— На нем был серый костюм и поношенный бежевый плащ. Он, казалось, робел у меня в кабинете, и я подумал, что в комиссариат его уговорила пойти жена.

— Она вошла вместе с ним?

— Нет, осталась в зале ожидания. Один из инспекторов сказал мне об этом, и я попросил ее тоже войти в кабинет. Меран заявил, что узнал из газеты об убийстве Леонтины Фаверж, и так как он и его брат, как ему кажется, являются единственными родственниками погибшей, то он счел своим долгом явиться в полицию. Я спросил, в каких отношениях он был с этой дамой. И Меран заявил, что в самых хороших. Он отвечал на все мои вопросы и еще добавил, что последний раз был на улице Манюэль двадцать третьего февраля. Адреса брата он дать не смог, так как, по его словам, давно прекратил с ним всякие отношения.

— Итак, первого марта обвиняемый категорически утверждал, что двадцать седьмого февраля, иначе говоря, в день, когда совершилось преступление, он на улицу Манюэль не приходил.

— Да, господин председатель. В ответ на мой вопрос, что он делал в этот день, Меран ответил, что работал в своей мастерской на улице Рокет до половины седьмого вечера. Я побывал в его мастерской и в магазине. Впрочем, это даже не магазин, а скорее просто небольшая лавчонка с узкой витриной, заваленной рамками и гравюрами. На застекленных дверях висит табличка со словами: «В случае отсутствия хозяина пройдите в глубь двора». Миновав узкий темный двор, я попал в мастерскую, где Меран изготовляет свои рамки.

— Там есть консьержка?

— Нет. В доме только три этажа, а вход на лестницу — со двора. Это ветхое здание, вклинившееся меж двумя доходными домиками.

Один из помощников судьи, недавно приехавший из провинции, которого Мегрэ видел впервые, глядел прямо перед собой на публику с таким видом, как будто ничего не понимал. Другой, седой, розовощекий, одобрительно покачивая головой, принимал все, что говорил Мегрэ, а иногда, неизвестно отчего, удовлетворенно улыбался. Что касается присяжных, то они сидели неподвижно, словно святые из цветного гипса, стоящие вокруг яслей с младенцем Христом.

Для адвоката обвиняемого, Пьера Дюше, еще молодого человека, это было первое в жизни серьезное дело. Нервный, готовый в любую минуту вскочить с места, он время от времени наклонялся к своему досье, в котором делал пометки.

Можно сказать, что только один Гастон Меран безучастно относился ко всему, что происходило вокруг, точнее, присутствовал на церемонии с таким видом, будто к нему она не имела никакого отношения.

Это был мужчина тридцати восьми лет, довольно высокий, широкоплечий, с рыжеватыми вьющимися волосами, розовой кожей и голубыми глазами.

Все выступавшие свидетели говорили о нем как о человеке тихом, спокойном, малообщительном, делившем свое время между мастерской на улице Рокет и квартирой на бульваре Шаронн, из окон которой виднелись могилы на кладбище Пер-Лашез.

Это был типичный мастеровой-одиночка, и вызывало удивление только то, почему он выбрал себе такую жену.

Жинетта Меран была женщина миниатюрная, очень хорошо сложенная. Ее взгляд, фигура, мило надутые губки сразу наводили на мысль о любовных утехах.

Будучи на десять лет моложе мужа, она казалась еще моложавее, особенно благодаря своей детской привычке с наивным видом опускать ресницы.

— Как ответил вам обвиняемый на вопрос о том, где он находился двадцать седьмого февраля от семнадцати до двадцати часов?

— Он сказал, что в половине седьмого вышел из мастерской, погасил свет в магазине и, как обычно, отправился домой пешком. Жены он дома не застал, в пять часов она пошла в кино. Жинетта Меран часто ходит туда в это время. Речь идет о кинотеатре предместья Сен-Антуан. Она вернулась около восьми, а муж тем временем приготовил обед и накрыл на стол.

— И часто так бывало?

— По-видимому, да.

— Видела консьержка дома на бульваре Шаронн, в котором часу Меран возвратился домой?

— Она не может этого вспомнить. В доме десятка два квартир, а в эти часы жильцы без конца ходят взад и вперед.

— Спрашивали вы обвиняемого о китайской вазе, о золотых монетах и акциях на предъявителя?

— Не в тот день, а на другой, второго марта, когда вызвал его к себе в кабинет. Я сам незадолго до этого услышал о деньгах от консьержки с улицы Манюэль.

— Обвиняемый был в курсе дела?

— Сначала колебался, но потом подтвердил, что знал.

— Выходит, тетка посвящала его в свои дела?

— Это вышло случайно. Тут я вынужден пояснить. Пять лет назад Гастон Меран, кажется, по настоянию жены, решил распроститься со своим делом и откупить кафе-ресторан на улице Шмен-Вер.

— Почему вы говорите «по настоянию жены»?

— Да потому, что восемь лет назад, когда Меран с ней познакомился, она служила официанткой в ресторане, в предместье Сен-Антуан. Он был завсегдатаем этого ресторана. После женитьбы муж, по ее словам, потребовал, чтобы она бросила работу. Меран это подтвердил. И все-таки Жинетта Меран мечтала стать хозяйкой ресторана и, когда представился случай, начала уговаривать мужа…

— Дела у них пошли плохо?

— Да. В первые же месяцы Мерану пришлось обратиться к тетушке с просьбой одолжить ему денег.

— И она это сделала?

— Да. И делала неоднократно. По словам племянника, на дне китайской вазы хранился не только мешочек с золотыми монетами, но и потрепанный бумажник, в котором лежали банкноты. Из этого бумажника она и доставала деньги для племянника. Она шутя называла вазу китайским сейфом.

— Вам удалось найти брата обвиняемого, Альфреда Мерана?

— Не сразу. По данным, имеющимся в полиции, я знал только, что он ведет не слишком честную жизнь и дважды был осужден за сводничество.

— Кто-нибудь из свидетелей подтвердил, что видел обвиняемого в его мастерской после пяти часов в день, когда было совершено преступление?

— Нет, в это время его никто не видел.

— Говорил ли он, что на нем был синий костюм и коричневый дождевик?

— Нет. Его рабочий серый костюм и бежевый плащ.

— Если я правильно понял, вы не располагали никакими уликами против него?

— Совершенно верно.

— Могли бы вы нам рассказать, как происходил процесс расследования?

— Прежде всего нас заинтересовало прошлое пострадавшей Леонтины Фаверж и люди, с которыми она прежде общалась. Кроме того, мы выяснили, с кем водит знакомства мать ребенка, Жюльетта Перрен, которая, зная о содержимом китайской вазы, могла рассказать об этом кому-нибудь из своих друзей.

— Это расследование ни к чему не привело?

— Нет. Мы также допросили всех, живущих на этой улице, всех, кто мог видеть, как прошел убийца.

— И тоже безрезультатно?

— Безрезультатно.

— Так что утром шестого марта расследование все еще оставалось на мертвой точке?

— Совершенно верно.

— Что же произошло утром шестого марта?

— В десять часов утра, когда я сидел в кабинете, мне позвонили.

— Кто звонил?

— Не знаю. Человек не пожелал назваться, и я сделал знак находившемуся рядом со мной инспектору Жанвье, чтобы тот попытался выяснить, откуда звонили.

— Удалось?

— Нет. Разговор был слишком коротким. Я только услышал щелчок, характерный для телефонов-автоматов.

— Голос был мужской или женский?

— Мужской. Могу побиться об заклад, что говоривший прикрыл рот платком, чтобы голос звучал поглуше.

— Что он вам сказал?

— Буквально следующее: «Если хотите найти убийцу с улицы Манюэль, скажите Мерану, чтобы он показал вам свой синий костюм. На нем вы найдете пятна крови».

— Что вы предприняли?

— Сразу пошел к судебному следователю за ордером на обыск, и в десять минут двенадцатого мы с инспектором Жанвье уже звонили в квартиру Мерана на бульваре Шаронн. Дверь открыла мадам Меран в халате и домашних туфлях. Она сказала, что муж у себя в мастерской, а я спросил, есть ли у ее мужа синий костюм. «Конечно, — ответила она. — Муж надевает его по воскресеньям». Я попросил показать мне его. Квартира оказалась очень удобной, кокетливо обставленной, довольно светлой, но была еще не убрана. «Зачем вам понадобился этот костюм?» — спросила мадам Меран. «Просто небольшая проверка». Я пошел за ней в спальню, и она вынула из шкафа костюм. Тогда я предъявил ордер на обыск. Костюм положили в специальный мешок, который я захватил с собой, а инспектор Жанвье выписал соответствующие документы. Через полчаса костюм был уже в руках специалистов криминалистической лаборатории. Днем мне сообщили, что на правом рукаве и на отворотах действительно обнаружены пятна крови, но что придется подождать до завтра, чтобы установить, человеческая ли она. Однако, начиная с двенадцати часов, за Гастоном Мераном и его женой уже велось тайное наблюдение. На следующее утро, седьмого марта, двое из моих помощников, инспектора Жанвье и Лапуэнт, запасшись ордером на арест, отправились в мастерскую на улицу Рокет и задержали Гастона Мерана. Он, казалось, был крайне удивлен и сказал без всякого возмущения: «Это какое-то недоразумение». Я ждал его в своем кабинете. Его жена находилась в соседнем кабинете и нервничала сильнее, чем он.

— Могли бы вы, не глядя в протокол, хоть приблизительно передать нам содержание вашей беседы с обвиняемым в этот день?

— Господин председатель, думаю, что смогу. Я сидел за своим столом, а ему не предложил сесть. Рядом с ним стоял инспектор Жанвье, а инспектор Лапуэнт сел и приготовился стенографировать допрос. Я подписывал бумаги. Это заняло у меня несколько минут. Наконец я поднял голову и сказал ему с укором: «Это нехорошо с вашей стороны, Меран. Почему вы мне солгали?» Уши у него покраснели, губы дрогнули. «До сих пор, — продолжал я, — мне и в голову не приходило, что вы можете оказаться виноватым, я ни в чем вас даже не подозревал. Но что же мне остается думать теперь, когда я знаю, что вы были на улице Манюэль двадцать седьмого февраля? Зачем вы туда ходили? И почему скрыли это от меня?»