«Дорогой Мансайпл!

Читая это письмо, Вы уже будете в курсе трагических событий – аварии и последовавшей за ней смерти Вашего отца. Я могу лишь выразить свои глубочайшие соболезнования Вам и миссис Мансайпл.

Как Вы, вероятно, знаете, мне выпал печальный долг ухаживать за Вашим отцом в последние его часы, и не может быть сомнений, что он хотел передать Вам нечто, для него важное. Поскольку речь его была неясной, я записываю этот разговор, пока события свежи в моей памяти, чтобы Вы могли судить о последних желаниях «Директора».

В полдень его привезли в больницу, он находился без сознания, но пришел в себя в три часа пополудни, когда я находился в его палате. Первая мысль у него, что понятно, была о его старом друге Артуре Прингле. Он произнес «авария», несколько раз, с усиливающимся нажимом, а потом спросил: «Что с Принглом?».

Артур Прингл был, конечно, к тому времени уже мертв – погиб на месте аварии, но я счел, что подтверждение этого факта могло бы повредить здоровью больного, и потому уклонился, сказав нечто о его тяжелых травмах. На это мистер Мансайпл резко ответил: «Он выживет?» – и когда я заколебался, он сказал: «Не дурите меня, Томпсон. Артур мертв?»

Я был вынужден признать правду.

Эта весть очень сильно расстроила мистера Мансайпла. Он несколько раз повторил слова: «мертв» и «Прингл». Глаза у него были закрыты. У меня возникло впечатление, что он сосредотачивается: точно такое же выражение лица у него наблюдалось при сражениях с кроссвордом. И еще, Директор быстро терял силы – вероятно, не совсем осознавая. Потом он открыл глаза, посмотрел на меня и сказал:

«Томпсон».

«Да, мистер Мансайпл?» – ответил я.

«Отошлите всех. Хочу говорить с вами».

В палате не было никого, кроме сестры, но все же я попросил ее подождать за дверью. Тогда мистер Мансайпл сказал:

«Джорджу сказать. Очень важно. Надо сказать Джорджу».

Я осторожно напомнил, что вы на другой стороне земного шара. Это, видимо, вызвало его раздражение, и он сказал:

«Знаю, знаю. Надо сказать Джорджу».

Раздражение его утомило, и молчание затянулось. Наконец он слабым голосом заговорил:

«Сказать Джорджу. Томпсон, скажите Джорджу: дом, дом».

«Грейндж? Что именно?»

«Не продавать… дом… – произнес он совершенно твердо. – Никогда. Джорджу скажите…»

К этой минуте он очень ослабел, и снова наступило долгое молчание. Дыхание стало затрудненным, он пробормотал несколько раз:

«Ад… здесь…»

«Мистер Мансайпл, об аде вам еще думать слишком рано, и уж во всяком случае он не здесь. Мы вас вылечим».

На это Директор открыл глаза и посмотрел на меня в упор. Чистым и громким голосом он произнес:

«Вы всегда были набитым дураком, Томпсон».

И, как будто это напряжение отняло у него последние силы, он лишился сознания и более в себя не приходил.

Смерть наступила в 16:37. Вряд ли я должен добавлять, что этот случай меня сильно взволновал, и не в последнюю очередь – из-за предсмертных слов мистера Мансайпла.

С глубочайшим сочувствием,

Искренне ваш,

Уолтер Томпсон».

Генри прочел этот документ несколько раз. С кровати донесся сонный голос Эмми:

– Ты вообще спать собираешься?

Инспектор встал.

– Есть сумасшедшая мысль, – сказал он. – Но она может оказаться верной.

Глава 11

Из Кингсмарша позвонили в восемь утра, когда Генри скреб перед зеркалом покрытое пеной лицо. Он быстро смыл мыло и спустился к телефону.

Голосом, тщательно лишенным любопытства, сержант Даккетт прочел результаты лабораторного анализа. Содержимое аптечного пузырька и высохшие следы на стакане тети Доры были идентичны: они состояли из лимонного сока, сахара и воды с небольшой добавкой солей барбитуровой кислоты – которые обычно входят в снотворные таблетки. Поблагодарив сержанта, инспектор повесил трубку.

Вернувшись к себе, он снова намылил лицо с необычной для себя энергичностью.

– Спешишь? – спросила Эмми.

– Да. Кажется, нащупал что-то. Надеюсь только, не слишком поздно.

– Ты куда? – спросила Эмми, но он уже вышел.

Первым делом Генри заехал к доктору Томпсону, который ответил на поставленный вопрос и согласился предпринять некоторые действия. Инспектор его поблагодарил и поехал в следующую намеченную точку.

Крегуэлл-Лодж выглядел недружелюбно. Шторы плотно задернуты, двери заперты на засов. Тем не менее после долгих звонков наконец появился Фрэнк Мейсон, небритый, зевающий, и явно страдающий простудой.

– Чего нужно? – спросил он нелюбезно и зашелся в приступе кашля.

– Посмотреть кое-что в Лодже, – ответил Тиббет.

– Ордер есть?

– Нет. Но получить его нетрудно.

– Думал, вы уже прочесали весь дом частым гребнем, – буркнул Фрэнк, но провел гостя в кабинет. – Чашку кофе?

– Спасибо, было бы хорошо.

– Сейчас, минуту.

Фрэнк шумно высморкался и двинулся в кухню.

Кабинет на первый взгляд выглядел точно так же, как два дня назад, но когда Генри присмотрелся, то заметил отчетливую разницу. Кто-то эту комнату тщательно обыскал.

Инспектор подошел к книжным полкам. Тома в кожаных переплетах явно снимали, потому что порядок их был нарушен, и некоторые стояли вверх ногами.

На письменном столе также имелись следы поспешного обыска, а ежедневника, который заинтересовал инспектора в прошлый раз, нигде не было.

Генри не стал терять времени на осмотр комнаты и сел в кресло. Когда Фрэнк Мейсон вернулся из кухни с двумя чашками на подносе, Генри с удовольствием дымил трубкой.

– Ну и как, нашли? – спросил Тиббет.

Мейсон положил себе сахара, взял печенье, хрипло закашлялся, сел напротив и отпил кофе. Потом ответил:

– Что нашел?

Генри легким движением бровей показал на стол и на полки.

– То, что искали.

– Ничего я не искал.

– Правда? А кто же тогда искал?

– Я вас не понимаю.

– Ну не стройте из себя глупца, – сказал инспектор. – Кто-то обыскивал эту комнату. И не говорите мне, что вы не заметили.

– Что заметил?

– Во-первых, книги. – Генри сделал глоток. – Кто-то почти каждую снимал с полки.

– За каким чертом?

Тиббет всмотрелся в, казалось бы, невинное лицо Мейсона.

– Вы не знаете?

Молодой человек, намеренно или нет, уклонился от вопроса. Но на его лице появилось гневное выражение, и он сказал:

– Есть только один человек, который хотел бы здесь порыться, и это тот, кто убил моего отца!

– Или это так выглядит, – ответил Генри. – А как там пистолет?

Мейсон резко и сердито покраснел:

– Какой пистолет?

– Тот, что на чердаке, – терпеливо ответил инспектор. – Пистолет майора Мансайпла. Он все еще там?

Наступила секунда смущенного молчания, потом Фрэнк сказал:

– Это как спросить человека, перестал ли он бить жену. Что ни ответь, все равно будешь не прав.

– Но вы же знали, что пистолет там?

Мейсон промолчал.

– Нашли его, когда искали что-то другое, – проницательно сказал Генри. – Случайно.

В наступившей тишине было практически слышно, как кипят мысли у Фрэнка Мейсона, в поисках наиболее подходящего ответа. Наконец он сказал:

– Ладно. Да, я нашел его вчера. Случайно, как вы и сказали. Я знал, что он никак не может быть связан со смертью моего отца, потому что полицейские мне сказали, что тот пистолет у них.

– И что вы с ним сделали?

Мейсон высморкался. И уже более свободно ответил:

– Он здесь, в ящике стола. Хотел отнести его майору Мансайплу. Как ни крути, это его пистолет.

– Понимаю. И когда вы предполагали его вернуть?

– Ну… хотел сходить туда сегодня. Думал, может быть…

Фрэнк снова запнулся. Генри широко улыбнулся:

– Думали, может быть, застанете Мод Мансайпл?

Лицо молодого человека опять побагровело:

– Вы ее сюда не припутывайте!

– Не буду, – сказал Тиббет. – Но вам придется найти иной повод зайти в Грейндж. Пистолет я забираю.

– Как скажете, инспектор. Воля ваша. Он вот здесь…

Фрэнк с некоторым шиком открыл ящик стола – тот самый, в котором Генри в прошлый раз обнаружил ежедневник, но сейчас, как Тиббет уже знал, ящик был совершенно пуст.

– Но… я же положил его сюда вчера…

Генри встал:

– А теперь он пропал, – сказал он. – И позволю себе сказать, что «Илиада» Гомера тоже пропала.

– «Илиада» Гомера?

– Именно. Книга шестая.

– Понятия не имею, о чем вы говорите.

– Приятно слышать, – отозвался инспектор. – И все же я думаю, найти эту книгу будет нелегко. Будем надеяться, вы мне поможете.

Принадлежавшее Огастесу Мансайплу издание Гомера в красивых кожаных переплетах состояло из шести томов. На каждом был герб Мансайплов, изображенный тонким тиснением на корешках, все переплетены в бежевую телячью кожу и обильно украшены золотыми завитками. Оставшиеся четыре тома содержали «Илиаду» на греческом и на английском. Но из этих шести томов найти удалось, при всех стараниях Генри, только пять. Недостающая книга была первым томом «Илиады» на греческом (том третий из собрания), где содержались, очевидно, книги с первой по двенадцатую, поскольку том четвертый начинался с книги тринадцатой.