— Вам не казалось, что ваш муж чего-то боялся?

— Нет.

— Он держал много денег?

— Очень мало. Мы почти всегда расплачивались чеками.

— Вам никогда не случалось, вернувшись домой, застать у мужа кого-нибудь незнакомого?

— Нет.

— И вы никогда не встречали вашего мужа с каким-нибудь неизвестным вам человеком?

— Нет, господин комиссар.

— Благодарю вас...

Ему было жарко. Он только что провел один из самых неприятных допросов в своей практике. Словно бросаешь мяч, а он не отскакивает обратно. Ему казалось, что его вопросы не попадали в цель, не затрагивали ничего относящегося к делу, а ответы, которые он получал, были формальными, невыразительными.

Она ответила на все вопросы Мегрэ, но от себя не добавила ни одной фразы.

Она не поднялась, чтобы проститься с комиссаром, а продолжала сидеть в своем кресле, и невозможно было что-то прочесть в ее глазах, хотя и очень живых.

— Простите меня за вторжение.

Она не возражала, ждала, пока он встанет, чтобы тоже подняться, потом пошла вслед за ним, пока он неуклюже направлялся к двери.

— Если вам что-то придет в голову, какая-нибудь мысль, какое-нибудь подозрение, если вы что-нибудь вспомните...

Она снова опустила ресницы.

— У вашей двери дежурит полицейский, и, надеюсь, журналисты не станут вам докучать.

— Мадам Маню сказала мне, что они уже приходили...

— Давно вы ее знаете?

— Примерно с полгода.

— У нее есть ключ от вашей квартиры?

— Да. Я заказала ей дополнительно.

— А кто еще, кроме нее, имел ключ?

— Мой муж и я. Еще наша дочь. Он остался у нее с тех пор, как она еще жила здесь до замужества.

— Больше ни у кого?

— Да, еще есть один, пятый ключ, который я называю запасным и держу на своем туалетном столике.

— Он лежит там по-прежнему?

— Да, я его там недавно видела.

— Могу я задать еще один вопрос вашей дочери?

Она открыла дверь, на минуту скрылась и вернулась с Вероникой, которая по очереди их оглядела.

— Ваша мама сказала мне, что у вас остался ключ от этой квартиры. Я хотел бы удостовериться, что он находится у вас по-прежнему...

Она подошла к комоду, взяла голубую кожаную сумку, открыла ее и вынула маленький плоский ключ.

— Вы брали его с собой в театр?

— Нет. Я взяла театральную сумочку, намного меньше этой, в ней ничего не помещается.

— Выходит, ключ оставался в вашей квартире на бульваре Брюн?

Это было все. Он не знал, какие еще вопросы было бы уместно задать. Впрочем, он уже и не мог больше оставаться здесь.

— Благодарю вас.

Он спустился пешком, чтобы размять ноги, и, пройдя один марш, облегченно вздохнул. На тротуаре взад и вперед ходил полицейский, а журналисты устроились напротив, в кафе, и, увидев комиссара, сразу же бросились к нему:

— Вы допросили обеих женщин?

Он оглядел их так, как смотрела вдова Рене Жослена, словно через стекло, не видя их лиц.

— Это правда, что мадам Жослен отказывается отвечать?

— Право, господа, мне нечего вам сказать.

— Когда же вы надеетесь...

Он махнул рукой и направился к бульвару Распай в поисках такси. Журналисты не пошли за ним следом, а снова заняли свои позиции, а он этим воспользовался, чтобы зайти в кафе, где они были ночью.

В свой кабинет на набережной Орфевр он попал только около полудня, тут же приоткрыл дверь в кабинет инспекторов, где увидел Лапуэнта и Торранса.

— Зайдите ко мне оба.

Он тяжело уселся за свой стол и набил самую большую из трубок.

— Что ты сегодня делал? — спросил он сначала у юного Лапуэнта.

— Я пошел на улицу Жюли, чтобы проверить показания Фабра, и расспросил всех трех консьержек. Все они подтверждают, что вчера вечером кто-то приходил и справлялся, нет ли в доме больного ребенка. Одна из них отнеслась к этому человеку недоверчиво, решила, что он не похож на врача, он даже показался ей подозрительным. Она чуть было не предупредила полицию.

— В котором часу он приходил?

— Между половиной одиннадцатого и одиннадцатью.

— А что говорят в больнице?

— Там было потруднее. Я попал в самый неудачный момент, когда профессор и врачи совершают обход. Все сбились с ног. Я издали заметил доктора Фабра и уверен, что он меня тоже узнал.

— Он никак не отреагировал?

— Нет.

— Ему часто случается заходить по вечерам в больницу?

— Вероятно, это входит в обязанности всех врачей, если их срочно вызывают или когда они ведут серьезного больного. Я узнал, что чаще всех там бывает доктор Фабр. Мне удалось поговорить на ходу с двумя или тремя медсестрами. Их мнения о докторе Фабре совпали. К нему относятся в больнице почти как к святому.

— Он долго сидел у постели своего больного?

— Нет. Он заходил во многие палаты и разговаривал с дежурным врачом.

— Они там уже в курсе дела?

— Не думаю. На меня они поглядывали косо. Особенно одна, довольно молодая, скорее не медсестра, а ассистентка. Она сказала мне с раздражением: «Если вы собираетесь задавать нескромные вопросы, то лучше обратитесь непосредственно к доктору Фабру».

— Судебный врач не звонил?

Обычно после вскрытия сразу же звонили на набережную Орфевр, чтобы сообщить о результатах, а потом уже присылали официальный рапорт, на составление которого уходило некоторое время.

— Когда, по их мнению, произошло убийство?

— В него всадили две пули. Первая попала в аорту, и уже это было смертельно. Примерно от девяти до одиннадцати. Для большей точности доктор Ламаль хотел бы знать, в котором часу Жослен в последний раз принимал пищу.

— Позвони их служанке и узнай, а потом сообщи доктору.

Пока они говорили, толстый Торранс, стоя у окна, наблюдал, как по Сене проплывают пароходы.

— Что мне теперь делать? — спросил Лапуэнт.

— Сначала позвони по телефону. А что у вас, Торранс?

Он был с ним на «вы», хотя знал его гораздо больше, чем Лапуэнта. Правда, последний скорее походил на студента, чем на инспектора полиции.

— Итак, что там за жильцы?

— Я начертил для вас небольшой план дома. Так будет легче.

Он положил листок комиссару на стол, а сам встал за его спиной и время от времени указывал пальцем на какой-нибудь из квадратов.

— Сначала взгляните на первый этаж. Вы, наверное, знаете, что муж консьержки — полицейский и в ту ночь дежурил. Домой он вернулся в семь утра: к сожалению, этот дом не входит в сферу его наблюдений.

— Дальше.

— Слева на первом этаже живет мадемуазель Нолан, старая дева, говорят, очень богатая и очень скупая. Она до одиннадцати смотрела телевизор, а потом легла спать. Утверждает, что ничего не слышала и к ней никто не приходил.

— А кто живет справа?

— Некий Давей. Он вдовец, одинокий, работает заместителем директора какой-то страховой компании. Давей, как обычно, поужинал в городе, а домой вернулся в четверть десятого. Я узнал, что время от времени к нему приходит молодая женщина, но в тот вечер ее не было, а он, вернувшись, читал газеты, и около половины одиннадцатого заснул. Говорит, что ничего подозрительного не слышал, а проснулся от того, что в дом вошли сотрудники отдела судебной экспертизы со своими аппаратами. Тогда Давей встал, подошел к стоящему у дверей полицейскому и спросил, что происходит.

— И как он отреагировал?

— Никак. Снова лег спать.

— Он знал Жосленов?

— Только с виду. На втором этаже слева квартиру занимает семья Ареско. Их шесть или семь человек. Все они смуглые и толстые, а женщины довольно красивые. Говорят с сильным акцентом. Там живут отец, мать, ее сестра, двадцатилетняя дочь и еще двое или трое детей. Вчера вечером они никуда не выходили.

— Ты уверен? Ведь консьержка сказала...

— Знаю. Она мне это повторила. Вскоре после ухода доктора Фабра кто-то вошел в дом и, проходя мимо привратницкой, назвался Ареско. Месье Ареско возмущен... Они всей семьей играли в карты и клянутся, что никто из квартиры не выходил.

— Что говорит консьержка?

— Она почти уверена, что произнесли именно эту фамилию, и ей даже показалось, что с акцентом.

— Почти уверена... — повторил Мегрэ. — Ей даже показалось... Чем занимаются эти Ареско?

— Владеют какими-то крупными предприятиями в Южной Америке и проводят там часть года. У них еще есть дом в Швейцарии. Они вернулись оттуда две недели назад.

— Они знакомы с Жосленами?

— Говорят, что даже фамилии их не знали.

— Продолжай...

— Справа от них живет искусствовед Жозеф Мерийон. В данный момент он находится с каким-то государственным поручением в Греции.

— На третьем?

— Весь этаж занимают Тюплеры. Сейчас их нет, они путешествуют по Америке.

— А у них есть слуги?

— Квартира на три месяца закрыта. Ковры сданы в чистку.

— На четвертом?

— Квартира напротив Жосленов тоже пуста. Там живут Делили, пожилая пара. Их дети со своими семьями живут отдельно, а родители уезжают на Лазурный берег ежегодно до начала октября. Такие люди отдыхают подолгу, патрон...

— А на пятом?

— Над Жосленами живут Мера, архитектор, его жена и двенадцатилетний сын. Месье Мера до полуночи работал, но ничего не слышал. Причем окно у него было открыто. Через площадку — квартира промышленника Бланшона с женой. В этот день они уезжали на охоту в Солонь. На шестом — одинокая женщина, мадам Шварц. К ней часто по вечерам приходит подруга, но в этот вечера она была одна и рано легла спать. На том же этаже живет еще молодая пара. Они поженились только в прошлом месяце, а теперь уехали к родителям жены в Ньевр. Наконец, на седьмом этаже — комнаты для прислуги.