Несмотря на личный спортивный триумф, Генри никак не удавалось заснуть той ночью. Он был доволен действовенностью своей тактики, но его очень тревожило, что, подойдя к рубежу окончательного решения дела, он все еще блуждал в темноте. Не в смысле личности убийцы — в том, что знает его имя, инспектор был теперь уверен, — а в смысле способа действий. Снова и снова в его голове прокручивался калейдоскоп фактов и соображений, в которых — Тиббет не сомневался — был спрятан ключ к решению загадки… Обрывки разговоров, хронологические таблицы Спецци, сам капитан с его снисходительной улыбкой, елейная подобострастность Россати, утонченные черты лица Пьетро, чистосердечный взрыв откровенности Роджера и слезы Каро; грубоватая сердечность полковника и постоянно дурное настроение его жены; Мария Пиа, трогательная в своей простодушной безнравственности; барон с его суровым, уязвленным чувством справедливости; Джимми, судя по всему, ужасно обеспокоенный и совершенно невиновный; Книпферы: лицо матери, залитое внезапным потоком неудержимых слез, отец — мрачный и несгибаемый, Труди — себе на уме, с ее секретным дневником и потаенными мыслями; Роза Веспи, объятая горем, и незнакомый Джулио…

В половине третьего Генри встал и долго пил воду. Потом сказал себе: «Ложись и спи. Ты сделал все что мог. Завтра… посмотрим, что случится завтра…»

Он снова забрался в постель, нечаянно толкнув при этом Эмми, которая что-то пробормотала во сне. Бедная Эмми… надо же было так покалечиться… дорогая Эмми… Он стал проваливаться в неспокойный сон.

Когда Генри резко вскинулся ото сна, жена сидела в кровати и читала, солнечный свет лился в окно.

— А, вынырнул наконец, — улыбнулась она. — Ты так крепко спал, что я не решилась тебя будить.

— Который час? — спросил Генри.

— Почти десять.

— Господи! — Он сел в постели. — Зачем ты позволила мне так долго спать?

— А это имеет какое-то значение? — лениво произнесла Эмми. — Сегодня же воскресенье.

— Конечно, имеет! У меня дел по горло.

Генри выпрыгнул из кровати, откинув пуховое одеяло, и Эмми посетовала:

— Эй, осторожнее! Ты забываешь о моем вывихе.

Внезапно Тиббет застыл, словно громом пораженный, — невыразительная фигура с седеющей головой, в сине-белой полосатой пижаме. Потом хлопнул себя по лбу и закричал:

— Понял!

— Понял — что? — в замешательстве спросила Эмми.

— Ты мне сейчас подсказала! Ты — мой обожаемый мудрый ангел! Как же я сам этого не увидел?.. Вообще не заметил. Подожди минутку, дай подумать. — Он начал мерить шагами комнату. — Да. Это возможно. Очень возможно.

Внезапно остановившись, Генри попросил:

— Скажи-ка мне кое-что.

И задал вопрос, который очень удивил Эмми.

— Да, полагаю, что так, — ответила она. — В то утро. Но какое это имеет отношение к делу?

— Мне нужно одеваться! — закричал Генри и стал вихрем носиться по комнате, собирая белье, лыжные брюки, рубашку, свитер, носки со скоростью крупье, сгребающего фишки. На то, чтобы надеть лыжные ботинки, казалось, ушел целый час, но наконец он был готов.

— Дорогой, — беспомощно сказала Эмми, — я не понимаю. Ты должен мне объяснить…

— Позже, — ответил он. — Сейчас я не могу задерживаться.

Он скатился по лестнице и бросился к подъемнику. Там схватил телефонную трубку, позвонил Карло, задал ему два вопроса и получил именно те ответы, каких ожидал. Потом помчался обратно в отель и в холле едва не сбил с ног миссис Бакфаст.

— Торопитесь, мистер Тиббет? — язвительно-холодно спросила она.

— Да, — ответил он. — Где все?

— На лыжах, полагаю, — хмыкнув, ответила она. — Тут воскресенье ничем не отличается от прочих дней. Кроме того, разумеется, что сегодня нет занятий в лыжной школе.

Она величественно проплыла мимо него на террасу. В этот момент с улицы вошел Джимми, его брюки были в снегу, на щеках играл здоровый румянец.

— Привет лежебокам, — сказал он. — Почему вы не там? Я выехал, еще девяти не было, и отлично покатался на первом маршруте, а теперь, думаю, заслужил кружку грога.

— Где все остальные? — требовательно спросил инспектор.

— Каро еще не встала, Книпферов я не видел, все остальные без особого удовольствия отправились в Имменфельд.

— Что вы имеете в виду?

— Это довольно забавно, — объяснил Джимми. — Роджер, Герда и полковник сказали за завтраком, что на сегодня берут тайм-аут. Но только что на подъемнике, я их видел. Думаю, они прятались у себя в комнатах — наверное, ждали, пока все остальные уйдут подальше, чтобы выйти тайком и отправиться кататься своей компанией, — а тут все неожиданно встретились, и оказалось, что каждый направляется в Имменфельд. Пьетро тоже был наверху и собирался туда же. Полковник посмотрел на них, словно видел впервые, подумал и сказал: «Так-так. Значит, передумали? Похоже, мы все направляемся в Имменфельд. Так почему бы нам не объединиться?»

— И они объединились? — отрывисто спросил Генри.

— Пьетро сказал, что после снегопада спуск опасен и вряд ли его откроют. Ему-то официально поручили испытать трассу, но им туда ездить не стоит. Но они горели желанием, так что в конце концов все отправились вместе. Просто умора.

— Это все что угодно, только не умора, — возразил Генри. — Это смертельная опасность.

— Боже милостивый, как драматично, — удивился Джимми. — Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду убийство, — очень серьезно ответил инспектор. — Как давно они ушли?

— Да вот только что.

— Что ж, кому-то придется отправиться вдогонку, причем немедленно, черт возьми! — воскликнул Тиббет. — О господи, да ведь в отеле не осталось ни одного горнолыжника!

— Беппи, — вспомнил Джимми.

Генри бесцеремонно ворвался в кабинет Россати, однако был огорошен вежливо-сокрушенным сообщением о том, что у Беппи сегодня выходной и он отправился в Монтелунгу навестить родственников. Джимми, который все еще не был склонен серьезно относиться к сложившейся ситуации, принялся строить легкомысленные предположения, но инспектор оборвал молодого человека с такой горячностью, что тот замолк, пристыженный. В отчаянии Генри обратился к Россати:

— Но должен же быть кто-то, кто умеет кататься на лыжах! Говорю вам, в той группе находится убийца, и все остальные — в смертельной опасности. Я очень сомневаюсь, что они живыми доберутся до Имменфельда.

Длинная узкая тень упала на стол. Генри поднял голову и увидел стоявшего в дверях барона.

— Я пришел за счетом, — сообщил он, — и случайно услышал то ваши слова. Вам нужен лыжник?

— Отчаянно, — взмолился Генри.

— Я поеду, — ровным голосом предложил барон.

— Но у вас нет лыж… и это опасный спуск, которого вы не знаете…

Барон холодно взглянул на инспектора.

— Естественно, у меня есть лыжи, — сказал он. — Просто я пока ими не пользовался. И, возможно, вам будет интересно узнать, что я был чемпионом Австрии по горным лыжам двенадцать лет тому назад. Имменфельдский спуск я знаю отлично. Говорите, что я должен сделать.

Пока барон надевал лыжи, Генри максимально коротко изложил ему ситуацию.

— Объяснять подробней нет времени, — беспомощно закончил он. — Вам придется просто поверить мне на слово.

Барон не выразил ни малейшего сомнения, только сказал в своей рубленой неприятной манере:

— Понимаю. Итак, Спецци в Имменфельде. Полагаю, вы присоединитесь к нему. Если к тому времени я еще не достигну деревни, садитесь на подъемник, а потом карабкайтесь вверх насколько сможете.

Он повернулся к Джимми.

— Нельзя терять времени. Не окажете ли вы мне любезность попрощаться за меня с женой?

— Конечно, — ответил тот едва ли не шепотом.

— Они стартовали минут десять назад, — сказал барон. — Группой они не смогут ехать так же быстро, как отдельный лыжник, так что я поднимусь быстрее и наверняка их перехвачу. Надеюсь успеть.

Он коротко кивнул Тиббету.

— Увидимся в Имменфельде, инспектор, — и с этими словами ушел.

Позднее, когда историю героического рейда в Имменфельд передавали из уст в уста, никому не пришло в голову отдать должное проявленным Генри Тиббетом выдающимся отваге и силе духа, которые требуются от лыжника его класса, чтобы преодолеть спуск в Санта-Кьяру за четырнадцать минут. Между тем это был в своем роде подвиг. Генри хорошо понимал, что десять минут, сэкономленные благодаря тому, что он съедет вниз на лыжах, а не на подъемнике, могли оказаться решающими, так что выбора не было. Он позвонил в полицейский участок Санта-Кьяры, распорядился, чтобы самая быстроходная машина с лучшим водителем ждала у подножья лыжной трассы, а также продиктовал сообщение, которое надлежало немедленно передать капитану Спецци, розыскав того по телефону в Имменфельде. После этого встал на лыжи.

Впоследствии инспектор не мог восстановить в памяти подробности того лихорадочного спуска. Осталось лишь смутное впечатление о бешеной неконтролируемой скорости, безумном полете вниз по опасным склонам и смазанных лицах других лыжников, с ужасом наблюдавших, как мимо них со свистом проносится сумасшедший, судя по всему, тип, неумело размахивавший палками. Он часто падал, неуклюже, но быстро вскакивал и, не давая себе возможности перевести дух, снова бросался вперед. Бормоча под нос правила, которым его обучили: «Наклон наружу… центр тяжести на опорную ногу… согнуть колени…», Генри срезáл углы скольжением на крыло, устремляясь на длинные обледеневшие, почти отвесные участки спуска, падал на полпути и проделывал остальной отрезок болезненным скольжением на пятой точке. После всего этого безумия, длившегося, казалось, целую вечность, он наконец увидел впереди финальный, пологий склон, пролетел его, словно ветер, и в последний раз мешком свалился, прямо возле ожидавшей его полицейской машины. Поднявшись на ноги, он поймал себя на том, что дрожит как осиновый лист и колени у него ватные. Единственное, что он смог сделать, это отстегнуться. Молодой полицейский закрепил его лыжи и палки на крыше автомобиля рядом со своими, и машина рванула вперед.