И Мегрэ понял, что под этим подразумевалось: «Не то, что мой муж!»

Но мадам Парандон не произнесла эти слова вслух, а продолжала:

— Единственное, на что я жалуюсь, — это плохой сон. Иногда бывает, что к трем часам ночи я не засну. А это так изнуряет, так изводит…

— Значит, и нынче ночью?..

— Да.

— Вы были чем-нибудь взволнованы?

— Думаете — вашим визитом? — отпарировала она.

— Может быть — анонимными письмами… Ведь могли же они создать напряженную атмосферу…

— Я и без анонимных писем уже много лет плохо сплю… В общем, вчера мне пришлось принять барбитурат. Рецепт выписал доктор Помруа. Показать вам коробочку с таблетками?

— Зачем мне они?

— Почем я знаю? Судя по вашим вчерашним вопросам, я могу ожидать чего угодно… Так вот, несмотря на снотворное, я еще долго мучилась… А когда проснулась — изумилась, что уже половина двенадцатого.

— По-моему, вы нередко встаете поздно?

— Так поздно — нет… Я позвонила Лизе. Она принесла на подносе чай и сухарики. А когда она раздвинула шторы, я заметила, что у нее красные глаза, и спросила, почему она плакала… Она разрыдалась и сказала, что у нас стряслась беда… Я сразу подумала о муже…

— Что случилось что-то с ним?

— По-вашему, он здоровый человек? Вы даже не подозреваете, что сердце у него может сдать в любой момент… как и все, остальное…

Комиссар не уточнил, что значит «остальное», оставив этот вопрос на будущее.

— И в конце концов Лиза сообщила, что убили мадемуазель Ваг и что в доме полно полиции.

— Как вы реагировали на это?

— Я была так потрясена, что принялась за чай… Потом бросилась в кабинет к мужу… Что с ним теперь сделают?

Он притворился, что не понял:

— С кем?

— С мужем, разумеется! Ведь вы же не засадите его в тюрьму… С таким здоровьем он…

— С чего бы мне отправлять его в тюрьму? Прежде всего это не в моей власти, а зависит от следователя. Кроме того, в настоящий момент у меня просто нет никаких причин для его ареста…

— А кого же вы тогда подозреваете?

Не отвечая, он принялся медленно расхаживать по голубому с желтыми листьями ковру, а мадам Парандон уселась, как и вчера, на кушетку.

— Зачем бы понадобилось вашему мужу убивать свою секретаршу? — спросил он, отчеканивая каждый слог.

— А разве для этого нужны причины?

— Обычно без причин не убивают.

— А вы не думаете, что некоторые люди могут просто выдумать причину?

— Ну, какую же в данном случае?

— Например, если она была беременна…

— А у вас есть какие-нибудь основания для такого предположения?

— Никаких.

— Ваш муж — католик?

— Нет.

— Но если допустить, что она была беременна, то разве не могло быть так, что это обрадовало бы мосье Парандона?

— Это только осложнило бы его жизнь…

— Не забывайте, что теперь уже не то время, когда на незамужних матерей показывали пальцами… Годы-то идут, мадам Парандон… Многие теперь уже не стесняются обращаться к гинекологу…

— Я сказала об этом только для примера…

— Поищите другую причину.

— Она могла и шантажировать его.

— Чем? Разве ваш муж обделывает темные делишки? Или вы считаете его способным на махинации, позорящие честь адвоката?

Пришлось ей сдаться:

— Конечно, нет.

Она произнесла это сквозь зубы, потом закурила сигарету.

— Такие девицы в конечном счете стараются женить на себе…

— Ваш супруг заговаривал с вами о разводе?

— До сих пор нет.

— А что бы вы сделали в этом случае?

— Мне пришлось бы покориться и больше не заботиться о муже.

— У вас, кажется, большое личное состояние?

— Гораздо больше, чем у него. Мы живем у меня — этот дом принадлежит мне.

— Следовательно, для шантажа нет никакого повода.

— Может быть, он устал притворяться, что любит?

— Зачем же ему «притворяться»?

— Возраст… Прошлое… Образ жизни… Все это…

— А вы любите искренне?

— Я подарила ему двух детей.

— Подарили? Что же, к свадьбе преподнесли?

— Это — оскорбление?

— И в мыслях не имел, сударыня. Но, видите ли, обычно детей делают вдвоем. Вот, так бы и сказали — у нас с мужем двое детей.

— А к чему весь этот разговор?

— К тому, чтобы вы мне сказали просто и честно: что вы делали сегодня утром?

— Я уже сказала.

— Но не просто и не честно. Вы долго описывали бессонницу, чтобы умолчать об утре.

— Утром я спала.

— Желательно, чтобы это подтвердилось. Возможно, что очень скоро я получу все доказательства. Мои инспектора проверили, кто где находился и кто куда ходил в промежутке с четверти десятого до десяти часов… Мне известно, что в кабинеты можно попасть разными ходами.

— Вы обвиняете меня во лжи?

— Во всяком случае в том, что вы не говорите всю правду.

— Вы считаете мужа невиновным?

— Я не могу считать кого-нибудь виновным или невиновным априори.

— Однако вы меня допрашиваете так, словно…

— В чем упрекала вас дочь, когда я приходил за нею?

— Разве она вам не сказала?

— Я ее об этом не спрашивал.

Мадам Парандон снова усмехнулась. Губы сложились в горькую складку — ей хотелось изобразить жесткую, презрительную иронию.

— Значит, ей повезло больше, чем мне.

— Я спрашиваю, в чем упрекала вас дочь?

— Если вы этого добиваетесь — пожалуйста! В том, что меня нет рядом с мужем в такой трудный момент.

— Она считает виновным отца?

— А если и так?

— И Гюс, наверно, тоже?

— Гюс еще в том возрасте, когда отец кажется божеством, а мать ведьмой.

— Когда вы явились в кабинет мужа, вы знали, что я там?

— Нет, я полагала, что вы не можете быть повсюду одновременно и надеялась застать мужа одного.

— И вы спросили его…

— Вполне естественно. В подобных обстоятельствах этот вопрос задала бы своему мужу любая жена. Вы видели, как он реагировал? По-вашему, нормальный человек стал бы топать ногами и изрыгать проклятия?

Почувствовав, что попала в цель, она раздавила сигарету о мраморную пепельницу и закурила новую.

— Если хотите еще о чем-нибудь спросить — я к вашим услугам.

— Вы уже завтракали?

— Не беспокойтесь об этом… А если вы сами проголодались…

Выражение ее лица менялось каждую минуту. Поведение тоже. Она опять стала светской дамой. Чуть откинувшись на спинку дивана и полузакрыв глаза, она потешалась над комиссаром.

Глава седьмая

В начале разговора с мадам Парандон комиссару приходилось сдерживаться. Но мало-помалу раздражение сменилось грустью. Он почувствовал себя неумелым и неуклюжим, отдавая себе отчет, как не хватает ему данных, чтобы успешно провести подобный допрос.

В конце концов он примостился на одном из слишком хрупких для него креслиц и, не выпуская из руки потухшей трубки, сказал спокойным глухим голосом:

— Послушайте, мадам. Хотя вам кажется, что я настроен по отношению к вам враждебно, это не так. Я всего лишь служащий, и моя обязанность — отыскивать истину всеми имеющимися в моем распоряжении средствами.

Я еще раз задам вам тот же вопрос. Прошу вас подумать, прежде чем отвечать, взвесить все за и против. Предупреждаю, что если впоследствии будет установлено, что вы солгали, я сделаю из этого соответствующие выводы и попрошу у следователя ордер на арест…

Наблюдая за ней, Мегрэ не отводил взгляда от рук, выдававших ее внутреннее напряжение.

— Выходили ли вы из своей комнаты после девяти часов утра и ходили ли зачем-либо в направлении кабинетов?

Она и глазом не моргнула, не отвернулась. Как и просил комиссар, она не спешила с ответом, хотя ему было совершенно ясно, что она ничего не обдумывает — ибо раз навсегда определила свою позицию. Наконец она бросила:

— Нет.

— И даже не показывались в коридорах?

— Нет.

— Не проходили через гостиную?

— Нет.

— Даже случайно не заходили в комнату к мадемуазель Ваг?

— Нет. И могу добавить, что считаю эти вопросы оскорбительными.

— Я выполняю свой долг.

— Вы забываете, что мой отец еще жив.

— Это — угроза?

— Нет, просто я хочу напомнить, что вы не в своем кабинете на набережной Орфевр.

— А вы хотите, чтобы я препроводил вас туда?

— Не посмеете.

Он решил не разуверять ее. Ему случалось удить рыбу в Мен-сюр-Луаре и однажды ему попался угорь. Какого труда стоило снять его с крючка! Он скользил между пальцами, упал на травянистый откос и в конце концов улизнул в реку.

Но он пришел сюда не забавы ради. Он не рыбачил на удочку.

— Итак, вы отрицаете, что убили мадемуазель Ваг?

Опять рутина. Всегда одни и те же слова, и тот же взгляд человека, отчаянно старающегося понять другое человеческое существо.

— Вы же это знаете.

— То есть что знаю?

— Что убил ее мой муж.

— С какой стати?

— Я вам уже сказала. При состоянии, в котором он находится, совсем не нужны какие-то определенные причины… Я вам открою одну тайну, которую никто не знает, кроме меня. Муж признался мне в этом еще до нашей свадьбы… Он побаивался ее, очень долго откладывал… Тогда я не догадывалась, что он все время советовался с врачами.

Вы ведь не знаете, что когда ему было семнадцать лет, он покушался на самоубийство, считая себя неполноценным? Да. Вскрыл себе вены. А когда потекла кровь — перепугался до смерти и стал звать на помощь… сказав, что это получилось нечаянно.

Вам, конечно, известно, что означает склонность к самоубийству?