— У вас есть фотография мужа?

— Нет.

— Ни одной?

— Нет.

— А ваша?

— Тоже нет. Только на удостоверении личности.

Мегрэ знал по опыту, что такое встречается один раз из тысячи — чтобы у человека не было собственной фотографии.

— Вы живете на верхнем этаже?

Она кивнула. С улицы он отметил, что в доме всего два этажа. Над кафе и кухней были, наверно, две-три, скорее всего две, комнаты и туалет или кладовая.

— Как вы туда поднимаетесь?

— По лестнице, что на кухне.

Она отправилась на кухню спустя минуту и на этот раз что-то мешала там ложкой на плите.

Дверь с шумом распахнулась, и Мегрэ увидел разгоряченного, запыхавшегося Лапуэнта, который вел перед собой молодого парня.

Малыш Лапуэнт, которого так называли на Набережной не из-за его роста, а потому, что он был самый молодой и по возрасту, и по стажу, еще никогда не был так горд собой.

— Ну и погонял же он меня! — провозгласил он со смехом, протягивая руку к оставленному на стойке стакану. — Несколько раз я уже думал, что он улепетнет. Хорошо, что в лицее я был чемпионом в беге на пятьсот метров.

Парень тоже выбился из сил и шумно дышал.

— Я ничего не сделал! — заявил он, повернувшись к Мегрэ.

— Значит, тебе нечего бояться.

Комиссар посмотрел на Лапуэнта:

— Документы у него взял?

— Его удостоверение личности у меня в кармане. Он работает разносчиком-велосипедистом в торговой фирме Пенсемайль. Это он сегодня утром был на набережной и удирал во весь дух.

— Почему? — спросил Мегрэ у парня.

Тот казался упрямым, как многие юнцы, которые хотят прослыть отпетыми ребятами.

— Не хочешь отвечать?

— Мне нечего говорить.

— Ты ничего не вытянул из него по дороге? — спросил Мегрэ у Лапуэнта.

— Мы чересчур запыхались, чтобы много говорить. Его зовут Антуан Кристен. Ему восемнадцать, и он живет с матерью на улице Фобур-Сен-Мартен.

Некоторые из посетителей наблюдали эту сцену, но чрезмерного любопытства не обнаруживали: в этом квартале полиция появлялась достаточно часто.

— Что ты делал на тротуаре?

— Ничего.

— Он прилип лицом к стеклу, — объяснил Лапуэнт. — Как только я его заметил, я вспомнил, что нам рассказал Жюдель, и бросился на улицу.

— Почему ты убегал, раз ты не сделал ничего плохого?

Он поколебался, удостоверился, что по крайней мере двое из окружающих людей слушают, и произнес дрожащими губами:

— Потому что не люблю шпиков.

— Но следишь за ними через дверь?

— Это не запрещается.

— Откуда ты знал, что мы здесь?

— Я не знал этого.

— Тогда почему же ты пришел?

Он покраснел и прикусил толстую губу.

— Отвечай.

— Шел мимо.

— Омера знаешь?

— Никого я не знаю.

— И хозяйку тоже?

Та снова была за стойкой и смотрела на них, причем на лице ее нельзя было прочесть ни малейшего страха или опасения.

Она была более сильной натурой, чем любой из обвиняемых или свидетелей, которых приходилось встречать Мегрэ.

— Ты не знаешь ее?

— Только в лицо.

— Ты никогда не приходил сюда выпить стаканчик?

— Может, и приходил.

— Где твой велосипед?

— У хозяина. Я кончил работу в пять часов.

Мегрэ сделал Лапуэнту знак, который тот понял: это был один из условных знаков, принятых в уголовной полиции. Инспектор вошел в телефонную кабину, вызвал полицейский участок, находившийся напротив, по ту сторону канала, и услышал в трубке голос Жюделя.

— Мальчишка здесь, у Каласа. Через несколько минут шеф его отпустит, но нужно, чтобы кто-нибудь пошел за ним. Ничего нового?

— Все следы сложные или такие, которые никуда не ведут: драки в четырех или пяти кафе в воскресный вечер; кому-то показалось, что он слышал звук тела, падающего в воду; одна проститутка утверждает, что какой-то араб украл у нее сумочку.

Мегрэ невозмутимо стоял рядом с парнем.

— Чего выпьешь, Антуан? Вина? Пива?

— Ничего.

— Ты никогда не пьешь?

— Не со шпиками. И вам придется меня отпустить.

— А ты выглядишь уверенным в себе.

— Я знаю закон.

У него была широкая кость и свежее крепкое тело молодого крестьянина, которого Париж еще не лишил здоровья. Сколько раз Мегрэ приходилось встречать вот таких ребят, которые однажды вечером приканчивали торговку табаком или старуху бакалейщицу из-за каких-то нескольких сот франков.

— У тебя есть братья и сестры?

— Нет, я один.

— Отец живет с вами?

— Он умер.

— Мать работает?

— Она прислуга.

Мегрэ повернулся к Лапуэнту:

— Отдай ему удостоверение. Адрес на нем подлинный?

— Да.

Мальчишка все еще не мог поверить, что это не ловушка.

— Я могу идти?

— На все четыре стороны.

Он не сказал ни «спасибо», ни «до свидания», но комиссар перехватил его беглый взгляд, адресованный хозяйке.

— Теперь звони на вокзал.

Мегрэ заказал еще два стакана белого. Кафе снова почти опустело. Кроме комиссара и Лапуэнта оставалось всего пять посетителей, включая игроков в домино.

— Я полагаю, вы его не знаете?

— Кого?

— Молодого человека, который только что ушел.

Она ответила не колеблясь:

— Знаю.

Это было сказано так просто, что Мегрэ стал в тупик.

— Он часто здесь бывает?

— Довольно часто.

— Чтобы выпить?

— Он почти не пьет.

— Пиво?

— И вино иногда.

— Он приходит после работы?

— Нет.

— Днем?

Она кивнула; ее неизменное спокойствие стало в конце концов раздражать комиссара.

— Когда едет мимо, — добавила женщина.

— Вы хотите сказать, когда ему случается проезжать на велосипеде по набережной? Иначе говоря, когда у него есть работа в вашем квартале?

— Да.

— В котором часу это обычно бывает?

— В половине четвертого или в четыре.

— У него есть регулярный маршрут?

— Наверно.

— Где он обычно сидит?

— Вот здесь. Возле меня.

— Вы очень дружны?

— Да.

— Почему он не признался в этом?

— Наверно, для форсу.

— У него есть привычка форсить?

— Он старается.

— Вы знаете его мать?

— Нет.

— Просто он пришел однажды, и вы завязали знакомство?

— Да.

— В половине четвертого ваш муж обычно ходит в ресторан играть на бильярде?

— Чаще всего.

— Вы считаете, что Антуан случайно выбирает это время для визитов к вам?

— Я не думала об этом.

Мегрэ сознавал явную нелепость вопроса, который собирался задать.

— Он ухаживает за вами?

— Смотря по тому, что вы под этим понимаете.

— Влюблен?

— Думаю, что он меня любит.

— Вы делаете ему подарки?

— Иной раз сую ему бумажку, которую беру в кассе.

— Ваш муж это знает?

— Нет.

— Он не догадывался об этом?

— Бывало.

— Сердился?

— Да.

— Он подозревал Антуана?

— Не думаю.

Лапуэнт все еще был в кабине и разговаривал с вокзалом Монпарнас.

— Скажите, госпожа Калас, могу я задать вам более личный вопрос?

— Вы же все равно сделаете как захотите.

— Антуан ваш любовник?

Она не дрогнула.

— Бывало, — проронила она.

— Вы хотите сказать, что находитесь с ним в связи?

— Вы все равно это узнали бы. Уверена, что скоро об этом заговорят.

— Часто это случалось?

— Нередко.

— Где?

Мегрэ было важно это знать. Когда Омер Калас отсутствовал, посетителей должна была обслуживать его жена. Комиссар взглянул вверх. Могла ли она слышать из комнаты на втором этаже, как отворяется и затворяется дверь?

Все с тем же безразличием она показала глазами на полуоткрытую дверь в глубине зала.

— Там?

— Да.

— Вас никогда не заставали врасплох?

— Не Омер.

— А кто?

— Один посетитель, у которого были ботинки на каучуке. Он не увидел никого в зале и пошел на кухню.

— Он сказал что-либо?

— Он засмеялся.

— Он не говорил об этом Омеру?

— Нет.

— Он приходил снова?

Этот вопрос возник интуитивно.

— Он часто приходил еще? — настаивал он.

— Раза два-три.

— Когда здесь был Антуан?

— Нет.

Было легко узнать, в кафе ли Антуан: ранее пяти часов он должен был оставлять перед дверью свой велосипед.

— Вы были одна?

— Да.

— Вам приходилось ходить с ним на кухню?

У Мегрэ было впечатление, что в ее глазах пробежала искра еле уловимой иронии. Не ошибся ли он?

— К чему меня спрашивать, раз вы поняли?

Она тоже поняла комиссара. Оба они, казалось, мыслили одинаково, точнее говоря, имели одинаковый жизненный опыт.

Это произошло так мгновенно, что секунду спустя комиссар поклялся бы, что это игра его воображения.

— Много было других? — спросил он тихо, словно по секрету.

— Несколько.

Тогда, не меняя позы, не наклоняясь к ней, он задал последний вопрос:

— Почему?

На этот вопрос она ответила только неопределенным жестом. Она не принимала романтических поз, не создавала загадок вокруг своей особы. Мегрэ спросил у нее — почему, и если сам этого не понимал, ей нечего было ему объяснять. Будет ли она так же откровенно отвечать на вопросы о своем прошлом?

Он не мог это проверить теперь же: вернулся Лапуэнт. Отхлебнув глоток вина, инспектор начал: