— Знаете, где она сейчас?

— Мне неизвестно, выпустили ее или продержат день-другой в Сен-Лазаре.

Взгляд Мегрэ обежал голых мужчин, стоявших шеренгой, как в казарме. Он поднес руку к шляпе и попрощался:

— До свиданья.

— Уже уходите?

Мегрэ проследовал по лестнице, где не было ни одной ступеньки, на которую тысячу раз не ступала бы его нога.

Другая лестница, еще более узкая, чем первая, вела в лабораторию, где ему были знакомы малейшие закоулки, самые неприметные колбы.

Потом он вновь очутился на третьем этаже, откуда схлынула толпа инспекторов. У дверей начали рассаживаться посетители: одних вызвали, другие явились с жалобами сами, третьи имели что-то сообщить.

Мегрэ провел в этой атмосфере большую часть жизни, но сегодня, неожиданно для себя, он оглядывался вокруг с чувством, похожим на отвращение.

Неужели Филипп все еще в кабинете начальника?

Вероятно, нет. Сейчас он уже взят под стражу, и двое бывших коллег препроводили его к следователю.

Что наговорили ему за обитой дверью? Достало ли у начальства искренности без обиняков заявить:

— Вы допустили неосторожность. Против вас столько улик, что общественность не поймет, почему вы до сих пор на свободе. Но мы воспользуемся вами, чтобы докопаться до правды. Вы останетесь одним из наших.

Нет, этого ему наверняка не сказали. Мегрэ чудилось, что он слышит, как начальник полиции, нехотя помогая Амадье, выдавливает между двумя приступами притворного кашля:

— Инспектор, у меня действительно нет оснований радоваться вашему поступлению к нам на службу. Благодаря протекции вашего дяди оно далось вам легче, чем кому бы то ни было. Оказались ли вы достойны такой чести?

Амадье подвинчивает гайку еще крепче:

— С этого момента вы передаетесь в руки следователя. При самых благих намерениях мы ничего не можем для вас сделать.

А ведь этот Амадье с его длинным бледным лицом и каштановыми усами, которые он беспрерывно подкручивает, человек не злой. Но у него жена и трое детей, в том числе дочь, а значит, необходимо позаботиться о приданом.

Ему вечно мерещится, что все вокруг в заговоре против него. Он убежден, что каждый зарится на занимаемую им должность и думает лишь об одном: как бы его подсидеть.

Что касается начальника уголовной полиции, ему осталось два года до предельного возраста, и до тех пор он будет избегать осложнений.

Происшествие представляло собой банальную уголовную историю, то есть не выходило за рамки текучки. Кому же охота рисковать и нарываться на неприятности ради того, чтобы прикрыть оступившегося молодого инспектора, который, к тому же, приходится племянником Мегрэ?

Что Кажо — гадина, знают все. Он и сам этого не скрывает. Не брезгует никакой поживой. И когда продает кого-нибудь полиции, это означает, что человек перестал быть ему полезен.

Вот только гадина он опасная. У него приятели, связи. Особенно ловок он в защите. Конечно, в свой день и час он тоже накроется. С него давно уже не спускают глаз. Проверили даже его алиби. И вообще, следствие ведется честно.

Но кому нужно чрезмерное рвение? И особенно этот Мегрэ с его манией соваться куда не просят!

Бывший комиссар добрался до плохо вымощенного дворика перед судом по делам несовершеннолетних, где ждали совсем уж убого одетые люди. Несмотря на солнечную погоду, здесь было свежо и в тени, между булыжниками, еще поблескивал иней.

— Ох уж этот кретин Филипп! — проворчал Мегрэ, которого начинало мутить при одной мысли о происходящем.

Он отчетливо сознавал, что ходит по кругу, как цирковая лошадь. Дело шло не о том, чтобы додуматься до чего-то гениального: в делах, связанных с полицией, от гениальных мыслей проку мало. Речь также не шла и о том, чтоб найти неожиданный след или не замеченную никем улику.

Все было проще и грубее. Кажо убил или приказал убить Пепито.

Требовалось одно — заставить Кажо наконец признать: «Это правда».

Теперь Мегрэ бродил по набережным неподалеку от плавучей прачечной. Он не имел права вызвать Нотариуса в кабинет и продержать там несколько часов, сто раз повторяя один и тот же вопрос, а при нужде и поприжать так, чтобы сдали нервы.

Не мог он также вызвать официанта из кафе, хозяина «Табака» и прочих, кто каждый вечер играл в белот в ста метрах от «Флории».

Стоило ему прибегнуть к услугам Фернанды, как ее буквально увели у него из-под носа.

Он добрался до пивной «У Нового моста», распахнул застекленную дверь, пожал руку Люкасу, сидевшему у стойки.

— Как дела, шеф?

Люкас по-прежнему именовал его так в память о временах совместной работы.

— Плохо! — выпалил Мегрэ.

— Трудно, правда?

Нет, это было не трудно, а трагично, хотя и мелко.

— Старею. А может, деревня расхолаживает.

— Что будете пить?

— Перно, разумеется.

Мегрэ сказал это так, словно бросал вызов. Он вспомнил, что обещал жене написать, но до сих пор не собрался с духом.

— Могу я чем-нибудь помочь?

Люкас был занятный человек: всегда скверно одет, к тому же плохо сложен, ни жены, ни семьи. Мегрэ блуждал глазами по залу, который постепенно наполнялся, а когда он повернулся к залитому солнцем окну, ему пришлось прищуриться.

— Ты уже работал с Филиппом?

— Несколько раз.

— С ним действительно неприятно?

— Есть такие, что злятся на него: он не очень-то разговорчив. Он, знаете ли, из робких. Его взяли?

— Твое здоровье.

Люкаса встревожила непривычная замкнутость Мегрэ.

— Что вы намерены делать, шеф?

— Тебе могу сказать. Я сделаю все, что будет нужно, ясно? И тогда, если что-нибудь стрясется…

Он утер рот тыльной стороной руки и постучал монетой по столу, подзывая официанта.

— Оставьте. Сегодня плачу я.

— Как хочешь. Мой черед будет, когда все закончится. До свиданья, Люкас.

— До свиданья, шеф.

Рука Люкаса на секунду задержалась в шершавой ладони Мегрэ.

— Будьте все-таки поосторожней, ладно?

— Ненавижу трусов! — громыхнул Мегрэ с высоты своего роста.

Ушел он один, пешком. Времени у него хватало: он даже не знал, куда направится.

Глава 5

Когда в половине второго Мегрэ распахнул дверь «Табака улицы Фонтен», только что вставший с постели хозяин бара неторопливо спускался по винтовой лестнице, начинавшейся во втором зале, позади главного.

Он был пониже комиссара, но так же плотен и широкоплеч. От него пахло свежестью, волосы у него были обрызганы одеколоном, на мочках ушей виднелись следы талька. Он был без пиджака и воротничка.

Слегка подкрахмаленная рубашка, застегнутая на откидную запонку, сияла белизной.

Зайдя за стойку, он небрежным жестом отодвинул официанта, взял бутылку белого, смешал вино с минералкой и, запрокинув голову, прополоскал горло.

В это время дня в баре не бывало никого, кроме случайных посетителей, забегавших выпить наспех чашку кофе.

Мегрэ одиноко сидел у окна, но хозяин, не обратив на него внимания, надел синий фартук и повернулся к блондинке, которая вела кассу и торговала куревом.

С ней он выказал себя не более словоохотливым, чем с официантом; отпер денежный ящик кассы, заглянул в блокнот и потянулся, теперь уже окончательно проснувшись. День его начался, и первым, кого он наконец увидел, обозревая свои владения, оказался Мегрэ, благодушно поглядывавший на него.

Они никогда не встречались. Тем не менее хозяин нахмурил густые черные брови. Заметно было, что он роется в памяти, но припомнить ничего не может, и это портит ему настроение. Однако он еще не предвидел, что присутствие этого благодушного клиента продлится целых двенадцать часов!

Первым делом Мегрэ направился к кассе и осведомился у девушки:

— Найдется телефонный жетон?

Кабина располагалась в правом углу кафе. Она отделялась от зала лишь дверью с матовым стеклом, и Мегрэ, чувствуя, что хозяин насторожился, набрал номер.

Одновременно с этим, зажав в другой руке перочинный нож, он перерезал провод там, где тот уходил под пол, но постарался сам обрыв сделать незаметным.

— Алло!.. Алло!.. — надсаживался он.

Из кабины комиссар вышел с раздосадованным видом.

— У вас что, аппарат неисправен?

Хозяин глянул на кассиршу, та удивилась:

— Да нет, работал всего несколько минут назад. Люсьен как раз заказывал рогалики. Верно, Люсьен?

— Четверти часа не прошло, — подтвердил официант.

Хозяин еще ничего не заподозрил, но все же то и дело исподлобья посматривал на Мегрэ. Зашел в кабину сам, попробовал куда-то дозвониться и добрых минут десять упорствовал в своем намерении, так и не заметив, что провод перерезан.

Мегрэ невозмутимо вернулся на свое место и заказал кружку пива. Он запасался терпением. Заранее зная, что ему придется просидеть долгие часы на этом стуле перед столиком, имитирующим красное дерево, он равнодушно смотрел на обитую оцинкованным железом стойку бара и застекленную кассу, где юная девица продавала табак и сигареты.

Выйдя из кабины, хозяин захлопнул ногой дверь, встал на пороге кафе и с минуту дышал воздухом улицы. Он был совсем рядом с Мегрэ, который следил за ним; почувствовав наконец на себе чужой взгляд, хозяин круто обернулся.

Комиссар даже бровью не повел. Как любой случайный клиент, он не снял ни пальто, ни шляпы.

— Люсьен, слетай-ка по соседству, позвони, чтоб починили аппарат.

Официант с грязной салфеткой на руке выскочил на улицу, а хозяин самолично обслужил двух вошедших каменщиков, смахивающих под почти равномерным слоем известки на клоунов.

Сомнения содержателя бистро длились еще минут десять.