— Нет, — похоже, эта мысль очень удивила Джейн. — Я думаю, что полиция найдет убийцу. Полицейские ведь очень умные, правда?

— Говорят, что да. Я тоже приложу все усилия, чтобы разобраться в этом деле.

— И вы тоже? Как забавно.

— Почему забавно?

— Ну, не знаю, — ее взгляд вернулся к разбросанным по комнате нарядам. Она выбрала атласную блузку и, приложив к груди, стала рассматривать себя в зеркале.

— Так вы не возражаете? — спросил Пуаро, и в его глазах зажегся огонек.

— Ну конечно нет, мистер Пуаро. Мне будет очень приятно, если вы проявите себя. Желаю вам всяческих успехов.

— Мадам, мне нужно нечто большее, чем ваши пожелания. Мне нужно ваше мнение.

— Мнение? — рассеянно спросила Джейн, поворачиваясь перед зеркалом. — Мнение о чем?

— Мадам! — обратился к ней Пуаро громко и с чувством. — Как вы думаете, КТО УБИЛ ВАШЕГО МУЖА?

На этот раз до нее дошло. Джейн бросила на моего друга испуганный взгляд.

— Наверное, Джеральдина.

— Кто такая Джеральдина?

Но внимание Джейн было для нас уже потеряно.

— Эллис, вот здесь, на правом плече надо будет чуть-чуть поднять. Да. Что вы говорите, мистер Пуаро? Джеральдина — это его дочь. Нет, Эллис, не здесь. Вот так лучше. О, мистер Пуаро, вам уже, наверное, пора идти? Я ужасно благодарна вам за все. И за развод тоже, хотя он мне теперь не нужен. Я всегда буду с благодарностью вспоминать вас.

С тех пор я видел Джейн Уилкинсон только дважды. Один раз на сцене, а второй — когда и она и я были приглашены на завтрак и сидели за одним столиком. Но я всегда буду вспоминать ее именно такой, какой видел в тот день в гостинице: поглощенной своими нарядами, беззаботно бросающей слова, которые серьезно повлияли на дальнейшие действия моего друга. Блаженное создание, целиком думающее только о себе.

— Epatant[41],— с благоговением сказал Пуаро, и мы вышли.

12. Дочь

Когда мы вернулись домой, слуга сообщил, что рассыльный принес для Пуаро письмо. Пуаро взял конверт со стола, разрезал край со своей обычной аккуратностью, прочитал письмо и рассмеялся.

— Как это говорится? Легок на помине? Взгляните, Гастингс.

Я взял у него листок. В углу письма стоял адрес: Риджент-гейт, 17. Послание было написано аккуратным почерком, который на первый взгляд прочитать нетрудно и который на самом деле я разобрал с некоторым усилием:

«Дорогой сэр, я слышала, что утром вы были у нас дома с инспектором полиции. К сожалению, тогда я не смогла поговорить с вами. Я была бы вам очень признательна, если бы вы смогли уделить мне несколько минут в любое удобное для вас время после обеда. С уважением, Джеральдина Марш».

— Интересно, зачем это ей нужно видеть вас? — спросил я.

— Вы удивляетесь естественному желанию леди видеть меня, Эркюля Пуаро? Очень невежливо, мой друг.

Меня часто раздражала привычка Пуаро шутить не вовремя.

— Мы отправимся немедленно, — заявил он и надел шляпу, смахнув с нее невидимую пылинку.

Беспечное заявление Джейн Уилкинсон о том, что Джеральдина могла убить своего отца, показалось мне особенно нелепым. Только безмозглый дурак мог ляпнуть такое. Я сказал об этом Пуаро.

— Мозш. Безмозглый. А что мы вообще подразумеваем под словом «мозш»? Вот у вас, англичан, есть такое пренебрежительное сравнение: «Мозш, как у кролика». Но давайте подумаем хорошенько об этом животном. Кролики живут и размножаются, не так ли? А в природе это признак превосходства над неживой материей. Прекрасная леди Эдвер не знает ни истории, ни географии, ни классической литературы, sans doute[42]. Имя Лао Цзы[43] наведет ее на мысль о собаке дорогой породы «китайский мопс», а имя Мольера вызовет ассоциации с maison de couture[44]. Но когда дело доходит до вопросов фасона одежды, богатом и престижном замужестве, до того, чтобы добиться личной выгоды, — ее успех феноменален. Меня не интересует мнение философа о том, кто убил лорда Эдвера, ибо мотив убийства с философской точки зрения — это создание наивысшего блага в интересах наибольшего количества людей. Поскольку решить, что есть наивысшее благо для наибольшего количества людей, трудно, то почти никто из философов не является убийцей. А вот предположение, небрежно брошенное леди Эдвер, может оказаться для меня чрезвычайно ценным, так как ее точка зрения материалистична и основана на знании худших черт человеческой натуры.

— Вероятно, в этом что-то есть, — согласился я.

— Nous void[45],— сказал Пуаро. — Интересно, зачем это я так срочно понадобился юной леди?

— Это вполне естественное желание. Вы сами сказали так четверть часа назад, — и, желая отквитаться, я добавил, — естественное желание увидеть нечто уникальное.

— А может, это вы вчера покорили сердце юной леди, — ответил Пуаро, нажимая кнопку звонка.

Я вспомнил испуганное лицо девушки, стоявшей в дверях комнаты: блестящие темные глаза на бледном лице. Та быстро мелькнувшая перед глазами картина произвела на меня большое впечатление.

Слуга провел нас наверх в большую гостиную, и через пару минут появилась Джеральдина Марш. Это была высокая худенькая девушка с большими недоверчивыми черными глазами. Если в первый раз у меня создалось впечатление, что эта девушка обладает большой внутренней силой, то теперь оно усилилось.

Джеральдина выглядела спокойной и собранной, что в силу ее юного возраста являлось весьма примечательным фактом.

— Как хорошо, что вы пришли так быстро, мистер Пуаро, — сказала она. — Мне очень жаль, что я не смогла поговорить с вами утром.

— Вам нездоровилось?

— Да. Мисс Кэрролл, секретарша моего отца, настояла на том, чтобы я осталась в постели. Она такая добрая.

В голосе девушки послышалась странная, неприветливая нотка, и это удивило меня.

— Чем я могу помочь вам, мадемуазель? — спросил Пуаро.

Поколебавшись самую малость, Джеральдина сказала:

— За день до того, как был убит мой отец, вы приходили к нему?

— Да, мадемуазель.

— Зачем? Зачем он просил вас прийти?

Пуаро молчал. Казалось, он обдумывает ответ. Потом я понял, что это был ход с его стороны: он хотел заставить девушку выговориться. Она, по его мнению, была слишком нетерпелива и хотела знать все чересчур быстро.

— Он чего-то боялся? Скажите мне. Скажите. Я должна знать. Кого он боялся? Почему? Что он сказал вам? Ну почему вы молчите?

Я подумал, что ее спокойствие было напускным. Она не смогла долго притворяться. Джеральдина подалась вперед, ее пальцы нервно сжимались и разжимались.

— Мой разговор с лордом Эдвером — это тайна, — медленно произнес мой друг, неотрывно глядя девушке в глаза.

— Значит, вы беседовали с ним… это наверняка был разговор о наших семейных делах. О! Зачем вы мучаете меня? Почему не отвечаете? Я должна знать. Говорю вам, мне необходимо это знать.

Опять, очень медленно, Пуаро покачал головой, очевидно, решая какую-то проблему.

— Мистер Пуаро, — Джеральдина выпрямилась. — Я его дочь. Я имею право знать, чего он так боялся в предпоследний день своей жизни. Нечестно оставлять меня в неведении. И по отношению к нему это нехорошо.

— Значит, вы были преданны своему отцу, мадемуазель? — мягко спросил Пуаро.

Девушка отпрянула, как ужаленная.

— Преданна ему, — прошептала она. — Преданна ему? Да я… я…

И вдруг все остатки самообладания покинули ее. Джеральдина откинулась в кресле и начала истерически смеяться. Смеялась она долго.

— Как забавно, — с трудом переводя дыхание, наконец выдавила она из себя, — услышать такой вопрос.

Этот нервный смех не остался без внимания. Дверь открылась, и в комнату вошла мисс Кэрролл. Она сразу оценила ситуацию.

— Ну, цу, Джеральдина, дорогая, так не пойдет, — строго сказала секретарша. — Нет, нет. Успокойся. Все. Прекрати немедленно, нельзя же так.

Ее решительные манеры возымели действие. Смех девушки стал стихать. Она вытерла глаза и выпрямилась.

— Извините, — тихо сказала девушка. — Со мной такого раньше не случалось.

Мисс Кэрролл все еще тревожно смотрела на нее.

— Все в порядке, мисс Кэрролл. Это было очень глупо с моей стороны.

Неожиданно кривая, горькая улыбха появилась на ее лице. Она сидела в кресле очень прямо и ни на кого не смотрела.

— Мистер Пуаро спросил меня, любила ли я своего отца, — пояснила девушка секретарше ясным холодным голосом.

Мисс Кэрролл издала неопределенный звук, что должно было означать нерешительность с ее стороны. Джеральдина продолжала высоким презрительным голосом:

— Не знаю, что лучше — лгать или сказать правду? Я думаю, сказать правду. Так вот: я не любила своего отца. Я ненавидела его!

— Джеральдина, дорогая.

— Зачем притворяться? Вы, мисс Кэрролл, не питали к нему ненависти, потому что вам он не мог ничего сделать. Вы были одной из немногих, кто не боялся моего отца. Для вас он был только работодателем, который платил вам столько-то фунтов в год. Его жуткие выходки, его приступы ярости не влияли на вас, и вы старались не замечать их. Я знаю, что вы ответите мне: «Бывает, приходится и терпеть». Вы были от этого далеки и всегда оставались жизнерадостной. Вы сильная женщина, но в вас нет жалости к своему ближнему. Да и вообще вы могли покинуть этот дом в любое время. А я нет. Мое место здесь.

— Право, Джеральдина, я не думаю, что следует вдаваться во все это. Отцы и дочери часто не уживаются. Но я поняла, что жизнь устроена так: чем меньше споришь, тем лучше тебе живется.

Джеральдина повернулась к секретарше спиной и обратилась к Пуаро:

— Мистер Пуаро, я ненавидела своего отца и рада, что он умер! Его смерть означает для меня свободу и независимость. Мне абсолютно все равно, кто его убил. Раз убили, значит, могли быть мотивы, и к тому же весьма веские.