертон уклончиво ответил:

— Тебе еще многое предстоит… понять. — И быстро добавил: — Не стоит стараться разобраться сразу во всем!

Он снова поцеловал ее. Поцелуй был каким-то странным: несомненно нежным и даже страстным, но в то же время холодным как лед. Он пробормотал очень тихо прямо ей в ухо: «Продолжайте в том же духе!» — и затем громко произнес:

— Ну а теперь пойдем в регистратуру.

ГЛАВА 12

В регистратуре заправляла женщина, выглядевшая строгой бонной. Волосы ее были собраны в уродливый пучок, а на носу красовалось пенсне, придававшее ей крайне деловой вид. Она одобрительно кивнула, увидев Беттертона, вошедшего в строгую, кабинетного типа комнату.

— А! — обрадовалась она. — Вы привели миссис Беттертон. Это хорошо!

Говорила женщина на настоящем разговорном английском языке, но произносила фразы с какой-то неестественной четкостью, что навело Хилари на мысль, что перед ней не англичанка. И действительно, женщина оказалась швейцаркой. Она указала Хилари на стул, открыла ящик стола, за которым сидела, достала оттуда пачку каких-то бланков и быстро принялась их заполнять. Том Беттертон неловко произнес:

— Ну, тогда я пойду, Оливия.

Ответила ему швейцарка:

— Пожалуйста, доктор Беттертон. Нам лучше прямо сейчас покончить со всеми формальностями.

Беттертон вышел из комнаты и закрыл за собой дверь. «Робот», как Хилари назвала ее про себя, продолжала писать.

— Итак, полное имя, пожалуйста. Возраст. Место рождения. Имена отца и матери. Серьезные заболевания. Пристрастия. Увлечения. Специальности, которыми владеете. Ученая степень какого-либо университета. Предпочтение в пище и напитках.

Бесконечный, казалось, опрос продолжался. Хилари отвечала рассеянно, почти механически. Она рада была теперь, что Джессоп настаивал на тщательной зубрежке. И она добилась в ней таких успехов, что давала сейчас ответы автоматически, не нуждаясь в паузах для обдумывания. Сделав последнюю запись, «робот» сказала:

— Похоже, все для нашего отдела. Теперь мы передадим вас доктору Шварц для медицинского обследования.

— Вот как?! — воскликнула Хилари. — Это необходимо? Нелепость какая-то.

— О, мы здесь привыкли к скрупулезности, миссис Беттертон. Мы хотим, чтобы все было тщательно записано. Вам понравится доктор Шварц. А от нее вы перейдете к доктору Рубеку.

Доктор Шварц оказалась дружелюбной и очень женственной блондинкой. Она педантично провела медицинский осмотр Хилари и сказала:

— Ну вот. У меня все. Теперь идите к доктору Рубеку.

— Кто такой доктор Рубек? — спросила Хилари. — Еще один врач?

— Доктор Рубек — психолог.

— Мне не нужен психолог! Я не люблю психологов!

— Пожалуйста, миссис Беттертон, не волнуйтесь! Он вас не будет подвергать никакой обработке. Вопрос в том, чтобы выяснить ваш умственный коэффициент и определить тип вашей индивидуальности.

Доктору Рубеку, высокому, меланхоличному швейцарцу, было около сорока. Он поздоровался с Хилари, взглянул на карточку, переданную ему доктором Шварц, и одобрительно кивнул:

— Рад видеть, что ваше здоровье в полном порядке. Насколько известно, недавно вы попали в авиакатастрофу?

— Да, — ответила Хилари. — Четыре или пять дней я пролежала в больнице в Касабланке.

— Четырех или пяти дней недостаточно, — осуждающе произнес доктор Рубек. — Вам следовало бы остаться там подольше.

— Мне не хотелось оставаться там дольше, хотелось продолжать свою поездку.

— В случаях сотрясения мозга очень важен покой и отдых. После сотрясения мозга вы можете чувствовать себя совершенно нормально и даже хорошо, но оно может дать очень серьезные осложнения. Я вижу, ваши рефлексы не совсем те, какими им следовало бы быть. Частично из-за возбуждения после перенесенной поездки, частично, несомненно, по причине сотрясения мозга. Вас мучают головные боли?

— Страшные! И еще все путается в голове, часто я ничего не могу вспомнить.

Хилари казалось важным постоянно подчеркивать именно этот свой недостаток. Доктор Рубек успокаивающе кивнул:

— Да, да. Но вы не волнуйтесь. Все пройдет. А теперь мы проведем несколько ассоциативных тестов, чтобы определить ваш уровень интеллекта.

Хилари слегка занервничала, но все обошлось. Предложенные ей тесты оказались самыми обычными. Доктор Рубек делал многочисленные записи на длинном бланке.

— Как приятно, — отметил он наконец, — иметь дело с человеком — если вы извините меня, мадам, и не истолкуете превратно то, что я скажу, — иметь дело с человеком, который ни в коей мере не гений!

Хилари рассмеялась.

— О, конечно же, я не гений! — согласилась она.

— К счастью для вас, — подчеркнул доктор Рубек. — Могу вас заверить, что ваше существование будет значительно более спокойным. Здесь, как вы, вероятно, понимаете, я имею дело в основном с острыми интеллектами, но интеллектами настолько чувствительными, что они склонны к потере равновесия, чутки к эмоциональным стрессам. Человек науки, мадам, не та хладнокровная и спокойная личность, какими их представляют нам в художественной литературе. В действительности между высококлассным теннисистом, оперной примадонной и ядерным физиком разница очень невелика, если говорить об эмоциональной неуравновешенности.

— Наверное, вы правы, — поддержала Хилари, вспомнив, что, по легенде, она прожила несколько лет в тесном общении с учеными. — Временами они бывают слишком темпераментными!