Повисла тишина. Потрясенный и растроганный, Спецци громко высморкался.

— А вы? — спросил Генри.

— Мы с тетей и дядей скрывались некоторое время, пока гестаповцы не потеряли к нам интерес. Потом вернулись на ферму, и я жила с ними как их дочь. После войны я выучилась на гувернантку, а три года назад поступила на службу к баронессе.

— Когда вы снова встретились с Хозером?

— Когда первый раз приехала сюда с детьми… три года тому назад. Я сразу его узнала. У меня очень хорошая память, — добавила Герда.

— Он знал, кто вы?

— Нет, уверена, что не знал. Браун — очень распространенная фамилия в Германии.

— Почему после войны вы не довели свою историю до сведения властей? — вклинился Спецци.

Герда едва заметно улыбнулась.

— Историю? — переспросила она. — Разговор, подслушанный семилетней девочкой? Разве это доказательство?

— И вы задумали свой план мести. — Теперь голос капитана звучал спокойно, невозмутимо, как-то обреченно.

— Как я могла отомстить? Я просто ненавидела его, вот и все.

Спецци, судя по всему, собрался с силами, чтобы сделать то, что самому ему было чрезвычайно неприятно. Он наклонился вперед над столом и спросил:

— Когда вы забрали у него пистолет?

В первый раз Герда по-настоящему удивилась.

— Пистолет? Какой пистолет?

— Вы знали, что Хозер носит с собой пистолет?

— Нет, не знала.

— И это все, что вы можете сказать?

— Да, капитан. Я избавила вас от кучи лишней работы, но больше ничем помочь не могу. — Герда встала. — Я его не убивала. Хотела бы, но не убивала.

Спецци бросил на нее отчаянный взгляд и сказал:

— Можете идти, но не пытайтесь покинуть отель.

— Благодарю, капитан. — На короткий миг взгляд Герды задержался на красивом смуглом лице капитана, и Генри показалось, что была в них какая-то тоска; затем девушка развернулась и выскользнула бесшумно и быстро, как тень.

— Ну, — сказал Генри, когда за ней закрылась дверь, — откровенность — лучшее оружие. Она была совершенно права, сказав, что вы рано или поздно это узнали бы. Вопрос в том, на самом ли деле мисс Браун обезоруживающе честна или чрезвычайно умна?

— Она — как ангел смерти, — мрачно проговорил Спецци. — Я думаю… боюсь, что нам незачем ждать сообщений из Рима. Вот вам мотив. Вот вам возможность. Вот вам убийца.

Капитан тяжело вздохнул.

— Я бы на вашем месте не торопился с выводами, — сочувственно произнес Генри. — Возможно, вы ошибаетесь.

Кто-то деликатно, но твердо постучал в дверь.

— Войдите! — резко крикнул Спецци. Он ничуть не растерялся, снова увидев на пороге как всегда невозмутимую Герду.

Спецци встал.

— Вы решили сообщить нам что-то еще? — спросил он.

Герда опустила взгляд и покачала головой.

— Я рассказала вам все, что знаю, капитан, — ответила она. — Я пришла лишь для того, чтобы передать вам сообщение моей хозяйки. Баронесса встала и с удовольствием поговорит с вами. Но предпочитает, чтобы беседа состоялась в ее комнате.

С этими словами Герда повернулась и вышла.

Генри вопросительно приподнял брови.

— Ну что, пойдем наверх или все же попросим леди спуститься сюда?

Спецци с хмурым видом пожал плечами.

— Ее отец — граф Понтемаджоре, а муж — барон фон Вюртбург. Идемте наверх.

Глава 9

Когда они вышли, Герда ждала в холле. Следуя впереди, девушка повела их по лестнице, восхитительно пахнувшей лаком и сосновым деревом, и остановилась у двери на втором этаже. В ответ на ее деликатный стук послышался голос барона. Герда открыла дверь.

— Полиция, — коротко сообщила она и отступила назад, пропуская мужчин.

Синьор Россати явно расстарался как мог, чтобы создать удобства, достойные таких важных гостей. Две лучшие комнаты отеля, соединенные внутренней дверью, были превращены в номер люкс. Та, в которую вошли Тиббет и Спецци, представляла собой гостиную: вместо кровати здесь были диван и два кресла; кофейный столик с сомнительной помощью пресс-папье, чернильницы и цикламена в горшке мужественно изображал письменный стол. За ширмой из вощеного ситца в углу, скорее всего, скрывался умывальник. Через открытую внутреннюю дверь Генри заметил смятые простыни на кровати и туалетный столик, заставленный флаконами с духами и косметикой. Обе комнаты выходили на балкон, опоясывавший дом на уровне второго этажа, сквозь высокие окна внутрь струился солнечный свет. За окнами вдали вырисовывались розовые вершины гор, парившие в воздухе и пронзавшие синее небо, а темные, богатого, насыщенного цвета оконные рамы соснового дерева обрамляли искрящийся снег. Видневшаяся далеко внизу Санта-Кьяра напоминала поселение, состоявшее из кукольных домиков, а кресла подъемника, медленно проплывавшие между деревьями, — заводную игрушку.

На первый взгляд комната казалась пустой. Потом Генри увидел барона. Тот стоял на балконе спиной к окну, опершись о деревянные перила цвета меда, и смотрел на расстилавшуюся внизу долину. Затем медленно выпрямился, обернулся и вошел в комнату.

Без шляпы его лицо казалось еще более длинным и угловатым. Он курил турецкую сигарету, ароматный дым которой клубился и зависал в морозном воздухе; вид у него был чрезвычайно сердитый и встревоженный. Спецци вежливо щелкнул каблуками и чуть склонил голову.

— Капитан Спецци, полиция Монтелунги, — официально представился он.

Барон слегка кивнул в подтверждение знакомства. Потом на секунду перевел взгляд своих бледно-голубых глаз на Генри и, обращаясь к Спецци, спросил по-немецки:

— Кто этот человек?

Спецци заметно вздрогнул и робко проговорил:

— Он офицер высокого ранга британской полиции, герр барон, принимающий участие в этом расследовании…

Барон нахмурился. Генри, начинающий сердиться, перебил Спецци:

— Моя фамилия Тиббет. Я направлен сюда Скотленд-Ярдом. А вы, должно быть, барон фон Вюртбург.

Он достал из портмоне визитную карточку и протянул барону.

Барон даже не взглянул на нее. По-прежнему обращаясь к Спецци, он сказал:

— Не вижу, какой интерес это дело может представлять для британской полиции.

— Это весьма запутанное дело, герр барон… — начал Спецци, немного вспотев. — Некоторые аспекты деятельности покойного…

Генри прервал его:

— Боюсь, я имею прямое отношение к этому расследованию, герр барон. Мне происходящее не нравится так же, как и вам, однако, к счастью, у нас нет необходимости беспокоить вас лично. Помочь нам, ответив на несколько вопросов, может ваша супруга.

Взгляд барона стал угрожающе холодным.

— Никто не будет задавать вопросы моей жене без моего присутствия, — отрезал он.

Ответы Генри и Спецци прозвучали одновременно.

— Боюсь, об этом не может быть и речи, — сказал Тиббет.

— Естественно, герр барон. Как пожелаете, — сказал капитан.

Воцарилось неловкое молчание. Потом Генри обратился к Спецци:

— Простите, капитан. Это ваше расследование, и вы, разумеется, вправе вести его так, как считаете нужным.

Барон лишь взглянул на инспектора с ледяной неприязнью, после чего подошел к двери, которая вела в спальню, и спросил:

— Ты готова, дорогая?

Мария Пиа, явно слышавшая все до последнего слова, появилась незамедлительно. Женщина была очень бледна, и Генри показалось, что она плакала. Хрупкость ее фигуры скрывал просторный белый свитер из чистой шерсти, надетый поверх небесно-голубых брюк-форлагеров. Она сокрушенно улыбнулась инспектору, словно извиняясь за поведение мужа и умоляя не думать сурово о ней самой. Генри ободряюще улыбнулся ей в ответ.

Грациозно пройдя через комнату, баронесса опустилась в кресло. Барон тут же устроился на его подлокотнике, приняв вид одновременно защитника и лица второстепенного. Тиббет сел в другое кресло, Спецци плюхнулся на диван и разложил свои записи на сиденье. Стенограф был счастлив расположиться вне поля зрения барона, за псевдописьменным столом.

Спецци начал на заискивающей ноте:

— Сожалею, что вынужден причинить вам неудобство, баронесса…

— Прошу говорить по-немецки, — перебил его барон.

Покраснев, Спецци начал заново:

— Я был бы рад избавить вас от этой неприятной беседы, баронесса, но тот факт, что вы находились на подъемнике в критический момент, заставляет меня…

— Понимаю, понимаю. Перейдем к вопросам, — предложила Мария Пиа по-итальянски. Спецци промокнул лоб платком и продолжил тем не менее по-немецки. Напряжение повисло в воздухе между ними, словно дрожащая струна.

— Вы сели в кресло подъемника… во сколько? — Капитан уставился в свои записи, чтобы не встречаться взглядом с бароном.

— Не могу сказать вам это совершенно точно. Около четверти седьмого, полагаю.

— Как я понимаю, вы ехали следом за синьором ди Санти и перед детьми и их няней.

При упоминании имени скульптора Мария Пиа немного напряглась. Но голос ее звучал безупречно ровно, когда она ответила — упорно по-итальянски:

— Да, верно.

— Я бы хотел, — продолжил Спецци, теперь немного более уверенно, хотя по-прежнему осознавая абсурдность беседы, ведущейся на двух языках, — я бы попросил вас точно описать, как выглядел Хозер, когда проезжал вниз мимо вас.

Мария Пиа нахмурилась.

— Я едва обратила на него внимание, — сказала она. — Было темно, очень холодно, и шел снег. Я лишь мысленно отметила, что это он, — на нем были эти ужасные ботинки. Он съежился в кресле, но это казалось совершенно естественным при такой погоде.

— Вы знаете, что у Хозера был пистолет?

Марию Пиа вопрос, казалось, испугал.

— Пистолет? — переспросила она. — Да… да, я знала.