— Именно этот вопрос я задаю себе весь день, — ответил Генри. — А насчет того, что делать… Вчера я сказал вам, что наша единственная надежда — это подсунуть убийце достаточно длинный конец веревки. Мы это сделали, но, думаю, следует пойти дальше. Я предлагаю освободить ди Санти, снять все ограничения — за исключением, разумеется, запрета покидать Санта-Кьяру — и ждать развития событий.

— Может, когда мы поговорим с Пьетро… — с надеждой предположил капитан.

— Очень сомневаюсь, что мы узнаем от него что-либо, что нам и так не было бы известно, — возразил Генри.

— Если бы только у нас было твердое доказательство первого убийства… — посетовал Спецци.

— Если бы, — повторил Тиббет. — Однако теперь, когда Марио мертв, предполагаю, что у нас его никогда не будет — достоверного доказательства. Но вы согласны с моими умозаключениями?

Спецци кивнул.

— У меня нет выбора.

— Есть еще кое-что, что я, с вашего разрешения, хотел бы сделать, — добавил Генри. Он коротко изложил свой план, и Спецци сказал:

— Конечно, Энрико. Все, что вам угодно.

— Ничего иного, кроме как ждать, я не вижу. Ждать и принимать меры предосторожности.

— Вы правы, — согласился Спецци. — Но выяснить, как произошло второе убийство, — это проблема. Интересно, удастся ли нам ее решить?

— Мне тоже интересно, — ответил инспектор.

Спустя несколько минут раздался стук в дверь, и в кабинет вошел молодой карабинер, ведя очень встревоженного Пьетро. Напряженное лицо инструктора немного расслабилось, лишь когда он увидел Генри.

— В чем дело, Энрико? — спросил он. — В лыжной школе мне сказали, чтобы я явился в полицейский участок…

— Простите, что пришлось вызвать вас сюда, — сказал тот, — но мы никак не могли вас найти. Просто нам необходимо задать вам несколько вопросов; вероятно, это поможет выяснить, кто убил вашего отца.

Пьетро явно испытал облегчение, взял у Спецци предложенную сигарету и сел.

— Вы будете задавать вопросы, капитан, или я? — спросил Генри.

— Вы, пожалуйста. Но по-итальянски, — добавил капитан с улыбкой.

Послали за стенографом, в ожидании его Генри разглядывал Пьетро. Смерть отца оставила на нем глубокий отпечаток. Молодой человек казался сейчас старше, чем прежде, в выражении его лица появились решительность и целеустремленность, словно бы изменившие саму его индивидуальность.

Когда все было готово, инспектор приступил к допросу.

— Сегодня утром я виделся с вашей матушкой, Пьетро. От нее я узнал, что между вашим отцом и вами вчера после обеда состоялся разговор, в результате которого Марио окончательно решил прийти ко мне и что-то рассказать. Естественно, нас интересует, о чем шла речь.

Пьетро нахмурился.

— То, что сказала вам мама, правда. Но с тех пор я все время прокручиваю в голове тот разговор и не могу понять, что же такое я ему сообщил.

— Тогда просто перескажите то, о чем говорили.

— Я не помню наш разговор дословно, — сказал Пьетро, — но отец расспрашивал меня обо всем, что было за чаем в «Олимпии» в тот день, когда застрелили Хозера. Он хотел знать, что говорили люди, когда кто приходил и уходил. Спрашивал про Россати и барона; тоже — когда пришли, что делали.

— Он знал, что Хозер носил в портфеле пистолет?

— Да. Мы все это знали. Фриц показывал его нам забавы ради.

— Отец задавал вам какие-нибудь другие вопросы?

— Нет. Только насчет того вечера.

— Больше ничего?

— Нет, это все.

— И вы не догадываетесь, какая кроха информации оказалась ему полезной?

— Абсолютно. После того как я закончил, он немного подумал и сказал: «Да, теперь все ясно. Сегодня я увижусь с синьором Тиббетом и скажу ему, кто убил Фрица».

— А вы пытались его отговорить. Почему?

Пьетро пожал плечами.

— Кто бы ни убил Хозера, он мог убить снова… Я не хотел, чтобы мой отец ввязывался в подобное дело, поэтому сказал: «Предоставь это полиции. Прав ты или нет, всем станет известно, что ты предоставил информацию, и ты можешь подвергнуть себя опасности».

— Вы не верили, что мы можем его защитить? — спросил Генри.

Пьетро посмотрел на него.

— Вы не смогли его защитить. Его убили. И все же, — тихо добавил он, — в конце концов это моя вина.

— Ваша вина?

— Да, — сказал Пьетро — Я сделал глупость. Мама умоляла меня отговорить отца встречаться с вами, и я пытался, когда приехал к нему наверх на подъемнике. Но нас подслушали — и вот он убит. Если бы я мог отомстить убийце… — Он замолчал, не закончив фразы.

— Откуда вы знаете, что вас подслушали?

— Я не заметил, что синьор Роджер находился прямо у меня за спиной. Когда я отвернулся от отца, тот стоял рядом и должен был все слышать, а он прекрасно владеет итальянским. Прошу понять меня правильно, — поспешно добавил Пьетро, — я его не обвиняю. Просто он наверняка рассказал другим о том, что узнал.

Генри поразмыслил над этим с минуту, потом сказал:

— Меня интересует еще один разговор. Тот, что состоялся между вашим отцом и Хозером в день первого убийства.

Пьетро насторожился.

— Ах, тот. Ничего особенного.

— Мне все же хотелось бы знать, что именно было сказано, — настаивал инспектор.

Пьетро немного подумал, потом сказал:

— Фриц Хозер очень любил моего брата Джулио. Он пришел, чтобы выразить нам соболезнования по поводу его смерти, и говорил в основном о нем.

— Понимаю, — кивнул Генри. — Кстати, насколько я знаю, вы первым обнаружили Джулио. Можете рассказать нам об этом?

Пьетро как будто удивился, но ответил:

— Да что тут рассказывать? Я ехал по его следу — было еще достаточно светло, лыжня была хорошо видна, и она привела меня на край расселины. Там я его и увидел.

— Как вы думаете, почему он сорвался?

— Точно этого уже никто не узнает, — ответил Пьетро, — но у меня есть догадка. Это очень коварный склон, со скрытыми расселинами, их не видно, когда подъезжаешь сверху. Когда спуск открыт, трасса ясно обозначена, но Джулио поехал тогда, когда вех не было. И оказался слишком близко к обрыву. Заметив опасность, он, скорее всего, попытался свернуть, но на пути оказался пень с разветвленными корнями, скрытый под снегом. Должно быть, он наткнулся на него, лыжа отскочила в сторону, и прежде чем он успел восстановить равновесие…

— Итак, вы его увидели. Вы к нему спускались?

Слабая печальная улыбка появилась на лице Пьетро.

— Вы, я вижу, разговаривали с членами поисковой группы… Да, я спустился к нему. Не мог же я оставить его там без…

Молодой человек запнулся, потом продолжил:

— Он был мертв, бедный Джулио. Тогда я поехал в Имменфельд, чтобы вызвать спасателей. Когда они прибыли со своими фонарями, то увидели, что я уже побывал внизу, но пообещали никому об этом не рассказывать. Ради мамы. Это было безрассудством, и она страшно расстроилась бы. Она всегда расстраивалась из-за подобных поступков — моего отца, брата, моих. Нам нравилось рисковать, но мама не должна была знать об этом.

— Пьетро, — неожиданно спросил Генри, — Джулио вез в Австрию контрабанду по поручению Фрица Хозера, когда погиб?

В глазах молодого человека вспыхнул неподдельный страх.

— Нет, нет, — сказал он. — Нет, брат бы никогда не стал этого делать.

— Насколько я знаю, у него всегда были деньги.

— Энрико, он был очень востребованным инструктором.

— Более востребованным, чем все остальные? Чем вы?

— Да, конечно. Он был чудом. И таким красавцем. Все эти американки…

— Послушайте, — перебил его Генри, — мне прекрасно известно, что не было никаких американок. Джулио зарабатывал деньги по-другому, и вы должны были об этом знать.

— Нет-нет, Энрико. Вы глубоко заблуждаетесь.

— Увидим, — строго заключил Тиббет. — Ладно, сейчас вы можете идти.

Вернувшись в отель, Генри нашел Россати, ожидавшего его в холле с печальным видом.

— Увы, синьор Тиббет, боюсь, у меня плохие новости…

У Генри упало сердце.

— Что?! — выкрикнул он.

— Бедная синьора Тиббет… так жаль… так жаль…

— Эмми! — Генри похолодел. — Что с ней?

— Несчастный случай, синьор… Говорят, это был несчастный случай…

Но инспектор уже не слушал его, он несся по лестнице, перескакивая через две ступеньки, потом по коридору, словно за ним гналась тысяча демонов. Облегчение при виде Эмми, лежащей в постели и спокойно читающей книгу, было так велико, что он расхохотался.

— Ты находишь это забавным? — обиженно спросила она. — Могу тебя заверить, мне чертовски больно.

— Прости, дорогая. Я смеюсь над собой, потому что ударился в страшную панику, думал, с тобой произошло… нечто более серьезное.

— Разве Россати не рассказал тебе?

— Да я его и не дослушал. — Генри подошел к кровати и нежно поцеловал жену. — Расскажи сама.

— Ах, это была такая глупость, — сказала та. — Мы спускались по третьему маршруту, а это оказалось не так просто из-за напáдавшего снега. В общем, я сделала поворот на слишком большой скорости, свалилась и подвернула чертову щиколотку.

Она подняла правую ногу, демонстрируя распухшую и перебинтованную щиколотку.

— Видел бы ты эту картину: одна лыжа у меня отстегнулась и с рекордной скоростью помчалась вниз сама по себе, человек десять французов — за ней вдогонку, а я рухнула на острое ребро другой лыжи и на обе палки. Мой задний фасад теперь напоминает те решетчатые платформы возле пилонов подъемника, а болит еще сильнее, чем щиколотка.

— Бедная девочка, — посочувствовал Генри. — Как же ты добралась до отеля?

— В карете «скорой помощи», — не без самодовольства сообщила Эмми.

— В чем?