– Я плохо знаю те места… Ее часто посещают?

– Только старьевщики и нищие. За исключением, конечно, должников.

– А я буду видеть Темзу? Я очень люблю реку.

– Боюсь, что нет. Тюрьма окружена высокой… Кстати, у вас есть свой доктор?

– Мой любимый доктор Меткалф уехал в Мидландз. Но я уверена, что, стоит мне свистнуть, и он сразу же примчится ко мне. А зачем?

– В тюрьме Верховного суда нет врача. Никакого. Нет здесь и лазарета.

– А что будет, если заключенный внезапно заболеет?

– Ничего. Если только кто-нибудь из тех, кто сидит с ним в одной камере, имеет кое-какие познания в медицине… Потому-то я и предупреждаю вас.

– Тот, кто предупрежден, тот вооружен. Нужно, чтобы Марта прислала мне мои порошки… Кстати, вспомнила: как там насчет санитарных условий? I

– Мне говорили, что там есть несколько уборщиков, которым платит начальник, но они приходят не каждый день. Все зависит от количества мусора. Им выгоднее, чтобы свалка достигала определенной высоты, тогда они приходят выгребают мусор.

– В этом есть своя логика… А там есть сточные канавы?

– По всей видимости, нет. Отходы стекают в бадьи.

– Которые, естественно, всегда переполнены, и помои низвергаются с них, как Ниагарский водопад? Чувствую, Марта получит длиннющий список… А питание, господин Бругхэм?

– В тюрьме есть столовая, в которой обычно питаются самые бедные из должников, не имеющие возможности посылать за более качественной пищей. Разрешено дважды в неделю покупать мясо у мясника, но, как мне говорили, это не рекомендуется.

– Значит, еду мне могут присылать из дома?

– Да, за особую плату. Все это организуют надзиратели. Мы выясним. Полагаю, в тюрьму проникает довольно много выпивки. Начальник смотрит на это сквозь пальцы. А теперь закрывайте уши, чтобы уберечь свой слух от грубостей.

– Мы прибыли? Вот эти большие ворота – тюрьма?

– Да, мы проедем во внутренний двор. Если кто-нибудь закричит или попробует оскорбить вас, не обращайте внимания. Обычно во дворе собираются самые бедные из должников. Вам лучше остаться в экипаже, пока я буду разговаривать с начальником.

Она перекинула через руку пледы. «На Баулинг Инн Элли, – подумала она, – одеяла были тоньше, но у меня, по крайней мере, была кровать, и Чарли согревал меня своим теплом. К тому же это было тридцать лет назад, я тогда была покрепче…» Она высунулась в окно экипажа и позвала Бругхэма.

– Закажите комнату с огромной кроватью с пологом и обед на двоих, и обязательно шампанское на льду… – Он помахал в ответ рукой.

Как только он исчез за дверью тюрьмы, должники столпились вокруг экипажа. Они просовывали в окно руки с зажатыми в них клочками бумаги.

– Купите билеты на места в камеры. Десять шиллингов за ночь. Кровать, всего четыре человека в камере… Восемь шиллингов, мадам, я могу вам продать за восемь шиллингов, и совсем новый матрац – на нем спали всего три месяца назад… Четыре шиллинга, мадам, только ради вас, четыре шиллинга за вашу половину кровати, ваш сосед – очень приятный молодой человек двадцати восьми лет… Отдельная камера стоит гинею за ночь, мадам, это лучшее, что можно найти в тюрьме I Верховного суда, вы нигде ничего подобного не найдете: всего одна гинея, с дополнительной платой за ежедневную уборку мусора.

Как жаль, что она вынуждена сидеть за преступление, а не за неуплату долгов.

– Вы очень добры, – сказала она, – спасибо за беспокойство. Но все уже улажено. У меня будет собственная камера.

Они озадаченно уставились на нее.

– Это какая-то ошибка, мадам. В тюрьме нет свободных камер.

– О! Есть. Вы о них не знаете. У начальника есть кое-что про запас.

Вернулся Генри Бругхэм. Должники расступились, продолжая громко обсуждать услышанную новость.

– Мне очень жаль, – сказал Бругхэм. – Все оказалось гораздо хуже, чем я предполагал.

– Разве может быть хуже? Эти люди были чрезвычайно любезны.

– Я о вашем жилище. Камеры очень маленькие.

– Но я там буду одна?

– Да. – Он с состраданием взглянул на нее.

– Мне идти с вами?

– Прошу. – Он взял ее за руку и повел внутрь здания. – Я заплатил за передачу вас под стражу десять шиллингов и шесть пенсов. Обычным заключенным они предлагают так называемые «места в общаге».

– Я знаю, мне уже предлагали.

– Это не для вас: вас приговорили за клевету. Это предполагает только одиночку, как я вам уже говорил. Вот господин Брушуфт, писарь начальника.

К ней направился квадратный мужчина с выпяченным животом, в руках он сжимал шляпу. Она улыбнулась и сделала реверанс. Он не обратил на нее никакого внимания и повернулся к Бругхзму.

– Она привезла с собой кровать?

– Кровать пришлют утром. И одеяла, конечно, стол, и стул, и массу других необходимых вещей.

– Места хватит только для кровати. Размер каморы всего девять футов. У нее есть с собой свечи?

– А разве ей не полагаются свечи?

– У нас ничего не полагается. Только солома, ее как раз сегодня утром поменяли.

– Где можно купить свечи?

– Возможно, они есть у хозяина кофейни. Это не моя сфера деятельности. И не забывайте, что она помещена сюда по обвинению в преступлении. Мне были даны инструкции не предоставлять никаких привилегий. Только казенная пища из тюремной столовой.

– А что это такое? Писарь пожал плечами.

– Жидкая овсянка на завтрак, суп на обед. День на день не приходится, меню составляет повар. Должники могут покупать все, что им хочется, в кофейне… У нее другой случай.

Генри Бругхэм повернулся к своей клиентке. Она махнула рукой.

– Что я говорила? Диета для полных. Когда я выйду отсюда, я буду тонка как тростинка и введу новую моду.

Писарь повернулся к надзирателю.

– Проведи заключенную в камеру номер два. Завтра ей пришлют кровать, больше никаких привилегий.

– Ей можно посылать за продуктами в кофейню?

– Ни в коем случае.

Писарь снизошел до того, чтобы удостоить заключенную равнодушным взглядом своих выпученных глаз.

– Если вы заболеете, – сказал он, – можете сообщить об этом. Отправите записку на имя начальника, ее подошьют к делу, и когда будет проводиться осмотр, вас вызовут.

– А как часто проводится осмотр?

– Дважды в год, ведомством по уголовным делам. Следующая инспекция назначена на июнь. В том случае, если заключенный умирает, в моей власти отдать его родственникам, но они должны заплатить. В вашем случае я пошел на уступку – вы женщина и вам больше тридцати – и выделил вам камеру с деревянным полом. В номере один пол каменный и нет стекла в окне.

Заключенная улыбнулась и взяла пледы.

– Вы очень добры и заботливы. Сколько я вам должна?

– Это решат ваши друзья, я не беру денег с заключенных.

Это против правил и считается оскорблением. Будьте любезны, следуйте за надзирателем. Расхаживать по зданию тюрьмы разрешено только должникам или тем, кто осужден на три месяца. До свидания.

Он кивнул Генри Бругхэму и удалился. Адвокат забрал у нее пледы, и они вместе последовали за надзирателем по длинному коридору.

– Как жаль, – сказала она, – что мы не в Брайтоне, где нас ждала бы квартира и веселая вечеринка.

Генри Бругхэм сжал ее руку и не ответил. Надзиратель вел их по лабиринту коридоров. В углах были расположены лестничные площадки, на которых сидели заключенные. Это были места встреч должников. Мужчины, женщины и дети располагались на ступеньках, взрослые пили или ели, дети играли. На одной из лестничных площадок была в самом разгаре игра в кости, на другой – в кегли, роль которых выполняли бутылки. По всему зданию тюрьмы эхом разносились смех, крики и пение.

– Во всяком случае, я не буду жаловаться на тишину. Но у меня такое впечатление, что давно не вызывали уборщиков. Мне противно смотреть на эти бадьи без крышек…

На Баулинг Инн Элли никогда не было такого зловония, как в коридорах. Может, она уже позабыла? Неужели она почувствовала знакомые запахи? Застоявшиеся у соседей помои… дырявые полы… мокрые стены с пятнами от пальцев… неприличные надписи… даже раздававшиеся из-за угла пронзительные визги детей очень напоминали вопли играющих в шарики Чарли и Эдди.

– Вы помните Марию Стюарт?

– При чем тут Мария Стюарт?

– «В моем конце, – объяснила она, – мое начало». Думаю, то же самое можно сказать про всех нас… Кажется, мы пришли.

Надзиратель остановился в самом дальнем конце коридора и принялся отпирать двойной замок. Он открыл тяжелую дверь.

Писарь не преувеличивал: камера действительно была всего девять футов, не больше и не меньше. Окошко, расположенное под самым потолком, было забрано железной решеткой и затянуто паутиной. Через него на пол падало пятно света величиной всего три фута. Пол был деревянный, и в углу, напротив стены, была навалена солома. Маленькая бочка, похожая на те, в коридорах, стояла возле двери. Крышки на ней не было.

. Заключенная развела руки, чтобы измерить камеру.

– Дело в том, – сказала она, – что, когда мне пришлют кровать, здесь действительно ни для чего не хватит места. Мне придется мыться, одеваться и есть, стоя на одной ноге, – новое упражнение под названием «фламинго».

Приподняв платье, она показала, как делать это упражнение. Надзиратель ошеломленно уставился на нее. Она одарила его сияющей улыбкой.

– Так как нам суждено часто видеть друг друга, – сказала она, – давайте знакомиться. Надеюсь, мы будем друзьями.

Она пожала ему руку и дала пару гиней.

– Так, а как насчет свечей, господин Бругхэм? Через полчаса в камере будет темно, как в могиле. И довольно холодно: я вижу, здесь нет камина. А свечи создадут атмосферу праздника. С вашими пледами и на этой соломе мне будет довольно уютно, и из столовой принесут горячий суп. Какой сегодня суп: томатный или черепаший?

Озадаченный надзиратель взглянул на свою подопечную.