Та фыркнула, покачала головой и сказала — нет.

— Tedeschi?[6]

Ее лицо осветилось.

— Ja, ja.

Хлынул быстрый поток немецкой речи, но Генри лишь улыбался и отрицательно качал головой. Затем объяснил жене:

— Видишь? Я сделал вид, что не понимаю. Не хочу, чтобы наши английские друзья знали, что я говорю по-немецки и по-итальянски. Но ты слышала, что она сказала?

— Для меня она говорит слишком быстро, — призналась Эмми. — Ты же знаешь, мой немецкий не настолько хорош. Самое большее, что о нем можно сказать, так это то, что он лучше итальянского.

— Она сказала, что немецкий — ее родной язык, и она была бы счастлива общаться с нами на нем, если мы не знаем итальянского. Это было бы для нее большим облегчением, — перевел Генри.

Внезапно холл за дверью бара наполнился итальянской речью и бодрым топотом ботинок.

— Лыжи… лифт… финиш, — с трудом подбирая английские слова, объяснила барменша.

В открытую дверь инспектор увидел баронессу, вслед за Гердой и детьми поднимавшуюся по лестнице. Мужской голос произнес: «Мария Пиа…» — и она остановилась, отстав от шедших впереди. Смуглый молодой итальянец в чрезвычайно элегантных темно-синих брюках появился в поле зрения Генри. Стоя у подножья лестницы, он положил ладонь на руку баронессы, удерживая ее, и заговорил настойчиво, но тихо. Та мягко освободила руку и покачала головой, но он снова поймал ее запястье и потянул баронессу вниз, к себе. В этот момент за поворотом лестницы возникла Герда с бесстрастным выражением лица. Молодой человек резко отпустил руку Марии Пиа, сделал какое-то шуточное замечание и взбежал по лестнице мимо обеих женщин, перескакивая через две ступеньки. Герда что-то сказала баронессе, и они пошли дальше вместе. Тем временем Тиббет с любопытством заметил, что в холл вместе вошли полковник Бакфаст и Роджер Стейнз, в полном лыжном снаряжении, с налипшим на ботинки снегом.

— Signori Inglesi…[7] очень много лыжи… уже сегодня, — стараясь изо всех сил, сказала барменша. — Пол-ков-ник Бак-фаст, он… лыжи molto…[8] вы не кататься?

— Пока нет, — ответил Генри.

— На третьей трассе ужасное скольжение, ледяной наст, — говорил полковник. — Вы очень благоразумно выбрали первую.

— Первое, что я сделаю утром — это отправлюсь именно по третьей, — возразил Роджер. — Просто я подумал, вечером там освещение будет обманчивым.

— Очень разумно, — повторил полковник. — Не зная броду, не суйся в воду, — наставительно произнес он и, понизив голос, добавил: — Этот тип, Фриц Хозер, снова здесь. Помните? Я видел его в конторе у Россати, когда выходил. Не нравится мне этот парень.

— Хозер? Ах да, тот немец, коротышка… был здесь в прошлом году. В толк не возьму, зачем он приезжает, если не лыжник…

И они направились вверх по лестнице.

Ужин начался довольно приятно. Баронесса в умопомрачительных черных бархатных брюках и белой шелковой блузке сидела одна, но оживленно и громко переговаривалась со смуглым молодым итальянцем, тоже сидевшим за отдельным столиком. Герда, вероятно, ужинала наверху с детьми. Бакфасты (миссис Бакфаст облачилась в сиреневый креп) устроили целое представление из усаживания за «свой обычный» стол, который ничем не отличался от остальных, но якобы подчеркивал их превосходство. Генри и Эмми, следуя настойчивому приглашению Джимми, присоединились к троице молодых англичан за большим столом в центре зала. За другим центральным столом сидела явно немецкая семья: уютная пухлая блондинка лет за сорок, мужчина с землистым лицом, прямой спиной и глубоким шрамом на щеке и пышущая здоровьем девушка, предположительно их дочь, без малейших признаков косметики, с прической, которая совершенно не шла ей, — косами, закрученными на манер наушников. Девушка молчала. В углу в одиночестве ужинал Фриц Хозер, он ел быстро и сосредоточенно.

Роджер был переполнен впечатлениями после первой в нынешнем сезоне вылазки.

— Снег еще трудный, — тоном знатока заявил он. — И его пока недостаточно, к сожалению, — в прошлом году в это время было куда лучше. Тем не менее — ничего сложного, если вы знаете, как вести себя на такой трассе.

— Я, например, уж точно не знаю, — откликнулся Генри, — поэтому для начала собираюсь завтра же утром записаться на инструктаж.

Джимми и Каро поддержали его.

— Я пойду с вами, — пророкотал от своего стола полковник Бакфаст, который не мог позволить Роджеру перетянуть одеяло на себя. — Разумеется, лишь для того, чтобы вас представить. Я знаком со всеми. Чудесные ребята. Хорошо бы вам попасть к Джулио — это лучший здешний инструктор. Его брат Пьетро послабее будет. Оба — сыновья старика Марио, того, что управляет подъемником на верхней станции. Он сам когда-то был первоклассным инструктором, пока не доездился.

С умиротворенно любезным видом полковник откинулся на спинку стула, довольный тем, что продемонстрировал свою осведомленность в местных делах.

Прежде чем кто-нибудь успел вымолвить хоть слово, Мария Пиа тихо произнесла:

— Джулио погиб.

— Что?! — Роджер со стуком уронил ложку в тарелку с супом и, резко развернувшись, посмотрел на баронессу. Затем, почувствовав, что его собственные приятели с удивлением уставились на него, пробормотал: — Просто я довольно хорошо знал его. Джулио учил меня кататься, когда я приезжал сюда в прошлом году.

— Ну и ну… Мне чертовски жаль, — сказал полковник, лицо которого приобрело цвет красной смородины. Он выглядел искренне огорченным, однако Генри не мог бы сказать с уверенностью, по какой именно причине: то ли из-за смерти Джулио, то ли потому, что кто-то узнал о ней раньше, чем он.

— Как это случилось? — спросил полковник. — Он ведь был совсем еще юношей.

— Несчастный случай во время спуска на лыжах, так мне сказали в деревне, — ответила баронесса и после паузы добавила: — На прошлой неделе.

— Он был очень… безрассудным молодым человеком, — присоединился к разговору смуглый итальянец, тщательно произнося слова, отчасти потому, что говорил с глубокой искренностью, отчасти — из-за того, что затруднялся говорить по-английски. — Это неудивительно. Если бы не лыжи, то что-нибудь другое… Он и на автомобиле гонял как бешеный… никаких тормозов… он был обречен погибнуть.

— Джулио должен был участвовать в имменфельдской гонке. Имменфельд здесь рядом, сразу по ту сторону австрийской границы, — продолжила баронесса. — Там очень опасная трасса, и гонка наверняка была запрещена из-за состояния снежного покрова. Но именно потому, что это не было дозволено, Джулио не мог не попробовать. Таким он был. Его нашли на дне расселины. Одна лыжа осталась у него на ноге. Другую, как и палки, вообще не нашли.

Повисла неловкая пауза.

— Бедный старик Марио, — произнес наконец полковник, вытирая усы салфеткой.

Послышался стук дерева о дерево: это Фриц Хозер приподнялся и переставил стул поближе к столу. Только он и немецкое семейство казались совершенно не взволнованными этим разговором. «Может быть, они не понимают по-английски», — подумала Эмми.

Закончив ужинать, Хозер подошел к столу, за которым сидели немцы, что-то тихо сказал девушке и через весь зал направился к выходу. У двери он задержался, словно принял какое-то решение. Потом развернулся и, обращаясь ко всему залу, заявил на хорошем английском:

— Этот идиот Джулио мертв. И это его собственная вина. Он не подчинился установленному порядку. Пусть это послужит предостережением для других лыжников.

И, коротко отвесив забавный кивок, вышел.

— Злобный коротышка, — сказала Каро.

— Тем не менее то, что он сказал, справедливо, — ответила баронесса. — Если человек ведет себя разумно, опасаться нечего. Только глупость приводит к беде.

— Именно так я всегда и говорю, — произнесла миссис Бакфаст неожиданно и очень твердо. — Всегда требуется соблюдать осторожность.

Генри вдруг охватило необычное ощущение всеобщей напряженности, будто каждая произнесенная фраза таила некий скрытый подтекст, и все говорившие посылали какой-то намек — кому? Всем? Кому-то одному? Он огляделся. Каро, уставившись в тарелку, выглядела так, словно ей было неуютно. Роджер отодвинул еду и, похоже, был искренне расстроен. Полковник, опустив подбородок на грудь, о чем-то размышлял. Но так же быстро, как пришло, тревожное ощущение рассеялось и показалось нелепым. Баронесса заметила, что это большая трагедия, но такое случается, так что событие не должно омрачить им отдых, и добавила: поскольку лед теперь сломан, она хотела бы представить всем Франко ди Санти (смуглого итальянца) — скульптора из Рима, с которым познакомилась здесь в свой предыдущий приезд.

— Так что мы давние друзья, — сообщила она с ослепительной улыбкой.

Это вернуло разговор в нормальное русло, и когда все заверили, что счастливы познакомиться с Франко, Роджер спросил полковника, собирается ли он опробовать Галли — трассу, которая, как он объяснил остальным, является самым прямым, но также и самым крутым спуском к деревне. Полковник раздраженно ответил, что навел справки на этот счет и оказалось: эта трасса закрыта до дальнейших распоряжений из-за чрезвычайно опасного состояния снежного покрова. Побоявшись, что это известие вернет разговор к гибели Джулио, Эмми поспешила спросить Роджера, как гости «Белла Висты», находясь в полной изоляции, обычно проводят вечера. Роджер просиял и ответил, что в баре имеется чертовски хорошая радиола и почему бы им всем не пойти туда потанцевать?

— Как насчет этой бедной немочки? — спросил Джимми вполголоса, указывая на стол, где сидело немецкое семейство. — Давайте пригласим ее с нами.

— Да, давайте, — подхватила Каро драматическим шепотом. — Бедняжка, похоже, запугана так, что и говорить не решается.

Генри понадеялся, что немецкое семейство не понимает по-английски: разумеется, по их виду невозможно было догадаться, понимают ли они, что речь идет о них, потому что те продолжали флегматично есть сыр и поглощать корнишоны.