Теперь она была уверена в том, что боится их. Никогда раньше ей не доводилось находиться в тесном контакте с гениями. Теперь она жила в непосредственном соприкосновении с их гениальностью, и в этой гениальности было что-то ненормальное, что оказывало колоссальное давление на рядовой разум и чувства. Все пятеро очень отличались друг от друга, но в каждом из них было какое-то странное жгучее напряжение, целеустремленность, и это производило ужасающее впечатление. Она не знала, являлась ли их целеустремленность признаком ума или скорее выражением взглядов на жизнь, одержимости в работе. Но каждый из них, считала Хилари, был по-своему пылким мечтателем. Для доктора Баррона жизнь заключалась в страстном желании вновь оказаться в своей лаборатории, иметь возможность вычислять, экспериментировать, распоряжаться для работы неограниченными средствами. А ради чего работать? Она сомневалась, что он когда-нибудь вообще задавался таким вопросом. Однажды доктор рассказал ей о чудовищной разрушительной силе, которая, если выпустить ее из маленького флакончика, в состоянии уничтожить огромный континент. Тогда она спросила:

— И вы сможете когда-нибудь выпустить?

Взглянув на нее с легким удивлением, он ответил:

— Смогу, если будет необходимо.

Сказал он это совершенно небрежным тоном. Потом продолжил:

— Было бы потрясающе интересно наблюдать за точным течением, развитием заражения! — И добавил, мечтательно вздохнув: — Понимаете, существует еще так много неизведанного, так много неоткрытого!

В какое-то мгновение Хилари поняла его. На секунду она представила себя на его месте, наполненную целеустремленной жаждой знаний, по сравнению с которой жизнь и смерть миллионов разумных существ представляются несущественными. Это было убеждением и, в своем роде, не таким уж низменным. К Хельге Нидхайм она относилась более враждебно, испытывала отвращение к надменному высокомерию этой женщины. Питерс ей нравился, однако иногда пугал и отталкивал внезапный фанатичный блеск его глаз. Как-то Хилари сказала ему:

— Не новый мир построить вы хотите. Разрушить старый — вот что доставит вам удовольствие.

— Вы не правы, Оливия. Придет же такое в голову!

— Нет, права. В вас много ненависти. Я чувствую ее. Ненависть. Жажду разрушений.

Эрикссон для нее наиболее загадочен из всех. Он, по ее мнению, был мечтателем, менее практичным, чем француз, более удаленным от разрушительной страсти американца. В нем был странный, фанатичный идеализм скандинава.

— Мы должны победить, — говорил он. — Мы должны завоевать мир. Тогда мы сможем править.

— Мы? — переспрашивала она.

Он кивал, и его лицо становилось непривычно кротким, а глаза — обманчиво спокойными.

— Да, — вдохновлялся он, — мы! Немногие, которые имеют значение. Интеллектуалы. Остальные не принимаются в расчет.

«Куда мы идем? — гадала Хилари. — Куда придем? Эти люди сумасшедшие, но при том все безумны по-своему. Как будто стремятся к различным целям, различным миражам. Именно так! К миражам».

А миссис Кэлвин Бейкер? В ней ни фанатизма, ни ненависти, ни мечтательности, ни высокомерия, ни высоких стремлений. В ней ничего, что Хилари не смогла бы обнаружить или заметить. Бейкер была женщиной, считала Хилари, у которой начисто отсутствуют сердце и совесть. Это эффективный инструмент в руках большой, таинственной силы.

Закончился третий день. Они приехали в маленький городок и остановились в небольшой гостинице. Здесь, как оказалось, им предстояло вновь одеться в свою европейскую одежду. Ночь Хилари провела в маленькой, пустой, свежевыбеленной комнатке, больше похожей на клетку. Ранним утром ее разбудила миссис Бейкер:

— Мы отправляемся прямо сейчас. Самолет ждет.

— Самолет?

— Ну конечно, дорогая. Слава Богу, мы возвращаемся к цивилизованному способу путешествий.

После почти часовой поездки они добрались до напоминавшего заброшенный аэродром летного поля, к ожидавшему их самолету. Летчик оказался французом. Они летели несколько часов, пересекая горы. Выглядывая через иллюминатор, Хилари поражалась, как все же удивительно однообразен мир, если разглядывать его с высоты. Горы, долины, дороги, дома. Если ты не настоящий специалист в летном деле, все внизу выглядит одинаково. Что можно было определить, так только то, что населенность одних мест гуще, чем других. Чаще во время полета вообще ничего нельзя было рассмотреть из-за облаков.

Сразу после полудня они начали снижаться и заходить на посадку. Они по-прежнему находились среди гор, но опускались на плоскую равнину. На ней был хорошо, размеченный аэродром, рядом стояло белое здание. Приземлились они превосходно.

Миссис Бейкер сразу же направилась к зданию. Рядом с — ним стояли два мощных автомобиля, около них — шоферы. Явно какой-то частный аэродром, так как нигде не видно ни официальных лиц, ни зала для регистраций.

— Путешествию конец! — весело провозгласила миссис Бейкер. — Сейчас мы все хорошенько помоемся и почистимся. А к тому времени будут готовы и машины.

— Путешествию конец? — Хилари удивленно уставилась на нее. — Но мы ведь не… мы ведь не перелетели море!

— А вы этого ожидали? — миссис Бейкер выглядела довольной.

Хилари смущенно сказала:

— Ну да. Я думала… — и замолчала.

Миссис Бейкер закивала головой:

— Что ж, так думают многие. Много ерунды рассказывают о «железном занавесе», но, если вы спросите меня, я скажу, что «железный занавес» может находиться где угодно. Люди же об этом не думают.

Их встретили двое слуг-арабов. Умывшись и почистившись, все сели за стол, где их ждал кофе с бутербродами и пирожными.

Через некоторое время миссис Бейкер взглянула на часы.

— Всего хорошего, друзья, — сказала она. — Здесь мы с вами расстанемся.

— Вы возвращаетесь в Марокко? — удивилась Хилари.

— Это не совсем соответствовало бы тому, — ответила миссис Кэлвин Бейкер, — что я сгорела в результате крушения самолета! Нет, у меня другой маршрут.

— Но ведь кто-нибудь может узнать вас, — допытывалась Хилари. — Кто-нибудь из тех, кто видел вас в отелях Касабланки и Феса.

— А, — отмахнулась миссис Бейкер, — теперь у меня другой паспорт, хотя действительно моя сестра, некая миссис Кэлвин Бейкер, погибла именно в результате крушения самолета. Все находят, что мы с сестрой были очень похожи. — И добавила: — Что касается случайных соседей по гостиницам, то для них все путешествующие американки на одно лицо.

Да, мысленно согласилась Хилари, так оно и есть. Миссис Бейкер обладала какими-то общими, неприметными чертами. Чистоплотность, аккуратность, тщательно уложенная прическа, чрезвычайно монотонный лепечущий голос. Внутренний мир ее, поняла Хилари, был старательно замаскирован, его как бы и не существовало вовсе. Миссис Кэлвин Бейкер выставляла миру и окружающим только фасад, а что пряталось за фасадом, постичь непросто. Как будто она умышленно уничтожала те признаки индивидуальности, которые отличают одного человека от другого.

Хилари почувствовала желание высказать ей все это. Они с миссис Бейкер стояли несколько в стороне от остальных.

— Никто и не знает, — сказала Хилари, — какая вы на самом деле.

— Вам это зачем?

— Зачем мне? Понимаете, я чувствую, что мне необходимо это знать. Мы путешествовали вместе и были довольно тесно связаны между собой. Мне кажется странным, что я ничего о вас не знаю: что вы чувствуете и думаете, что вы любите и не любите, что важно для вас, а что нет.

— У вас очень пытливый ум, моя дорогая, — ответила миссис Бейкер. — Если нужен мой совет, обуздайте свои наклонности!

— Я даже не знаю, из какой вы части Соединенных Штатов!

— Тоже не имеет значения. Я порвала со своей страной. У меня есть веские причины, по которым я не могу вернуться туда. Если мне представится возможность отомстить своей стране, я это сделаю с удовольствием.

На секунду-другую злоба исказила черты ее лица и изменила голос. Но через мгновение она опять превратилась в веселую и бодрую туристку.

— Что ж, всего доброго, миссис Беттертон. Надеюсь, вас ждет приятная встреча с вашим мужем!

Хилари беспомощно проговорила:

— Я даже не знаю, где я нахожусь! В какой части света, имею в виду.

— Теперь из этого можно не делать тайны. Глухое местечко в горной системе Высокого Атласа.

Миссис Бейкер отошла от нее и стала прощаться с остальными. В последний раз весело взмахнув рукой, она пошла по взлетному полю. Самолет был уже вновь заправлен, и летчик стоял рядом. Легкий мороз пробежал по коже у Хилари. Ей показалось, что с отлетом самолета обрывается последняя связь с внешним миром. Питерс, находившийся поблизости, казалось, почувствовал ее состояние.

— Место, откуда возврата нет, — тихо сказал он. — Это, наверное, о нас.

Доктор Баррон спросил Хилари:

— У вас еще осталось мужество, мадам, или вы уже хотите побежать за своей американской подругой, забраться вместе с ней в самолет и бежать назад… назад, в мир, который вы покинули?

— А могу я уехать, если захочу? — спросила Хилари.

Француз пожал плечами:

— Кто знает?

— Мне позвать ее? — спросил Энди Питерс.

— Конечно, нет, — резко ответила Хилари.

Хельга Нидхайм с презрением проговорила:

— Здесь не место слабохарактерным неженкам!

— Мадам не неженка, — возразил доктор Баррон. — Она всего лишь задает себе вопрос, который задала бы любая здравомыслящая женщина.

Он подчеркнул слово «здравомыслящая», как будто оно выражало разницу между Хилари и немкой. Однако немка осталась равнодушна к его словам. Она ни во что не ставила всех французов, оставаясь нагло уверенной в собственном превосходстве. Эрикссон встрял высоким и нервным голосом: