— Дойная корова Ляшомов вот уже шесть лет, — пробурчал Мегрэ. — Потом объясню.

— Вас подождать?

— Конечно. Это займет несколько минут.

Он легко нашел здание конторы, так как это слово крупными буквами было написано на дверях самого маленького строения, скорее барака. Внутри, около печки, похожей на ту, которая когда-то стояла в кабинете Мегрэ, сидела машинистка и энергично стучала на машинке.

— Месье Гиршфельд у себя?

— Нет. Он на бойне. Вы по какому вопросу?

Мегрэ показал свой служебный значок.

— Вы служили в этой фирме при жизни месье Зюбера?

— Нет. Я начала работать у месье Гиршфельда.

— Когда месье Зюбер передал свое дело?

— Немногим более года тому назад, когда он ложился в клинику.

— Вы его знали?

— Да. Акт продажи печатала я.

— Он был очень стар?

— Трудно было определить его возраст, он был уже давно болен и страшно исхудал. Костюм на нем буквально болтался, а лицо было таким бледным, как вон та стена.

— Вы когда-нибудь видели его дочь?

— Нет. Я о ней только слышала.

— При каких обстоятельствах?

— Когда обсуждали условия продажи, было ясно, что месье Зюбер не обольщался на счет состояния своего здоровья. Он знал, что ему осталось жить всего несколько месяцев, самое большее — год. Врач ему об этом прямо сказал. Вот почему формально он предпочел дарственную запись, оставив себе только необходимую сумму для оплаты клиники и врачей. Это помогло избежать огромных расходов по налогу на наследство.

— Вы можете назвать цифру?

— Вы спрашиваете о сумме, которую заплатил ему месье Гиршфельд?

Мегрэ кивнул в знак согласия.

— Об этом так много говорили в деловых кругах, что я не буду нескромной, если скажу вам… триста…

— Триста чего?

— Миллионов, конечно!

Мегрэ невольно оглянулся на эту убогую контору, грязный двор, полуразвалившиеся постройки, от которых исходил тошнотворный запах.

— Месье Гиршфельд уплатил всю сумму наличными?

Она снисходительно улыбнулась.

— Никто никогда не выплачивает подобную сумму наличными. Он выплатил только часть — не могу точно сказать сколько, — но вы можете спросить у него сами. Остальная сумма распределена на десять лет…

— Все предназначено дочери Зюбера?

— Да. Мадам Арман Ляшом. Если вы хотите поговорить с месье Гиршфельдом, он обычно возвращается с бойни к половине двенадцатого, кроме тех дней, когда он завтракает в Виетт.

Жанвье с любопытством посмотрел на подавленного и задумчивого Мегрэ, когда тот остановился около машины на краю тротуара и, низко опустив голову, начал набивать трубку.

— Чувствуешь, какой запах?

— Просто воняет, патрон.

— Видишь этот двор и бараки?

Жанвье молча ожидал продолжения.

— Так вот, малыш, все это стоит триста миллионов! И знаешь, кто их унаследовал?

Он сел в машину и захлопнул дверцу.

— Полет Ляшом! А теперь прямо в управление!

Он молчал всю дорогу и так же молча вошел в свой кабинет в сопровождении неизменного Жанвье.

Глава 4

Вешая мокрое пальто и шляпу в стенной шкаф, Мегрэ взглянул мельком в зеркало над умывальником и чуть не показал себе язык, настолько отвратительной показалась ему отразившаяся там физиономия. Комиссару казалось, что он вернулся с набережной де-ля-Гар с физиономией, которая весьма напоминала лица людей, живших в этом умопомрачительном доме.

После стольких лет работы в уголовной полиции перестаешь верить в деда-мороза, в мир, созданный нравоучительными книжками и лубочными картинками, где все люди делятся на бедняков и богачей, честных праведников и мошенников, мир, в котором образцовые семейства безмятежно счастливы, как на фотографиях, где все группируются вокруг улыбающегося патриарха.

И все же он редко бывал так удивлен, как сегодня утром в доме Ляшомов. Ему действительно показалось, что он теряет почву под ногами. До сих пор он ощущал какой-то горьковатый привкус во рту и острую потребность скорее расположиться в своем кабинете, тяжело опуститься в кресло, взять в руки трубку, коснуться привычных вещей, убедиться, что его окружает реальный, будничный мир.

Был один из тех сумрачных дней, когда лампы горят с утра, а струйки дождя зигзагами сбегают вдоль оконных стекол. Жанвье, вошедший вслед за ним в кабинет, терпеливо ждал дальнейших приказаний.

— Мне показалось, что в коридоре ждет Луро?

Луро был репортером и околачивался в уголовной полиции еще в те времена, когда Мегрэ был простым инспектором.

— Можешь дать ему материал.

Обычно в начале следствия Мегрэ избегал привлекать внимание прессы, ибо, охваченные рвением как можно скорее все разузнать, репортеры, случалось, запутывали следы и спугивали дичь.

Направляя в этот раз журналистов на набережную де-ля-Гар, Мегрэ отнюдь не пытался мстить Ляшомам или новому следователю. Он действительно чувствовал себя обезоруженным атмосферой этого герметически запертого дома, где царило странное молчание, а его заставляли проявлять чрезмерную корректность. Вот почему он на этот раз не возражал против вмешательства репортеров. Они ведь не обязаны соблюдать такую осторожность, как он. У них не будет торчать за спиной молодой чиновник или метр Радель, готовый метать гром и молнии из-за самого ничтожного нарушения правил.

— Только не рассказывай ему никаких подробностей. Он их сам разыщет. А потом зайди снова ко мне.

Когда Жанвье ушел, он снял трубку и вызвал комиссара района Иври.

— Алло! Говорит Мегрэ… Сегодня утром вы весьма любезно предложили мне помощь своих инспекторов. Я решил ею воспользоваться. Прошу выяснить, что происходило сегодня ночью вблизи дома Ляшомов. Вы понимаете? В частности, меня интересует время между двенадцатью и тремя часами ночи.

Он мог вызвать Люка по телефону, но, как обычно, когда ему был нужен один из его инспекторов, он предпочел покинуть свое удобное кресло и распахнуть дверь в их комнату. Он поступал так отнюдь не для того, чтобы следить за ними, а просто хотел выяснить их настроение и атмосферу «дома».

— Зайди на минутку, Люка!

Их было по крайней мере шестеро в огромной комнате инспекторов, пожалуй, слишком много для такого рабочего дня, как понедельник.

— Что с Каноником? — спросил Мегрэ, снова усаживаясь за письменный стол.

— Я закончил все формальности по аресту.

— Как прошло?

— Прекрасно. Мы с ним немножко поболтали. Вы знаете, что я выяснил, патрон? В глубине души он доволен, что его выдали, пусть даже это сделала его собственная жена. Он, конечно, в этом не сознался, но я понял, что он был бы больше огорчен, если бы мы его выследили или схватили из-за его собственной оплошности.

Такой рассказ просто освежал после посещения семейства Ляшомов! Впрочем, Мегрэ ничуть не удивился. Он уже не раз замечал у таких людей, как Каноник, своеобразную профессиональную гордость.

— Конечно, нельзя сказать, что он восхищен тем, что его посадят в тюрьму, а выдавшая его жена будет пока блаженствовать с другим. Но он не возмущается, не угрожает, не собирается ей мстить после выхода из кутузки.

Мегрэ дал Люка поручение:

— Позвонишь в Корбэй. Попросишь дежурного поехать на мукомолку посмотреть, не прибыла ли баржа «Нотр-Дам». Если ее там еще нет, значит она на последнем шлюзе. Сегодня ночью эта баржа стояла на якоре в порту Иври, прямо против дома Ляшомов. На борту был небольшой семейный праздник, который затянулся допоздна. Возможно, они заметили свет в окнах или входящих в дом людей. На празднике были и другие речники. Я хотел бы знать их имена, названия их барж, место, где их можно найти. Ты все понял?

— Да, патрон.

— Пока все, старина.

Вернулся Жанвье.

— А мне что делать?

Наступил самый неприятный момент следствия, когда еще не знаешь сам, в каком направлении вести поиски.

— Позвони доктору Полю, он, наверное, уже закончил вскрытие. Возможно, он даст тебе дополнительные сведения до отправки акта, а потом зайди в лабораторию, узнай, может быть, они что-нибудь нашли.

Мегрэ остался наедине со своими трубками и, выбрав одну, самую старую, медленно набивая ее, смотрел на струйки дождя, бегущие по оконному стеклу.

— Триста миллионов! — бормотал он, мысленно представляя запущенный дом на набережной де-ля-Гар: железную печку в гостиной, старинную, некогда прекрасную мебель, обитую разномастной тканью, холодный, как лед, радиатор парового отопления, огромный зал на первом этаже, библиотеку, бильярдную, пустота которых казалась населенной призраками.

Он восстанавливал в памяти слегка асимметричное лицо Армана Ляшома, который, по всей очевидности, был слабым человеком, возможно трусом, и прожил всю жизнь в тени старшего брата.

— Кто из вас сейчас свободен? — спросил Мегрэ, стоя на пороге комнаты инспекторов.

Торранс вскочил первый, как школьник, вызванный к доске.

— Зайдите ко мне, Торранс, садитесь. Вы отправитесь в Иври, на набережную де-ля-Гар. Мне бы хотелось, чтобы вы не заходили ни в дом, ни в контору, ни на фабрику. Я думаю, что в полдень рабочие, хотя бы часть из них, выходят на обед. Вытяните из них все, что можно. Прежде всего постарайтесь получить ответы на следующие вопросы.

Первое: есть ли у Ляшомов машина и какой марки?

Второе: кто ее обычно водит и ездили ли на ней вчера вечером?

Третье: часто ли Полет Ляшом обедает в городе? Известно ли, с кем? Есть ли какие-нибудь предположения о том, что она делает после этих обедов?

Четвертое: в каких отношениях находится она со своим мужем? На всякий случай сообщаю, что у них отдельные спальни.

Пятое: каковы были ее отношения с шурином?