— Что вас беспокоит, Мегрэ?

— Не знаю. Возраст, наверное…

— Вам пятьдесят два?

— Пятьдесят три… В последнее время у меня было много работы, навалилось всякое… Никаких сенсационных расследований… Ничего увлекательного, напротив… С одной стороны, ворох рутинной писанины, ибо как раз сейчас меняется структура уголовной полиции… С другой стороны, эта эпидемия нападений на одиноких девушек и женщин, с изнасилованием или без такового… Пресса подняла большой шум по этому поводу, но у меня не хватает сотрудников для того, чтобы организовать нужное число патрулей, не развалив работу своей службы…

— Вы плохо перевариваете пищу?

— В иные дни… Случается, как сегодня, у меня возникает боль в желудке, а скорее какое-то сжатие в груди и животе… Я чувствую себя отяжелевшим, усталым…

— Вы не будете возражать, если я послушаю вас?

Жена за стеной, должно быть, обо всем догадалась, мадам Пардон — тоже, и это смущало Мегрэ. Он терпеть не мог всего, что прямо или косвенно относилось к болезни.

Снимая галстук, пиджак, рубашку, майку, он вспомнил одну из идей своего отрочества.

«Я не хочу жить, — объявил он тогда, — с пилюлями, настойками, строгим режимом и ограничением деятельности. Лучше умереть молодым, чем войти в состояние болезни».

Он называл состоянием болезни тот период существования, во время которого люди прислушиваются к биению сердца, внимательны к желудку, печени и почкам и с более или менее регулярными интервалами выставляют голое тело на обозрение врача.

Он больше не желал умереть молодым, но всячески откладывал миг вхождения в состояние болезни.

— Брюки тоже снимать?

— Приспустите их немного…

Пардон измерил ему давление, выслушал сердце, прощупал живот, нажимая пальцами в некоторых местах.

— Я вам делаю больно?

— Нет… Может быть, немного чувствительно… Нет, пониже…

Вот он и стал похож на других — встревоженный, стыдящийся своих страхов и не осмеливающийся взглянуть другу в лицо. Он неуклюже оделся. Голос Пардона не изменился.

— Когда вы в последний раз были в отпуске?

— В прошлом году смог ускользнуть на недельку, потом меня отозвали в связи с тем, что…

— А в позапрошлом году?

— Я оставался в Париже…

— При такой жизни, которую вы ведете, ваши органы должны были бы износиться раз в пять или шесть сильнее, чем сейчас…

— А печень?

— Она героически справляется с той работой, которую вы ей навязываете… Конечно, слегка увеличена, но в пределах нормы и сохраняет упругость…

— Так что же вышло из строя?

— Ничего определенного… Все понемногу… Вы утомлены, это факт, и неделя отпуска не снимет с вас эту усталость… Как вы себя чувствуете при пробуждении?

— Тоскливо…

Пардон рассмеялся:

— А спите вы хорошо?

— Жена утверждает, что я сплю неспокойно, иногда разговариваю во сне…

— Почему вы не набиваете свою трубку?

— Стараюсь меньше курить…

— Почему?

— Не знаю… Я также стараюсь меньше пить…

— Садитесь…

Пардон тоже сел. За рабочим столом он больше походил на врача, чем в столовой или гостиной.

— Послушайте меня внимательно… Вы не больны и вообще обладаете исключительным здоровьем, учитывая ваш возраст и работу… Вбейте себе это в голову раз и навсегда. Перестаньте обращать внимание на всякую резь, возникающую то тут, то там, на смутные боли и не начинайте подниматься по лестнице с осторожностью…

— Как вы узнали?

— А как вы узнаете, когда допрашиваете подозреваемого?

И они оба улыбнулись.

— Сейчас конец июня. В Париже жарко. Вы возьмете отпуск и уедете, по возможности не оставив на службе адреса, или, во всяком случае, не станете ежедневно звонить на набережную Орфевр…

— Это можно устроить, — пробормотал Мегрэ. — Наш маленький домик в Мён-сюр-Луаре…

— У вас еще будет время воспользоваться им, когда выйдете на пенсию… На этот год у меня для вас есть другой план… Вы знаете Виши?

— Никогда там не бывал, хотя родился менее чем в пятидесяти километрах оттуда, около Мулена… В те времена далеко не у каждого был собственный автомобиль…

— Кстати, у вашей жены есть водительские права?

— Мы даже купили машину, «катр шво».

— Полагаю, лечение в Виши пойдет вам на пользу… Прекрасная очистка организма…

Врач чуть было не расхохотался, увидев выражение, которое приняло лицо комиссара.

— Лечение?..

— Несколько стаканов воды в день… Я не думаю, что специалисты предпишут вам грязевые или газовые ванны, массаж и все такое прочее… Ваш случай не столь серьезен… Двадцать один день размеренной жизни без забот…

— Без пива, без вина, без хорошо приготовленных блюд, без…

— В течение скольких лет вы всем этим наслаждались?

— Я свое получил сполна… — признал комиссар.

— И получите еще, пусть даже в меньшем объеме… Решено?..

Мегрэ с удивлением услышал, как, поднимаясь, говорит, словно он всего лишь пациент Пардона:

— Решено.

— Когда?

— Через несколько дней, самое большее — через неделю, ибо мне понадобится время, чтобы привести дела в порядок…

— Я направлю вас к одному из моих коллег в Виши, который лучше разбирается в этом вопросе… Я знаком с полудюжиной из них… Так, посмотрим… Риан еще молод и держится просто… Я дам вам его адрес и номер телефона… Завтра же напишу в Виши, чтобы ввести его в курс дела…

— Спасибо, Пардон…

— Я не делал вам слишком больно?..

— Вы действовали очень мягко.

В гостиной он ободряюще улыбнулся жене, но у Пардонов они не говорили о болезни. И только когда шли рука об руку по улице Попинкур, Мегрэ пробормотал так, словно речь шла о деле, не имеющем большого значения:

— Мы проведем отпуск в Виши…

— Ты будешь проходить там курс лечения?

— Это я-то!.. — иронически воскликнул он. — Я не болен. Кажется даже, что я исключительно здоров… Потому меня посылают просто попить воды.

Это началось еще до визита к Пардону. С некоторых пор у него складывалось любопытное впечатление, что все вокруг гораздо моложе его, будь то префект, следователь или подозреваемые, которых он допрашивал, а теперь вот этот доктор Риан, светловолосый и любезный, не достигший еще и сорока лет. Словом, мальчишка, ну, во всяком случае, молодой человек, тем не менее важный и уверенный в себе, который должен был так или иначе решать судьбу Мегрэ.

Эта мысль раздражала и в то же время беспокоила его, ибо он не чувствовал себя ни пожилым, ни даже стареющим человеком.


Молодость не мешала доктору Риану жить в красивом особняке из розового кирпича на бульваре Соединенных Штатов, и если декор здания слегка напоминал стиль 1900 года, то само оно, с мраморными лестницами, с натертой до блеска мебелью, с горничной в чепчике, украшенном английской вышивкой, не выглядело от этого менее богатым.

— Полагаю, ваших родителей уже нет?.. От чего умер ваш отец?.. — Врач отмечал ответы на карточке, делая записи старательно, четким почерком штабного писаря. — А ваша мать?.. У вас есть братья?.. Сестры?.. Чем вы болели в детстве?.. Корью?.. Скарлатиной?..

Не скарлатиной, а корью, совсем молодым, когда еще была жива мать. Он даже сохранил очень теплое воспоминание о болезни, ибо мать ему в скором времени пришлось потерять.

— Каким спортом вы занимались?.. Несчастных случаев не было?.. Часто ли болели ангиной?.. Полагаю, вы заядлый курильщик?..

Молодой доктор лукаво улыбнулся, желая показать, что ему известна репутация Мегрэ.

— Нельзя сказать, что вы ведете сидячий образ жизни…

— Это зависит от обстоятельств. Случается, три недели, а то и месяц провожу в кабинете, а потом внезапно оказываюсь на улице и остаюсь там на несколько дней…

— Питание регулярное?..

— Нет…

— Вы не соблюдаете никакой диеты?..

Не был ли он обязан признать, что любит тушеные блюда, рагу и соусы, благоухающие всеми травами Сен-Жана?

— Вы не только гурман, но и большой любитель поесть?

— Да, большой…

— А вино? Пол-литра, литр в день?

— Да… Нет… Больше… За столом обычно я пью два или три бокала, не больше… На работе иногда позволяю себе кружку пива, заказанного в соседней пивной…

— Аперитив?

— Довольно часто, с тем или иным моим сотрудником…

В пивной «У дофины». Вовсе не из-за пьянства, а ради атмосферы — дружеских толчков локтями, запаха кухни, аниса, кальвадоса[1], которым, казалось, пропитались стены. Почему он стыдится всего этого перед сидящим напротив молодым человеком, таким порядочным, так хорошо живущим?

— В общем, без особых излишеств…

Мегрэ хотел быть честным:

— Это зависит от того, что вы считаете излишеством. Вечерами я не прочь выпить стаканчик-другой терновой настойки, которую моя свояченица присылает нам из Эльзаса… Расследования часто заставляют меня проводить какое-то время в кафе или в барах… Это трудно вам объяснить… Если я начинаю одно из расследований с вувре, потому что нахожусь в бистро, где подают это белое игристое вино, то стараюсь и дальше продолжать его пить…

— И сколько бокалов в день?

Мегрэ невольно вспомнил детство. Деревенская исповедальня, где пахло старым заплесневелым деревом, и кюре, нюхавший табак…

— Много?

— Вы, несомненно, скажете, что много…

— И долго это продолжается?

— Иногда три дня, порой восемь или десять, если не больше. Все зависит от удачи…

Ему не высказывали упреков. Его не заставляли читать молитвы, но он догадывался о том, что этот светловолосый доктор, сидящий на солнце, склонившись над прекрасным столом из красного дерева, думает сейчас о нем.