Роджер явно огорчился, но сел и сказал со всей любезностью, на которую был способен в этот момент:

— Ну что ж. Раз вы настаиваете…

Наступила долгая пауза, которую наконец прервал Тиббет:

— Итак, вы собираетесь сделать заявление или мне начинать задавать вам вопросы?

— Это касается дела Хозера, — не сразу ответил Стейнз. — Второе убийство поставило меня в крайне щекотливое положение, и я вижу единственный выход: рассказать все начистоту.

— Давно пора, — заметил Генри.

— Раньше я вам говорил, что у Хозера не было ко мне никакого делового предложения, — начал Роджер. — Должен признаться, это не так. Он хотел, чтобы я кое-что вывез отсюда контрабандой, и… ну, честно говоря, я согласился. Мне это показалось хорошей возможностью поправить свои дела — я сейчас весьма стеснен в средствах. Конечно, следовало все это рассказать вам раньше, но… полагаю, вы сами прекрасно понимаете, почему я этого не сделал.

— Вы не сообщаете ничего такого, чего бы я уже не знал, — произнес инспектор. — Кстати, что вы сделали со вторым письмом Хозера? Сожгли, полагаю?

— Как вы узнали? — не веря своим ушам, воскликнул Роджер.

— Это же очевидно, что должно было быть второе письмо, — ответил Генри. — Если только он не звонил вам в Лондон. Кроме всего прочего, в том письме, которое вы мне показали, не упоминалось никаких дат. Просто неопределенная отсылка к январю месяцу. Обычно Хозер не задерживался здесь дольше двух недель, поэтому должен был назначить вам точную дату встречи. Вообще это письмо такая же фикция, как оловянные полкроны. Вы все обсуждали с ним здесь в прошлом году, не так ли?

Тень улыбки скользнула по лицу Стейнза.

— Ладно, — сказал он. — Слишком уж вы умны. Да, первый раз он завел разговор в прошлом году, и я дал ему понять, что мог бы этим заинтересоваться. Получив от него письмо, я не удивился — оно лишь подтвердило ту предварительную схему, которую мы выработали. Я ответил согласием, и он снова написал мне, назначив встречу на двадцать пятое января.

— На двадцать пятое января? — удивился Генри. — То есть на сегодня?

— Он сообщил мне, — продолжил Роджер, — что уедет из «Белла Висты» двенадцатого — за четыре дня до нашего приезда — и вернется двадцать четвертого. Поэтому, как вы догадываетесь, я удивился, застав его здесь по приезде, но Хозер просто сказал, что у него в последний момент изменились планы. Однако велел не волноваться, он, мол, съездит в Рим за моим… грузом и привезет его в какой-то из дней второй недели нашего отдыха. Когда его убили, он как раз направлялся за ним. Так что… я признаю, что вел себя отнюдь не как гипсовый святой, однако вы должны согласиться, что у меня был очень сильный мотив не желать Хозеру смерти.

— А что с вашей историей насчет шантажа?

Стейнз нервно рассмеялся.

— Ах, это… Это ерунда, в самом деле ерунда. Хозер был, как вам, несомненно, известно, мерзким маленьким негодяем, и эту записку он пытался использовать для того, чтобы заставить меня согласиться на меньшую часть прибыли, а также в качестве гарантии, что я его не выдам. Но даже он вынужден был признать, что это фальшивка, когда сравнил ее с моим подлинным почерком.

— Значит, рассказанная вами история о том, как Хозер сжег записку, тоже была ложью?

— Мне стыдно, но это так.

Роджер обезоруживающе улыбнулся и, весьма правдоподобно изобразив искренность, добавил:

— Видите ли, я знал, что вы найдете записку, но был наивен, допустив, что вы не свяжете ее со мной. Как только вы тем вечером в баре упомянули «Нэнси Мод», я понял, что вы сложите два и два, и решил придумать историю, чтобы объяснить, почему я сразу не сообщил о попытке шантажа в полицию. Понимаете, я не хотел, чтобы все остальное вышло наружу.

— Я все очень хорошо понимаю, — сухо отозвался Генри. — Если можно так выразиться, ваша выдумка оказалась немного чересчур наивной и породила множество лазеек. Однако мы до сих пор не дошли до действительно любопытной части всей этой истории. Каро наверняка уже рассказала вам о том, что римская полиция по почерку идентифицировала ее как автора фальшивки.

Роджер вспыхнул, и в его голосе послышалась настоящая воинственность.

— Да, рассказала. И я считаю достойным презрения то, как вы запугивали бедную девочку разговорами об адвокате и судебном преследовании. Вам не хуже моего известно, чего стоят так называемые графологические экспертизы: на каждую, подтверждающую, что это написала она, я могу представить две, которые будут это отрицать. Во всяком случае, записка не является неопровержимым доказательством, и даже самому ничтожному сыщику очевидно, что у девушки не было ни мотива, ни возможности…

— На вашем месте я бы приберег свой праведный гнев для другого случая, — перебил его Тиббет. — Лучше дайте мне свое объяснение тому, почему Каро с момента смерти Хозера пребывает в состоянии ужаса на грани нервного срыва.

— Боюсь, это моя вина, — сбавил тон Роджер. — Я не собирался посвящать Каро в наши с Хозером грязные делишки, но по несчастливой случайности она услышала мой разговор с ним в первый день по приезде. Слышала она не так много, но достаточно для возникновения подозрений. Короче говоря, Каро пилила и пилила меня до тех пор, пока я не выдержал и, как дурак, все ей не рассказал. С ней, конечно, случилась истерика, и она решила проигнорировать всю эту историю. Если послушать, как Каро все восприняла, так можно подумать, что я затеял… не меньше чем кражу королевских регалий. Она пригрозила, что все расскажет отцу, если я не пообещаю никогда больше не иметь дела с Хозером.

— И тогда вы сказали ей, что были бы несказанно рады выйти из игры, но не можете, потому что Хозер вас шантажирует.

Роджеру хватило совести показать, что ему стыдно.

— Что еще я мог сделать? — сказал он. — Вот почему у нее такой зуб на бедного старину Фрица.

— А что вы делали в комнате Хозера вечером накануне его смерти?

— Господи, да вы все знаете! — восхищенно воскликнул Стейнз. — По правде говоря, это был совершенно невинный визит. Я зашел взять книгу, которую тот обещал мне дать.

— Какую книгу?

— «Cara Teresa» Ренато Лучиано, — без запинки выпалил Роджер. — Восхитительно грязная книжонка, и в Англии еще не опубликована. Я, знаете ли, довольно бегло читаю по-итальянски. Книга и сейчас у меня в комнате, если хотите, сами посмотрите.

Генри вопросительно взглянул на Спецци, тот кивнул и подтвердил:

— Да, книга там.

— Вы видели пистолет Хозера? — спросил инспектор.

— Да. Он лежал на столе.

Генри испытующе смотрел на Роджера. Лицо молодого человека являло собой воплощение искренности и простодушия.

— Признаюсь, я безгранично рад, что снял этот камень с души. Какое невероятное облегчение, что в конце концов я не оказался связанным с Хозером и его контрабандными делишками.

— Кстати о контрабанде, — сказал Тиббет. — Из чего должен был состоять ваш груз?

— Часы, — без колебаний ответил молодой человек.

— Вы уверены?

— Конечно. Мы условились, что я стану бывать здесь дважды в год — летом и зимой. Хозер велел мне всегда приезжать с компанией, на дешевом поезде, сказал, что это будет хорошим прикрытием. И каждый раз я должен был увозить отсюда весьма крупную партию. Впоследствии мне предстояло привозить и груз из Англии, но это мы подробно не обсуждали. Конечно, состояния это мне не принесло бы, но могло дать постоянный источник небольшого дохода.

— Можете считать, вам чрезвычайно повезло, что Хозер недолго прожил и не успел втянуть вас в свои дела сильнее, — мрачно сказал Генри. — Знаете, часами вам долго промышлять не пришлось бы. А пути назад уже не было бы. Искренне надеюсь, что вы усвоили урок.

— Вам нет нужды повторять дважды, — смиренно подтвердил Роджер. — Отныне — только сугубо легальная деятельность.

— А теперь, когда вы сделали свое чистосердечное признание, — с легкой иронией произнес Тиббет, — поговорим о втором убийстве. Мне нужно самое что ни на есть точное описание всех ваших сегодняшних передвижений.

— Большинство из них вам известны, — сказал Стейнз. — Утром мы вышли вместе со стариком Бакфастом, совершили спуск по третьему маршруту, потом отправились на Альпийскую розу, где подцепили Герду. Ленч у нас, как вы знаете, был в «Олимпии», а как только закончился перерыв на подъемнике, мы поехали наверх, чтобы еще раз спуститься по третьему маршруту, пока туда не набежала толпа.

Он помолчал, потом добавил:

— Могу честно сказать, что все мы трое знали о вашей предстоявшей вечерней встрече с Марио.

— Знали? — удивился Генри. — Откуда?

— Мы поднимались прямо за Пьетро, который ехал за своими подопечными, и пока надевали лыжи наверху, я слышал, как он разговаривал с Марио. Похоже, он волновался за старика. Должен сказать, я и сам заметил, что тот выглядит как привидение. Короче, я слышал, как Пьетро сказал: «Отец, ты упрямый старый дурак. Почему бы тебе просто спокойно не вернуться домой?» А Марио ответил: «Я уже говорил тебе, что вечером встречаюсь с синьором Тиббетом, и ничто меня не остановит». — Конечно, — уныло добавил Роджер, — я один понял, о чем они разговаривали, — по крайней мере, не думаю, что Герда знает итальянский. А уж полковник не знает точно. Но я, как идиот, все им разболтал.

— И что они сказали?

— Да ничего особенного. — Стейнз нахмурился. — Мы договорились съехать по третьему маршруту, и тут Бакфаст засуетился: мол, взял не те лыжные очки. Он настоял, чтобы мы зашли за другими в отель, и продержал нас там столько, что чертова трасса к тому времени, когда мы там появились, оказалась забита людьми, и все удовольствие было испорчено. Тем не менее… на чем я остановился? Ах да, Марио. Мы с Гердой немного посплетничали о том, что нужно от вас Марио, потом вернулся полковник, и мы с ним отправились к спуску. Но, как я уже сказал, народу на нем было как на Пикадилли-сёркус в час пик, поэтому, спустившись, мы решили снова перебазироваться на Альпийскую розу. Закончили кататься без четверти пять и пошли пить чай в «Олимпию». Кстати, барон тоже там был.