– Очень на это надеюсь, – без особого оптимизма ответил Генри.

Оставив молодого человека бешено строчащим, он пошел в бар.

В холле его поджидала Герда. На ней были облегающие черные брюки и белая хлопчатобумажная блузка, что делало девушку похожей на черно-белую фотографию.

– Герр Тиббет, – сказала она. – Я хочу попросить вас о помощи.

– Чем могу служить?

– Я оказалась в очень трудном положении, – спокойно продолжила Герда. – Мне хорошо известно, что капитан Спецци считает меня убийцей. Это не так. Но, герр Тиббет, мне нужно уехать из «Белла Висты». Барон меня уволил, как вы знаете, с уведомлением в одну неделю. Я не могу позволить себе жить в отеле, не имея работы. Мне нечем платить. Я должна вернуться в Германию и найти другую работу. Но капитан Спецци не позволит мне уехать.

– Вы его спрашивали?

– Звонила сегодня. Он решительно отказал.

– Понятно. – Генри задумался. – Да, ситуация сложная. Я скажу вам, что бы сделал на вашем месте. Я бы поговорил с бароном. Мне кажется, по справедливости он должен согласиться оплатить ваш счет за тот период, пока вы остаетесь здесь не по своей воле.

Герда нетерпеливо вздохнула.

– Это не главное, герр Тиббет. Я должна найти другую работу. Мне необходимо уехать отсюда.

– Очень сожалею, но не вижу, чем я еще могу вам помочь. Я согласен с капитаном – до окончания расследования мы никому не можем позволить уехать, особенно в другую страну.

Герда посмотрела на него в упор.

– Значит, вы мне не поможете? Что ж… Придется самой позаботиться о себе, как сумею.

Она резко развернулась, быстро пересекла холл и стала подниматься по лестнице.

Единственными посетителями бара были Книпферы, пившие пиво в своем углу, и полковник Бакфаст, сидевший у стойки с виски с содовой. Он тепло приветствовал Генри.

– Я начинаю чувствовать себя здесь лишним, – признался он. – Жена играет в карты с вашей женой… Сочувствую вам в связи с несчастным случаем… Хотелось бы думать, что ничего серьезного.

Генри заверил его, что Эмми на пути к выздоровлению, и полковник пробормотал что-то насчет того, как он рад, потом громко откашлялся и наконец сказал:

– Надеюсь, вы не обижаетесь… ну, за британского консула и прочее… я должен был как-то защищаться, знаете ли… Выпейте со мной.

– Спасибо, – принял его приглашение Генри. – Мне мартини, пожалуйста, чистый, без джина.

– Чудные все же напитки у этих итальянцев, – заметил полковник. – Анна, мартини! Терпеть их не могу. А что до виски… так этот «подлинный» скотч произведен в Неаполе, если вы меня спросите.

Пока Анна наливала инспектору мартини, в разговоре наступило затишье, потом полковник продолжил:

– Вы слышали про молодого Пьетро?

– А что с ним?

– Галли. Первое, что он сделал сегодня утром. Потрясающе. Я сам видел след от его лыж, когда катался утром, до снегопада, иначе ни за что бы не поверил. Снимаю шляпу. Потрясающе. Я бы взял его в команду.

Удостоив Пьетро высшей известной ему похвалы, полковник вернулся к своему виски.

– Он сделал это на спор, насколько я понимаю? – спросил Генри.

– Да. Карло мне рассказывал. Он и другие местные это видели. Вся деревня об этом говорит.

– А вы сами когда-нибудь там съезжали?

– Много лет назад, – ответил полковник. – Честно признаться, для меня это слишком крутой спуск. Старость, наверное. Скорость – это, конечно, прекрасно, но она может превратиться в одержимость.

– Мне очень-очень далеко до того, чтобы начинать об этом беспокоиться, – с улыбкой ответил Генри.

– Вот взять молодого Стейнза… Он помешан на скорости. Хочет каждый спуск превратить в гонки. Заявил, что может спуститься по первому маршруту за семь минут. Я не верю. Знаете, он измеряет свою скорость секундомером, – понизив голос, сообщил полковник; можно было подумать, что он обвиняет Роджера в некоем не поддающемся описанию извращении.

– А какое ваше лучшее время? – спросил инспектор.

– Для первого маршрута? Все зависит от условий. Десять или одиннадцать минут, полагаю, если ехать действительно быстро. При плохой видимости, конечно, гораздо больше – наверное, минут двадцать с лишком.

– У меня при идеальных условиях на это уходит час, – сокрушенно признался Генри.

– Не огорчайтесь, – по-доброму успокоил его полковник. – В конце концов, это же ваш первый сезон. Еще наберете.

Он окинул инспектора критическим взглядом и добавил:

– У вас крепкие ноги.

– Спасибо, – сказал Генри, истолковав это как комплимент.

Через некоторое время в бар явились Роджер и Каро, которые дали знак инспектору, что хотят поговорить с ним. Они втроем уселись за дальний стол, и Роджер передал Тиббету несколько плотно исписанных листов бумаги.

– Вот, – сказал он. – Подписано и скреплено печатью. Каро я это уже показал.

– Хорошо, – ответил Генри. Он бегло просмотрел рукопись и положил в карман.

– Ну, – обратился он к Каро, – и почему вы мне раньше об этом не рассказали? Глупышка… Но теперь вам не о чем беспокоиться.

– Мне – нет. Зато Роджеру есть о чем беспокоиться.

– Главное, что следует помнить, – наставительно произнес Тиббет, – всегда нужно говорить правду, особенно если речь идет об убийстве. Надеюсь, ни один из вас больше не совершит такой глупости.

– Но Генри, – озабоченно сказала Каро, – что будет с Родж…

Инспектор предупреждающе поднял руку.

– Больше ни слова об этом сегодня вечером, – сказал он. – Контора закрыта, официальный прием окончен. Предлагаю всем выпить.

Глава 19

Казалось, что следующие два дня – пятница и суббота – не кончатся никогда. Какое-то время Генри провел со Спецци, обсуждая план предстоящей кампании. Внешне все выглядело безмятежно; итальянская пресса выдала лишь несколько едких комментариев в адрес полиции, до сих пор не добившейся особого прогресса в расследовании.

В ту пятницу Франко ди Санти выпустили из тюрьмы. Он не вернулся в «Белла Висту», но, не имея разрешения покидать Санта-Кьяру, снял комнату в небольшом деревенском пансионе. Держался скульптор обособленно, на лыжах катался в одиночестве.

Генри снова присоединился к своей группе в пятницу днем и обнаружил, что за время его отсутствия они ушли далеко вперед, – теперь все, иногда успешно, выполняли поворот на параллельных лыжах. Он поделился наблюдением с Каро, когда они в ожидании своей очереди стояли вдвоем на верху склона. Девушка вместо ответа сказала:

– Генри, я очень беспокоюсь из-за заявления Роджера.

– Знаю, – кивнул инспектор.

– Видите ли, – призналась она, – там не совсем правда. Я…

– И это мне тоже известно, – перебил ее Генри и, не позволив продолжить, оттолкнулся палками и заскользил вниз по склону.

В пятницу вечером Тиббет выполнил данное капитану обещание и расспросил миссис Бакфаст о том, где та была в момент убийства Марио. Дама холодно ответила, что, как инспектору хорошо известно, до половины пятого она находилась на террасе, пока не стало холодно. После этого поднялась к себе и стала писать открытки.

Генри еще раз поговорил с Россати. Владелец отеля снова подтвердил, что холл постоянно находился в поле его зрения с четверти шестого и далее.

– Никто не входил и не выходил через парадную дверь, – сказал он. – Я бы увидел. А синьора Бакфаст спустилась вниз гораздо позже.

– Вход в лыжный сарай вам наверняка также был хорошо виден, – предположил Тиббет. – Существует ли еще какой-нибудь выход из отеля?

– Только через кухню, – ответил Россати, – но там все время находились Беппи и Анна.

Погода улучшалась, приближаясь к идиллической. В субботу официально открыли Галли, но трассой воспользовались только самые отважные лыжники. Генри наблюдал, как несколько инструкторов неслись по расселине, и восхищался невероятной скоростью, которую они развивали. Снежная пыль летела из-под лыж, словно инверсионный след самолета. В субботу днем Спецци отменил свой запрет на Имменфельдский спуск. Однако лыжная школа выпустила предупреждение о том, что спуском пока пользоваться нельзя, поскольку они не успели разметить трассу, а последний этап маршрута представляет собой опасность. Еще одним событием того дня – по-своему значительным – было первое успешное исполнение Генри Тиббетом разворота на параллельных лыжах.

Несмотря на личный спортивный триумф, Генри никак не удавалось заснуть той ночью. Он был доволен действовенностью своей тактики, но его очень тревожило, что, подойдя к рубежу окончательного решения дела, он все еще блуждал в темноте. Не в смысле личности убийцы – в том, что знает его имя, инспектор был теперь уверен, – а в смысле способа действий. Снова и снова в его голове прокручивался калейдоскоп фактов и соображений, в которых – Тиббет не сомневался – был спрятан ключ к решению загадки… Обрывки разговоров, хронологические таблицы Спецци, сам капитан с его снисходительной улыбкой, елейная подобострастность Россати, утонченные черты лица Пьетро, чистосердечный взрыв откровенности Роджера и слезы Каро; грубоватая сердечность полковника и постоянно дурное настроение его жены; Мария Пиа, трогательная в своей простодушной безнравственности; барон с его суровым, уязвленным чувством справедливости; Джимми, судя по всему, ужасно обеспокоенный и совершенно невиновный; Книпферы: лицо матери, залитое внезапным потоком неудержимых слез, отец – мрачный и несгибаемый, Труди – себе на уме, с ее секретным дневником и потаенными мыслями; Роза Веспи, объятая горем, и незнакомый Джулио…