По пути Генри получил от водителя общее описание сложностей Имменфельдского спуска. Тот начинался с широкого крутого и ухабистого снежного поля, которое было видно даже от «Белла Висты», — очень скоростного, но не чрезмерно трудного для опытного лыжника. Поле заканчивалось в небольшой высокогорной долине, откуда следовало вскарабкаться к вершине следующего хребта. Далее — очень сложный боковой откос, потом относительно легкий открытый склон, который вскоре уходил под сень леса, по нему вились коварные лесные тропы — узкие и крутые, с U-образными разворотами. Затем — снова подъем на вершину хребта, маркирующего австрийскую границу, откуда начинался последний отрезок трассы. Поначалу он хоть и крутой, но открытый, а вот там, где снова начинались деревья, лыжников подстерегали по-настоящему опасные ловушки. Глубокие скалистые расселины прорезают здесь горный склон, и особенно важно следовать строго по размеченной вешками трассе, чтобы не сорваться, поскольку заметить ущелься можно, только оказавшись на краю обрыва. Джулио стал не единственной жертвой такой расселины.

Склон настолько крутой, рассказывал водитель, что очень просто утратить контроль над собственным скольжением, вот почему маршрут открыт для лыжников только при самых благоприятных погодных условиях. Этот опасный отрезок составляет примерно два километра. После него лес становится гуще, и трасса, хоть опасная и требующая большого мастерства, ясно обозначена, так что преодолевать ее легче. Есть там и другая, более прямая и крутая тропа, по которой можно пройти через лес наверх. А в конце трасса выходит на просторные пологие склоны, разрешенные даже для катания детей. Их обслуживает подъемник, который подвозит лыжников от Имменфельда до той высоты, где начинается лес.

Пока водитель все это объяснял инспектору, машина во весь опор неслась по опасным заснеженным дорогам, цепи на задних колесах лязгали и гремели, соприкасаясь со скользкой поверхностью. Появилось предупреждение о близости границы, и длинный красно-белый полосатый шлагбаум бесшумно поднялся, пропуская автомобиль. Последний участок пути тянулся по узкой неогороженной горной дороге, серпантин уходил вниз, до самой деревни Имменфельд. Когда машина, накреняясь и скользя, делала очередной разворот, Генри закрывал глаза, а открывая их снова, видел счастливую улыбку на лице водителя.

— Классная дорога, правда? — сказал молодой карабинер, и он не шутил.

— Довольно узкая, — еле слышно ответил инспектор.

— Ее скоро собираются расширить. Так мне сказали.

— Счастлив слышать.

— Для автобусов, как вы понимаете. Частным автомобилям и грузовикам хоть бы что, а автобусам сложновато на поворотах.

Эту порцию информации Генри проглотил молча, без дальнейших комментариев по поводу ширины дороги.

Ровно через тридцать пять минут после отъезда инспектора из «Белла Висты» машина, выпустив фонтан снега из-под колес, остановилась перед полицейским участком Имменфельда. У дверей в ожидании стоял австрийский полицейский.

— Мы связались с капитаном Спецци несколько минут назад, — сообщил тот. — Он уже направляется к подъемнику.

Еще через две минуты Генри, Спецци и водитель стояли во главе очереди на подъемник — к неудовольствию имменфельдских спортсменов. Никогда еще не казалось, что подъемник ползет так медленно, но на самом деле они достигли верхней станции всего через десять минут, взвалили на плечи лыжи и начали пеший подъем через лес.

Водитель назвал эту тропу крутой. Генри с горькой иронией подумал, что более подходящим определением для нее было бы «вертикальная». Там и сям попадались подобия ступенек, вырубленные для облегчения подъема, но они обледенели и даже для человека в лыжных ботинках были весьма ненадежны. Генри гордился тем, что поддерживал хорошую физическую форму: он круглый год регулярно играл в сквош и не терял навыков в крикете, но рядом с этими выросшими в горах итальянцами чувствовал себя восьмидесятилетним стариком, страдающим ожирением. Задыхаясь, он старался не отставать. Лыжи с каждым шагом казались тяжелее и больно впивались в плечо. Весь мир сузился до этой петляющей тропы. Вперед и вперед, выше и выше. Генри карабкался, изо всех сил напрягая мускулы, каждый из которых вопил о пощаде, дыхание было шумным и прерывистым, в горле пересохло, ноги налились свинцом. И в тот момент, когда он почувствовал, что без передышки не сможет больше сделать ни шагу, лес вдруг стал редеть; Спецци, шедший впереди, остановился и крикнул: «Вон они!»

Тиббет, пыхтя, вскарабкался еще на несколько метров выше и присоединился к своим спутникам; с минуту они стояли, прячась в тени деревьев и глядя наверх. Меж разрозненных темных стволов пихт сверкал снежный простор, паривший в воздухе до самой головокружительной вершины горного кряжа. И на этом белом фоне выделялись четыре маленькие фигурки. Они находились слишком далеко, чтобы понять, кто из них кто, все казались черными муравьями на склоне горы, и у Генри в голове пронеслась мысль: должно быть, Пьетро решил не надевать сегодня свой обычный красный анорак. Четверо лыжников на большой скорости скользили вниз, прокладывая четкие извилистые следы на нетронутом снегу.

— Надеть лыжи, — скомандовал Спецци. — Без них бесполезно карабкаться вверх по мягкому снегу. У вас есть камусы?[35] — обратился он к инспектору.

— Нет.

— Тогда мы пойдем вперед. А вы старайтесь по возможности держаться за нами, не отставая.

Генри судорожно завозился, пристегивая лыжи. Не успел он надеть первую, как капитан с карабинером уже двинулись вверх по склону, карабкаясь с поразительной быстротой: щетинки жесткого меха на скользящей поверхности их лыж надежно цеплялись за снег. Инспектор защелкнул крепление на другой лыже и двинулся за ними.

Высоко вверху четверо лыжников один за другим, словно паря, стремились вниз изящными змейками, оставляя за собой веера снега. Потом Генри заметил, что ведущий лыжник делает знаки остальным, взмахивая лыжными палками, — похоже, он предостерегал их от внезапно возникшей опасности. Все четверо сделали резкий поворот влево и увеличили скорость. В этот самый момент на гребне склона появилась пятая фигура. На миг задержавшись наверху, человек пустился вниз, грациозно пересекая склон быстрыми широкими виражами. Мало-помалу преследователь приближался к четверке. Теперь он был уже совсем близко, и Генри услышал крик, повторявшийся снова и снова:

— Achtung![36] Стойте! Стойте!

И вдруг, безо всякого предупреждения, лыжник, ехавший первым, сделал крутой разворот вправо.

— Achtung!

Трое остальных наконец тоже услышали крик, развернулись на всей скорости и остановились, всколыхнув фонтаны снега. Но лидирующий лыжник лишь увеличил скорость. Теперь это была погоня последнего за первым — охотника за дичью. В этот миг Спецци и карабинер выскочили из-под деревьев на открытое пространство. Убегавший лыжник увидел их и молниеносно развернулся. Его преследователь сделал такой же разворот. Генри, с трудом карабкавшийся вверх по склону, услышал голос — тонкий вопль, донесшийся сквозь ветер:

— Я это сделаю!

Он остановился как вкопанный в тени деревьев и с ужасом наблюдал за происходящим. Преследователь сокращал расстояние до своей добычи. Но первый лыжник еще увеличил скорость, подгоняемый нечеловеческой силой отчаяния, и расстояние между ними снова увеличилось. Один за другим они прочерчивали свой зигзагообразный путь на белом склоне горы, рисуя на нем мрачный узор смерти и безнадежности с точностью и грацией балетных танцоров, исполняющих последний акт драмы зла на неуместно-прекрасном фоне сверкающего снега и слепящего солнечного света. Лишь горные вершины, бесстрастные и неумолимые, словно фурии мщения, соответствовали высокому и ужасному духу этой гонки, ставкой в которой была сама жизнь.

Медленно, но неотвратимо охотник снова настигал свою добычу. Когда они почти сравнялись, тот, что ехал первым, вдруг, без всякой подготовки, совершил эффектный поворот в прыжке, полностью изменив направление и устремившись под укрытие густого леса в стороне от трассы, ведущей в Имменфельд. Преследователь, застигнутый врасплох, попытался направиться за ним, но потерял равновесие и упал. Секунду-другую не было видно ничего, кроме беспомощного размахивания палками, между тем как торжествующая добыча стрелой летела к лесу. Второй лыжник снова вскочил на ноги, но, судя по всему, шанс перехватить преследуемого был упущен.

Именно в этот момент Генри и остальные наблюдатели увидели то, что будет всплывать у них в памяти до конца жизни. Преследующий, перестав катиться по следу своей добычи, полетел по опасному склону вниз, будто черная шаровая молния. Душераздирающий треск раздался в момент столкновения, и все сплелось воедино — лыжи, палки и тела. Катясь по склону, мужчины, казалось, продолжали бороться, а потом оба вмиг исчезли.

Спецци остановился. Генри, дотащившись до него, встал рядом. Заметив, что трое лыжников, все это время неподвижно следивших за погоней, начали медленно спускаться, капитан отрывисто скомандовал карабинеру:

— Велите им оставаться на месте!

— Пойдемте, — обратился он к инспектору и повел его к месту, где исчезли те двое. Следуя позади него, Генри увидел, что Спецци снова остановился и смотрит куда-то вниз.

— Осторожно! — предупредил капитан.

Тиббет робко подошел ближе и оцепенел от ужаса: то, что издали представлялось длинным сугробом нанесенного снега, на самом деле оказалось краем глубокой расселины, открывавшейся прямо у его ног.

— Барон? — спросил он.

— Боюсь, что да, — ответил Спецци.

Генри опасливо шагнул вперед, встал рядом с капитаном и заглянул вниз. На дне расселины в пятидесяти футах под ними лежали два тела, изломанные и неподвижные. Высокая худая фигура барона — орлиным лицом вниз, а рядом, на спине, в гротескно вывернутой позе, но каким-то чудом с совершенно не поврежденным лицом — Пьетро Веспи.