Агата Кристи - Месть Нофрет

Ипи покачал головой в притворном сочувствии.

— Да, плохо. И лекари ничего не в силах сделать?

— Помощник Мерсу приходит каждый день. Не может понять, что со мной. Он возносит богам заклинания, поит меня крепкими настоями из трав. Для меня готовят особую еду, которая восстанавливает силы. Нет причины, уверяет меня лекарь, почему бы мне не поправиться быстро. А я чахну день ото дня.

— Да, плохо дело, — повторил Ипи.

И, тихонько напевая, пошел дальше, пока не наткнулся на отца и Хори, которые были заняты проверкой счетов.

Лицо Имхотепа, осунувшееся и озабоченное, просветлело, когда он увидел своего любимого младшего сына.

— А вот и мой Ипи. Какие у тебя новости?

— Все в порядке, отец. Начали уборку ячменя. Урожай хороший.

— Да, по милости Ра на полях все идет превосходно. Неплохо, если бы и в доме было так. Но я надеюсь на Ашайет — не думаю, что она откажет нам в помощи в трудный час. Вот только Яхмос меня беспокоит. Откуда у него эта слабость, которой не видно конца?

— Яхмос всегда был хилым, — отозвался Ипи.

— Ничего подобного, — стараясь говорить мягко, возразил Хори. — Яхмос отличался отменным здоровьем.

— Здоровье зависит от присутствия духа, — настаивал Ипи. — А Яхмос никогда не был твердым. Он даже боялся отдавать распоряжения.

— Последнее время это было совсем не так, — сказал Имхотеп. — Последние месяцы Яхмос проявил себя как человек, умеющий действовать на свой страх и риск. Я был просто удивлен. Но вот эта его слабость в ногах меня крайне беспокоит. Мерсу уверял, что как только яд из него выйдет, Яхмос тотчас пойдет на поправку.

Хори отодвинул от себя какие-то бумаги.

— Бывают и другие яды, — тихо заметил он.

— Что ты хочешь этим сказать? — круто повернулся к нему Имхотеп.

— Есть яды, — спокойно и задумчиво сказал Хори, — которые действуют не сразу и не сильно. В этом их коварство. Такой яд, каждый день попадая в тело человека, накапливается там, и после долгих месяцев угасания наступает смерть… Про такие яды знают женщины; они пользуются ими, когда хотят извести супруга так, чтобы смерть его казалась естественной.

Имхотеп побледнел.

— Ты хочешь сказать, что… в этом причина слабости Яхмоса?

— Я хочу сказать, что такая возможность не исключается. И то, что его еду, когда ее приносят из кухни, всякий раз пробует раб, ничего не значит, ибо количество яда в каждом блюде настолько мало, что сразу не оказывает вредного воздействия.

— Чепуха! — громко сказал Ипи. — Полная чепуха! Я не верю, что существуют такие яды. Никогда о них не слышал.

Хори поднял глаза.

— Ты еще очень молод, Ипи. Тебе пока известно далеко не все.

— Но что нам делать? — воскликнул Имхотеп. — Мы обратились с посланием к Ашайет. Мы сделали подношения храму, хотя храмовым жрецам я не очень-то доверяю. Это женщины на них надеются. Что еще можно предпринять?

— Пусть еду Яхмосу всегда готовит один заслуживающий доверия раб, за которым следует постоянно наблюдать.

— Но это означает… что здесь, в моем доме…

— Вздор! — закричал Ипи. — Сущий вздор!

Хори поднял брови.

— Давайте попробуем, — предложил он. — И очень быстро узнаем, вздор это или нет.

Ипи в раздражении выбежал из главных покоев. Хори задумчиво смотрел ему вслед. Лицо его было хмурым и озадаченным.

Ипи выбежал так стремительно, что чуть не сбил с ног Хенет.

— Прочь с пути, Хенет! Вечно ты болтаешься по дому и лезешь куда не следует!

— Какой ты невоспитанный, Ипи, ушиб мне руку.

— И очень хорошо. Мне надоели и ты сама, и вечное твое нытье. Чем скорее ты навсегда уберешься из нашего дома, тем лучше. Уж я постараюсь, чтобы это случилось.

— Значит, ты меня выгоняешь, да? — Глаза Хенет блеснули злобой. — Это при том, какой заботой и любовью я всю жизнь вас окружала? Это при том, что я всегда преданно вам служила? Твоему отцу об этом очень хорошо известно.

— Он наслышан об этом досыта. И мы тоже. По-моему, ты просто старая сплетница и всегда старалась посеять раздор в нашей семье. Ты помогала Нофрет плести заговор против нас — об этом всем известно. А когда она умерла, ты снова стала подлизываться к нам. Увидишь, скоро отец будет слушать только меня, а не твои лживые басни.

— Ты не в духе, Ипи. Что тебя так рассердило?

— Не твое дело.

— Ты чего-то боишься, а, Ипи? Странные вещи происходят в этом доме.

— Меня ты не напугаешь, старая ведьма!

И бросился мимо нее вон из дома.

Хенет медленно повернулась, чтобы войти в дом, и услышала стон. Яхмос с трудом приподнялся на своем ложе и сделал попытку встать. Но ноги не держали его, и, если бы не Хенет, кинувшаяся ему на помощь, он упал бы на пол.

— Не спеши, Яхмос, не спеши. Ложись обратно.

— Какая ты сильная, Хенет. Вот уж чего не скажешь, глядя на тебя. — Он устроился поудобнее, положил голову на деревянный подголовник. — Спасибо. Что со мной? Откуда у меня такое ощущение, будто из тела ушла вся сила?

— Это все потому, что наш дом заколдован. Это сделала та дьяволица, что явилась к нам с севера. Оттуда, известно, добра не жди.

— Я умираю, — вдруг упав духом, пробормотал Яхмос. — Да, умираю…

— Кое-кому суждено умереть до тебя, — мрачно произнесла Хенет.

— Что? О чем ты говоришь? — Он приподнялся на локте и уставился на нее.

— Я знаю, что говорю, — закивала головой Хенет. — Следующая очередь не твоя. Подожди, сам увидишь.

— Почему ты избегаешь меня, Ренисенб?

Камени загородил ей дорогу. Ренисенб залилась краской, не зная, что сказать в ответ. Она и вправду старалась свернуть в сторону, когда замечала, что навстречу вдет Камени.

— Почему? Скажи, Ренисенб, почему?

Но у нее еще не было ответа, а потому она только безмолвно помотала головой. Затем подняла глаза и посмотрела ему прямо в лицо. Ее пугала мысль, что и лицо Камени тоже изменилось. И она была на удивление самой себе рада, что оно ничуть не изменилось, только глаза его смотрели на нее с грустью, и на этот раз на его губах не было улыбки.

Встретив его взгляд, она опустила глаза. Камени всегда вызывал в ней какую-то тревогу. Когда он оказывался рядом, она чувствовала волнение. Сердце у нее забилось быстрее.

— Я знаю, почему ты избегаешь меня, Ренисенб.

— Я… Я вовсе не избегаю тебя, — наконец обрела она дар речи. — Я просто тебя не заметила.

— Ты лжешь, красавица Ренисенб! — Он улыбался. Не видя его лица, по голосу она поняла это и почувствовала его теплую сильную руку на своей руке.

— Не трогай меня, — отпрянув, сказала она. — Я не люблю, когда до меня дотрагиваются.

— Почему ты сторонишься меня, Ренисенб? Ты ведь понимаешь, что происходит между нами. Ты молодая, сильная, красивая. Противно воле природы всю жизнь горевать по покойному мужу. Я увезу тебя из этого дома. В нем поселились смерть и злые духи. Ты поедешь со мной и будешь в безопасности.

— А если я не захочу ехать? — отважилась спросить Ренисенб.

Камени рассмеялся. Его ровные белые зубы сверкали на солнце.

— Но ведь ты хочешь поехать, только стыдишься в этом признаться. Жизнь прекрасна, Ренисенб, когда сестра и брат живут вместе. Я буду любить тебя и сделаю счастливой, а ты станешь «плодоносной пашней мне, твоему господину». Я не буду больше взывать к Птаху: «Любимую дай мне сегодня ночью», а пойду к Имхотепу и скажу: «Отдай мне мою сестру Ренисенб». Но здесь тебе оставаться опасно, а потому я увезу тебя на север. Я хороший писец, меня возьмут в любой богатый дом в Фивах, если я захочу, хотя, признаться, мне больше по душе сельская жизнь — поля, скот, песни крестьян во время уборки урожая и небольшая лодка на реке. Мне бы хотелось катать тебя по реке, Ренисенб. И Тети мы возьмем с собой. Она красивая, здоровая девочка, я буду любить ее и постараюсь быть ей хорошим отцом. Ну, Ренисенб, что ты мне скажешь?

Ренисенб молчала. Она слышала стук своего сердца, ощущала истому во всем теле. Но вместе со стремлением к Камени рождалась странная неприязнь к нему.

«Только он дотронулся до моей руки, как слабость завладела мной… — думала она. — Потому что он сильный… У него широкие плечи… На губах всегда улыбка… Но я не знаю, о чем он думает, что у него в душе и на сердце. Нет между нами нежности… Мне тревожно рядом с ним… Что мне нужно? Не знаю… Но не это… Нет, не это…»

И тут вдруг она услышала свой голос. Но даже ей самой ее собственные слова показались неуверенными и неубедительными.

— Мне не нужен второй муж… Я хочу быть одна… Сама собой…

— Нет, Ренисенб, это не так. Ты не должна быть одна. Посмотри, как дрожит твоя рука в моей…

Ренисенб вырвала у него свою руку.

— Я не люблю тебя, Камени. По-моему, я тебя ненавижу.

Он улыбнулся.

— Меня это не страшит, Ренисенб. Твоя ненависть так похожа на любовь. Мы еще поговорим об этом.

И удалился легкой, быстрой поступью — так движется молодая газель.

А Ренисенб не спеша направилась к пруду, где Кайт играла с детьми.

Кайт заговорила с ней, но Ренисенб, занятая своими мыслями, отвечала невпопад.

Кайт, однако, этого не заметила, как обычно, все ее внимание было обращено на детей.

Внезапно, нарушив воцарившееся молчание, Ренисенб спросила:

— Как ты думаешь, Кайт, выйти мне снова замуж?

— По-моему, да, — равнодушно отозвалась Кайт, не выказывая большой заинтересованности. — Ты молодая и здоровая, Ренисенб, и сможешь родить еще много детей.

— Разве в этом вся жизнь женщины, Кайт? Быть занятой по дому, рожать детей и сидеть с ними на берегу водоема в тени фиговых деревьев?