Определенно заявив, что он не видел, чтобы что-то падало с подъемника, но признав при этом, что бо́льшую часть пути проехал с закрытыми глазами, полковник удалился, всем своим видом являя аллегорию оскорбленной невинности.

— А теперь повидаемся с фройляйн, — сказал капитан.

Никогда Генри не забудет допроса, который последовал за этим. Герда и Спецци смотрели друг на друга в накаленной атмосфере едва сдерживаемого волнения. Капитан, решительно настроенный исполнить свой долг, невзирая на личные чувства, был суровее, чем когда-либо на памяти Генри. Герда выглядела спокойной и уравновешенной, но на лице ее читалось выражение смертной муки, от которого у инспектора сжималось сердце. «Ах, если бы они встретились при иных обстоятельствах…» — думал он. Теперь же напряжение, в котором происходила встреча, казалось ему мрачным и трагическим аналогом труднейшего финала на центральном корте Уимблдона.

Спецци испробовал все известные ему тактики, от учтиво задаваемых неожиданных вопросов и тихой угрозы до открытого запугивания и крика. Герда парировала каждую его атаку, как теннисист, который изматывает более подвижного противника размеренно твердыми ударами от задней линии. Снова и снова капитан оказывался сбитым с позиции, когда пытался, метафорически выражаясь, атаковать у сетки. Окончательный итог — сет и матч в пользу молодой немки. Спецци, однако, не осознавал своего поражения и продолжал швырять на стол тузы.

— Вам, должно быть, интересно будет узнать, — рявкал он, — что мы нашли пистолет!

— Я очень рада, — отвечала Герда.

— Вы умыкнули его из чемодана Хозера в «Олимпии»! — гремел капитан. — Признайтесь!

Девушка дернулась, словно от удара, но ответила спокойно:

— Мне очень жаль, капитан, но я этого не делала. Я вообще не знала о существовании пистолета.

— В тот день вы ходили в раздевалку! Не пытайтесь это отрицать!

— Я и не отрицаю. Я ходила туда, чтобы повесить свой анорак.

— И спрятали пистолет в карман.

— Нет.

— Вы ждали, что, когда Хозер будет проезжать мимо вас…

— Простите, капитан, но должна вам напомнить: я считала, что Хозер давным-давно покинул отель.

— Ах так! Значит, вы интересовались его передвижениями!

— Не специально. За завтраком он громко сказал, что собирается обедать в деревне и не намерен возвращаться в отель до отъезда.

— Однако, увидев его багаж в «Олимпии», вы поняли, что он еще не уехал из Санта-Кьяры.

— Конечно. Он говорил, что поедет на последнем поезде.

— Бесполезно пытаться провести меня! — закричал Спецци. — Вы убили Марио потому, что он знал, что вы — убийца Хозера, и собирался рассказать об этом инспектору!

— Откуда он мог это узнать, капитан?

— Он видел вас с пистолетом! — выкрикнул Спецци. — Он обнаружил, где вы его спрятали!

— Вот как? И где же я его спрятала?

— Откуда я теперь это узнаю, если Марио мертв?! — Капитан окончательно вышел из себя. — Но вы знали, что он знает, что вы знаете…

Спецци смолк, чтобы перевести дыхание и выпутаться из им самим запутанной фразы.

— Как странно в таком случае, — заметила Герда, — что Марио не сообщил вам об этом раньше.

Так продолжалось до бесконечности. Окончательно выдохшись, капитан нехотя отпустил девушку с коротким напутствием: пусть, мол, не надеется, что ей удастся скрыть свое преступление. Дверь за Гердой тихо закрылась, и Спецци вытер пот со лба, потом бросил подозрительный взгляд на инспектора и сказал:

— Да, она очень умна и к тому же хладнокровна. Не думайте, что я не раскусил ее.

Генри ничего не ответил.

Крайне раздраженный, капитан взорвался:

— Ладно, если это не она, то кто? Видит бог, больше всего на свете мне хотелось бы доказать ее невиновность. Помогите же мне. Вчера вы думали, что разрешили загадку, но теперь, как я заметил, об этом больше и не упоминаете. Критиковать легко! Но где же ваша разгадка?

— Я сообщу вам это довольно скоро, — ответил Тиббет. При виде страданий Спецци он испытывал неловкость за свое недавнее ребяческое раздражение.

— То, что мы с вами пользуемся разными методами, — продолжил он, — вовсе не означает, что мы не можем прийти к одинаковым окончательным выводам. Уверен, так и будет.

— Что касается меня, то я уже к ним пришел, — сказал капитан. — Сожалею лишь о том, что не арестовал девушку сразу же, как хотел. Тогда бедняга Марио был бы жив.

Он встал из-за стола.

— Думаю, сегодня вечером мы больше ничего сделать не можем.

— Вы не собираетесь составить хронологию событий в связи с последним убийством? — спросил Генри.

— Конечно, собираюсь, — подтвердил Спецци немного высокомерным тоном.

— Пожалуйста, поделитесь со мной копией, — попросил инспектор. — В прошлый раз это оказалось чрезвычайно полезным.

Капитан, не будучи уверен, следует воспринимать это как комплимент или как оскорбление, ограничился коротким обещанием:

— Разумеется.

Прежде чем капитан покинул комнату, Генри сказал:

— Кстати — это всего лишь предложение, конечно, — завтра я бы на вашем месте запретил всем покидать отель. Никакой конкретной пользы в этом нет, но это заставит всех поволноваться. С моей точки зрения, единственный для нас способ добыть доказательства в этом деле — это предоставить убийце достаточно длинную веревку… чтобы повеситься.

— Я уже и сам принял такое решение, — сдержанно ответил Спецци.

Когда капитан со своими карабинерами удалился, Эмми сказала:

— Ну и ну! Бедная Герда! Он и впрямь на ней зациклился.

— Да, — рассеянно согласился Генри, почесывая затылок. — Знаешь, Эмми, нюх подсказывает мне, что мы все равно не с того конца подходим к этому делу. Полностью признаю, что был так же глуп, как остальные, потому что позволил увести себя в сторону, вместо того чтобы придерживаться собственного хода мысли. Но когда смотришь в лицо фактам — как проницательно рекомендовал Спецци, — сразу начинаешь видеть другую перспективу… другую… понимаешь, что я имею в виду?

— Нет, — ответила Эмми, — но верю тебе на слово.

Она ощущала поднимающееся волнение. Впервые в ходе расследования этого дела Генри упомянул свой «нюх» безо всякого смущения — так спонтанно это слово вырывалось у него только тогда, когда он действительно нащупывал след. На ранних стадиях расследования Тиббет порой тоже употреблял его, но лишь в кавычках и с извиняющейся улыбкой. На сей раз все было реально.

Когда они готовились ко сну, Генри был молчалив и задумчив, блуждал по комнате, словно во сне. Эмми подошла к окну и открыла его.

— Мрачная ночь, — сказала она. — Небо затянуто облаками, луны не видно. Есть в этом что-то мистическое. Даже огни на подъемнике кажутся холодными и призрачными. А в одном месте, где фонарь перегорел, лежит огромная черная тень — как будто у подъемника сломана спина… Она вздрогнула и отвернулась от окна.

Генри не слушал жену. Он сидел на кровати, обхватив ладонями свою седеющую голову, и произнес лишь одно:

— Есть что-то, что я упустил… должно быть… должно…

Глава 17

Рассвет следующего дня был тусклым и хмурым. Как и предсказывал Спецци, снег не пошел, но небо словно набухло, и было лишь вопросом нескольких часов, чтобы огромные тяжелые тучи извергли бремя из своих чрев, окутав ландшафт туманной белизной.

Генри проснулся рано и разбудил Эмми.

— Дорогая, можешь кое-что для меня сделать? — спросил он.

— Что именно? — сонно поинтересовалась она.

— Встань, спустись в деревню, как только включат подъемник, и постарайся успеть на поезд в девять сорок до Имменфельда.

— До Имменфельда? — Взъерошенная и удивленная Эмми села в постели. — Зачем?

— Я хочу, чтобы ты попыталась узнать, что делал там Роджер в день убийства Хозера.

— Роджер? Но ведь он катался на лыжах с полковником…

— Полковник сказал, — вставил Генри, — что после ленча он осваивал местные спуски, пока Роджер ходил по магазинам. В Имменфельде не так уж много англичан, так что, если повезет, его вспомнят. Я хочу знать, что он делал, что купил и с кем разговаривал. И есть ли какой-нибудь значительный промежуток времени, на протяжении которого он вообще выпал из поля зрения.

— Ладно. — Эмми встала с постели и потянулась. — Не вижу в этом особого смысла, но для тебя — все что пожелаешь.

Они рано позавтракали, и Эмми отправилась к подъемнику, договорившись встретиться с Генри в «Олимпии» в половине первого.

Тем временем инспектор поднялся на верхний этаж и постучал в дверь Труди Книпфер.

— Войдите! — крикнула она. Девушка стояла перед зеркалом в лыжном костюме и закручивала свои толстые светлые косы в уродливые крендели над ушами. Увидев Генри, она смутилась. — О, это вы. Не вернете ли мой дневник?

— Боюсь, пока нет, — сказал Тиббет. — Он у итальянской полиции.

— Они не имеют права держать его у себя, — холодно произнесла Труди. — Я поговорю с капитаном. Ну а вы зачем пришли?

— Просто перекинуться с вами словечком, пока вы не ушли кататься на лыжах, если вы не возражаете, фройляйн.

— Давайте, — сказала Труди и снова занялась волосами.

— Должно быть, вы слышали, что вчера убили Марио.

— Мне сказали, что он умер, — равнодушно констатировала девушка.

— Эти две смерти — Хозера и Марио — связаны между собой, — продолжил Генри.

— Разумеется, — коротко произнесла Труди голосом, искаженным от обилия шпилек, зажатых между губ. Она извлекала их одну за другой и злобно втыкала в косы.

— Похоже, известие о смерти Марио не очень вас удивило, — продолжал инспектор.

Труди мрачным взглядом встретила взгляд Генри в зеркале.