— Жан-Поль! — наконец позвал комиссар.

Его голос прозвучал так странно, что он с трудом узнал его. Даже обернулся, чтобы убедиться, что никто за ним не наблюдал. Он заметил, что мальчик внезапно замедлил шаг. Услышав его голос, Жан-Поль заколебался и хотел было остановиться, но, когда удивление прошло, он опять зашагал быстрым шагом и наконец в панике побежал.

Комиссар не мог настаивать, он чувствовал себя каким-то большим зверем, который гонится за беззащитным существом.

— Остановись, малыш…

Самое смешное, что он задыхался и голос его звучал очень тихо. Расстояние между ними не сокращалось. Чтобы сократить его, он побежал.

На что надеялся Жан-Поль? Что Мегрэ устанет и повернет обратно?

А вернее всего, он ничего не думал, он просто бежал напрямик, будто это была единственная возможность избежать опасности. А впереди не было ничего, кроме моря с его сверкающей бахромой, которая лениво перекатывалась по камням.

— Жан-Поль!..

Остановиться теперь было так же глупо, как и продолжать преследование.

Мальчик подошел к самой воде, но не побежал дальше по еле заметной тропинке, ведущей к ближайшей деревне, а наконец остановился и обернулся лишь тогда, когда шаги комиссара послышались совсем рядом.

Он не раскраснелся от быстрой ходьбы, а наоборот — побледнел. Губы его были плотно сжаты. Он часто дышал. Казалось, будто сердце его стучит так же гулко, как у птицы, зажатой в кулаке.

Мегрэ ничего не сказал. Он не знал, с чего начать. Прежде всего ему надо было отдышаться.

Повернувшись к морю, Жан-Поль не смотрел на него. Они оба уставились на море и молчали. Молчали до тех пор, пока сердца их не стали биться ровно и спокойно.

Наконец Мегрэ сделал несколько шагов, уселся на кучу деревянных стоек, отдающих свежим запахом сосны, снял шляпу, без стеснения вытер пот со лба и медленно стал набивать трубку.

— А ты быстро ходишь, — пробормотал он.

Жан-Поль, стоявший в напряженной позе, будто молодой драчливый петух, ничего не ответил.

— Не хочешь посидеть рядом со мной?

— Не хочу.

— Наверно, рассердился?

Бросив на комиссара быстрый взгляд, Жан-Поль спросил:

— На что?

— Я хотел поговорить с тобой в отсутствие твоей мамы. У вас это невозможно. Когда я увидел тебя за кладбищенским забором, сразу же подумал, что это подходящий случай.

Чтобы не испугать ребенка, он подолгу молчал после каждой сказанной фразы. — На что ты смотрел?

— На людей.

— Не мог же ты смотреть на всех сразу. Наверняка ты смотрел на кого-то одного. Верно?

Жан-Поль не сказал ни да ни нет.

— А обычно ты ходишь в церковь?

— Нет.

— Почему?

— Ведь мои родители не ходят туда.

Со взрослыми все бывает гораздо проще. А как поступить сейчас?.. То блаженное время, когда он был ребенком, кануло в вечность, своими детьми он не обзавелся… И все-таки ему непременно надо влезть в шкуру своего маленького собеседника, постараться мыслить так же, как и он.

— Ты сказал маме, что уйдешь сегодня утром?

— Нет.

— Ты не хотел, чтоб она знала об этом?

— Она бы мне просто запретила.

— Ты воспользовался тем, что мама была наверху, и потихоньку ушел? И побежал по улицам в обход?

— Мне хотелось видеть.

— Что?

Мегрэ мог поклясться, что Жан-Поля не интересовала ни толпа, ни то, как опускали в могилу гроб. Он вспомнил о стихаре, раздуваемом ветром, о кресте, который нес Марсель, вспомнил то далекое время, когда ему самому было семь лет, и как он мечтал тогда стать мальчиком из хора. Ему пришлось ждать целых два года, чтобы он мог наконец носить серебряный крест и идти на кладбище впереди похоронных дрог…

— Тебе хотелось увидеть Марселя?

Он заметил, как тот вздрогнул. Стало ясно: ребенок несказанно удивился и внезапно понял, что взрослый человек способен его разгадать.

— Почему ты не дружишь с Марселем?

— Я ни с кем не дружу.

— Ты никого не любишь?

— Я сын учителя, я же сказал вам об этом.

— Ты предпочел бы быть сыном жестянщика, мэра или какого-нибудь другого крестьянина?

— Этого я не сказал.

Самое главное — не спугнуть его, не дать ему повода снова убежать… Однако мальчика удерживал не только страх, что Мегрэ его поймает. Бегал-то он быстрее комиссара. Может быть, теперь, когда они были одни, он чувствовал себя немного спокойнее? Может быть, в тайниках своей души он испытывал жгучее желание говорить?

— Тебе не хочется посидеть?

— Я предпочитаю стоять.

— Тебя очень огорчает, что отец в тюрьме?

Он не ответил ни да ни нет.

— Значит, ты не огорчен этим?

Мегрэ был все время настороже, как человек, продвигавшийся вперед ощупью. Причем продвигаться надо было не слишком быстро. Ведь каким-нибудь неловким вопросом можно спугнуть ребенка, и уж тогда от него ничего не добьешься.

— Скажи, тебя мучает мысль о том, что ты не такой, как все?

— А кто вам сказал, что я не такой, как все?

— Представь себе, что у меня есть сын, который ходит в школу и который играет с соседними детьми на улице. А товарищи его говорят: «Это сын комиссара полиции». И поэтому они относятся к нему не так, как к другим. Понимаешь? А ты сын школьного учителя.

Мальчик внимательно посмотрел на него — куда внимательнее, чем раньше.

— Тебе хочется стать мальчиком из хора?

Мегрэ почувствовал, что идет по ложному пути. Трудно сказать, почему он это почувствовал. Некоторые слова вызывали едва заметную реакцию. Другие настораживали Жан-Поля, как бы заставляя его замкнуться.

— У Марселя есть товарищи?

— Да.

— Когда они собираются вместе, они шепчутся? Поверяют друг другу тайны, смеются, поглядывая на других?

Он вспоминал позабытые случаи из своего далекого детства и сам удивлялся.

Казалось, он впервые так живо вспоминал собственное детство; ему даже чудилось, будто он улавливает запах сирени, некогда растущей на школьном дворе.

— Ты не пытался с ними подружиться?

— Нет.

— Почему?

— Нипочему.

— Наверно, думал, что они не примут тебя в свою компанию?

— Зачем вы задаете мне все эти вопросы?

— Потому что твой отец в тюрьме. Ведь не он же стрелял в Леони Бирар, верно?

Он смотрел прямо в глаза мальчику, и тот не дрогнул.

— Ты знаешь, что стрелял не он. Значит, это сделал кто-то другой. Разве тебе хочется, чтоб твоего отца осудили?

— Нет.

Чувствовалось, что мальчик начинает колебаться, и поэтому Мегрэ не стал настаивать. Накануне, в своем углу, он уже думал об этом, спрашивал себя: не хотел ли Жан-Поль, тайком от самого себя, от своего отца и матери, быть самым обыкновенным мальчишкой? Не только потому, что отец его был учителем. Они не ходили в церковь. Они одевали его не так, как других мальчишек. Их дом ничем не походил на другие дома в деревне, у них была другая жизнь.

Его мать никогда не смеялась, она скользила словно тень, приниженная и кающаяся. Она сделала что-то очень плохое, и чтобы наказать ее, другая женщина стреляла в нее.

И женщина эта не была осуждена! Разве это не подтверждало ее правоту?

Может быть, Жан-Поль любил их? Волей-неволей он был частицей клана, в его жилах текла та же кровь.

Все это было очень трудно объяснить. Были какие-то неуловимые нюансы, которые сразу же исчезали, едва начнешь пользоваться словами.

— Предположим, ты знаешь какой-то факт, которого вполне достаточно, чтобы вызволить из тюрьмы твоего отца…

Ощупью пробираясь вперед, он несказанно удивился, увидев, как Жан-Поль быстро поднял голову и посмотрел на него со страхом и восхищением. Мальчик уже открыл было рот, хотел, видимо, что-то сказать, но промолчал и, чтобы успокоиться, сжал кулаки.

— Видишь ли, я стараюсь только понять. Я ведь не знаю твоего отца, но убежден, что солгать он не мог. Он утверждает, что не входил в сарай утром во вторник, и я ему верю.

Мальчик по-прежнему настороженно наблюдал за ним.

— С другой стороны, и Марсель Селье мне кажется хорошим мальчиком. Когда ему случается соврать, он тотчас же идет исповедоваться. У него вроде бы нет никакого повода обвинять твоего отца. Ведь он всегда ставит ему лучшие отметки, чем тебе. И тем не менее Марсель утверждает, что видел, как твой отец выходил из сарая…

И подобно тому, как вырывается пузырь на поверхность пруда, у Жан-Поля, старавшегося не смотреть на Мегрэ, вырвалось признание:

— Он врет.

— Ты уверен, что он врет? Тебе не кажется? Ты не из зависти говоришь это?

— Я не завидую ему.

— Почему ты не сказал об этом раньше?

— О чем?

— Что Марсель врет?

— По тому самому!

— Ты уверен, что он не видел твоего отца?

— Да.

— Почему?

Мегрэ думал, что мальчик заплачет, а может, даже зарыдает, но глаза Жан-Поля за стеклами очков оставались сухими. Только он сразу как-то сник, обмяк. Теперь в позе его не было ничего враждебного: ведь защищаться-то уже не надо.

Видимо чувствуя, что ноги у него подкашиваются, он уселся прямо на бревна неподалеку от комиссара. И это было единственным признаком того, что он сдался.

— Я его видел.

— Кого ты видел?

— Марселя.

— Где? Когда?

— В классе у окна.

— Расскажи мне по порядку, как все произошло.

— А ничего не происходило. Просто Пьедебёф пришел в класс за отцом, и оба они пошли в канцелярию мэрии.

— Ты их видел?

— Да. С моего места их было видно. Они вошли под своды, а все ребята стали шуметь, как обычно.

— Ты не встал со скамьи?