Я прошел к двери, которую, как оказалось, позабыл затворить. Вышел, выглянул в сад, но там никого не было. Но я был почти уверен, что тоже слышал чьи-то шаги. Хотя, может быть, она мне это внушила.

Когда я вошел в кабинет, она сидела наклонившись вперед и уронив голову на руки. Это было воплощение отчаяния и безнадежности. Она еще раз повторила:

— Я не знаю, что мне делать. Что делать?

Я подошел и сел рядом. Я говорил то, что мне подсказывал долг, и пытался произносить эти слова убедительно, но все время чувствовал, что моя совесть нечиста: я же сам этим утром высказал вслух мысль, что мир станет лучше без полковника Протеро.

Но я больше всего настаивал на том, чтобы она не принимала поспешных решений. Оставить дом, оставить мужа — это слишком серьезный шаг.

Боюсь, что я не сумел ее убедить. Я прожил достаточно долго, чтобы понимать, что уговаривать влюбленных практически бессмысленно, но думаю, что мои слова хоть немного ее утешили и приободрили.

Собравшись уходить, она поблагодарила меня и пообещала подумать над моими словами.

И все же после ее ухода я чувствовал большое беспокойство. Я понял, что до сих пор совершенно не знал характера Анны Протеро. Теперь я видел воочию женщину, доведенную до крайности; такие, как правило, не знают удержу, когда ими владеет сильное чувство. А она была отчаянно, безумно влюблена в Лоуренса Реддинга, который на несколько лет моложе ее. Мне это не нравилось.

Глава IV

Я совершенно позабыл, что мы пригласили к обеду Лоуренса Реддинга. Когда вечером Гризельда прибежала и отчитала меня за то, что до обеда всего две минуты, а я не готов, я, по правде сказать, сильно растерялся.

— Я думаю, все пройдет хорошо, — сказала Гризельда мне вслед, когда я поднимался наверх. — Я подумала над тем, что ты сказал за завтраком, и постаралась сочинить что-нибудь вкусненькое.

Кстати, позволю себе заметить, что наша вечерняя трапеза подтвердила самым наглядным образом мнение Гризельды, что, когда она старается заниматься хозяйством, все идет гораздо хуже. Меню было составлено роскошное, и Мэри, казалось, получала какое-то нездоровое удовольствие, со злостной изобретательностью чередуя полусырые блюда с безбожно пережаренными. Правда, Гризельда заказала устрицы, которые, как могло показаться, находятся вне досягаемости любой неумехи — ведь их подают сырыми, — но их нам тоже не довелось отведать, потому что в доме не оказалось никакого прибора, чтобы их открыть, — и мы заметили это упущение только в ту минуту, когда настала пора попробовать устриц.

Я был почти уверен, что Лоуренс Реддинг не явится к обеду. Нет ничего легче, чем прислать отказ с подобающими извинениями.

Однако он явился без опоздания, и мы вчетвером сели за стол.

Спору нет — Лоуренс Реддинг чрезвычайно привлекателен. Ему, насколько я могу судить, около тридцати. Волосы у него темные, а глаза ярко-синие, сверкающие так, что иногда просто оторопь берет. Он из тех молодых людей, у которых всякое дело спорится. В спортивных играх он всегда среди первых, отменный стрелок, прекрасный актер-любитель и первоклассный рассказчик. Он сразу становится душой любого общества. Мне кажется, в его жилах есть ирландская кровь. И он совершенно не похож на типичного художника. Но, как я понимаю, художник он тоже изысканный, модернист. Сам я в живописи смыслю мало.

Вполне естественно, что в этот вечер он казался несколько distrait[3]. Но в общем вел себя вполне непринужденно. Не думаю, чтобы Гризельда или Деннис заметили что-нибудь. Я и сам бы, пожалуй, ничего не заметил, если бы не знал о случившемся.

Гризельда и Деннис веселились вовсю — шутки по поводу доктора Стоуна и мисс Крэм так и сыпались — что поделаешь, это же Местная Сплетня! И вдруг я подумал, что Деннис по возрасту гораздо ближе к Гризельде, чем я, и у меня больно сжалось сердце. Меня он зовет дядя Лен, а ее просто Гризельда. Я почему-то почувствовал себя очень одиноким.

Наверно, меня расстроила миссис Протеро, подумал я. Предаваться столь безотрадным размышлениям вовсе не в моем характере.

Гризельда и Деннис порой заходили довольно далеко в своих остротах, но у меня не хватило духу сделать им замечание. И без того, к сожалению, даже молчаливое присутствие священника обычно оказывает на окружающих угнетающее впечатление.

Лоуренс болтал и веселился с ними как ни в чем не бывало. И все же я заметил, что он то и дело поглядывает в мою сторону, поэтому совсем не удивился, когда после обеда он незаметно устроил так, что мы оказались одни в моем кабинете.

Как только мы остались с глазу на глаз, он совершенно переменился.

— Вы застали нас врасплох, сэр, и все поняли. Что вы намерены предпринять?

С Реддингом я мог говорить более откровенно, чем с миссис Протеро. Я высказал ему все напрямик. Он выслушал меня внимательно.

— Само собой, — сказал он, — вы не могли сказать ничего другого. Вы же священник, не в обиду будь сказано. По правде говоря, я с вами даже готов согласиться. Но у нас с Анной совсем не обычные отношения.

Я ответил, что подобными фразами люди оправдывались еще на заре человечества, и на его губах появилась странная полуулыбка.

— Хотите сказать, что каждый считает свой случай единственным в своем роде? Может быть, так оно и есть. Но вы должны мне поверить только в одном.

Он начал доказывать мне, что между ними «нет ничего недозволенного». По его словам, Анна — одна из самых преданных и верных женщин на всем белом свете. И что с ними будет, он просто не знает.

— Если бы все это было написано в романе, — сумрачно сказал он, — старик умер бы, а для остальных это было бы счастливым избавлением. Туда ему и дорога.

Я ответил строгим упреком.

— Да нет, я вовсе не собираюсь воткнуть ему нож в спину, хотя любому, кто это сделает, я принес бы глубокую благодарность. Ни одна живая душа не скажет о нем доброго слова. Право, не понимаю, как это первая миссис Протеро его не прикончила. Я ее один раз видел, много лет назад, и мне показалось, что она вполне на это способна. Из тех сдержанных женщин, которые способны на все. Протеро повсюду бахвалится, затевает скандалы, скуп как черт, а характер у него отвратительный, хуже некуда. Вы представить себе не можете, что Анне пришлось от него вытерпеть. Не будь я нищ как церковная крыса, я бы увез ее, не задумываясь.

Я обратился к нему со всей серьезностью. Я упрашивал его покинуть Сент Мэри Мид. Оставаясь здесь, он причинил бы Анне Протеро еще больше горя, чем и без того выпало ей на долю. Люди станут болтать, дело дойдет до полковника Протеро — и для нее настанут поистине черные дни.

Лоуренс возразил мне:

— Никто ничего не знает, кроме вас, падре.

— Дорогой юноша, вы недооцениваете рвение наших доморощенных детективов. В Сент Мэри Мид всем известны самые интимные отношения между людьми. Во всей Англии ни один сыщик не сравнится с незамужней дамой неопределенного возраста, у которой бездна свободного времени.

Он спокойно сказал, что с этим все в порядке. Все думают, что он неравнодушен к Летиции.

— А вам не приходило в голову, — спросил я, — что и сама Летиция может так думать?

Он искренне удивился. Летиция, по его словам, на него даже внимания не обращает. Он был в этом твердо уверен.

— Странная девушка, — сказал он. — Кажется, что она все время во сне или в трансе, но я-то думаю, что за всем этим кроется вполне практичная особа. По-моему, напускная мечтательность и рассеянность — только маска. Летиция отлично знает, что делает. И есть в ней какая-то непонятная мстительность, что ли. Ненависть к Анне, как ни странно. Она ее просто видеть не может. А ведь Анна всю жизнь вела себя с ней, как истинный ангел.

Последние его слова я, разумеется, не принял всерьез. Влюбленному молодому человеку его возлюбленная всегда кажется чистым ангелом. Тем не менее, насколько я мог видеть своими глазами, Анна всегда была добра и справедлива к падчерице. Меня поразило, с какой неприязнью и горечью говорила о ней Летиция сегодня.

На этом нам пришлось прервать разговор — Гризельда и Деннис влетели в кабинет и заявили, что очень нехорошо с моей стороны делать из Лоуренса скучного старика.

— Ох, ну и тоска! — сказала Гризельда, бросаясь в кресло. — Хоть бы случилось что-нибудь интересное! Убийство или грабеж, на худой конец!

— По-моему, тут и грабить-то некого, — сказал Лоуренс, подлаживаясь под ее настроение. — Разве что пойти, стащить у мисс Хартнелл вставные челюсти?

— Как они жутко щелкают! — сказала Гризельда. — А вот насчет того, что некого грабить, вы ошибаетесь. В Старой Усадьбе есть потрясающее старинное серебро. Прибор для специй и Чаша Карла II — и еще много редкостей. Все это стоит не одну тысячу фунтов, я уверена.

— А старик возьмет да подстрелит тебя из своего армейского пистолета! — вставил Деннис. — И сделает это с превеликим удовольствием. Он бы тут всех перестрелял, за милую душу!

— Вот еще! Мы бы ворвались и приставили ему дуло к виску! — отвечала Гризельда. — У кого нам найти пистолет?

— У меня есть пистолет, системы маузер, — сказал Лоуренс.

— Правда? Как здорово! А как он к вам попал?

— Сувенир военных лет, — коротко ответил Лоуренс.

— Старик Протеро сегодня хвастался своим серебром перед доктором Стоуном, — сообщил Деннис. — Старина Стоун делал вид, что в полном восторге от этих финтифлюшек.

— А я думала, они повздорили из-за раскопа, — сказала Гризельда.

— Да нет, они договорились в конце концов, — сказал Деннис. — Никак не пойму, чего ради люди роются в этих раскопах.

— А мне непонятно, что за птица этот Стоун, — сказал Лоуренс. — Сдается мне, что он чересчур рассеянный. Иногда я готов поклясться, что для него собственная специальность — темный лес и он в археологии ни черта не смыслит.