«Зварте Зваан» смотрелась этаким черно-белым сгустком в солнечных струях, блистая опрятностью внешнего облика, наверняка, не уступавшей той, что, должно быть, царила и на её кухне. Рослый фламандец, стоя у штурвала, поглядывал в его сторону, а миниатюрная женщина, с виду совсем ребенок, с льняными, чуть ли не белыми волосами, склонилась над колыбелью, меняя девчушке пеленки.

По-прежнему звякал и лязгал подъемный кран, выгребая песок из «Пуату», а вверху. на набережной Селестэн, неумолимо рокотали автомобили. Но весь этот грохот не мог заглушить ни щебетания птиц, ни всплески волняшек в Сене.

Трое клошаров так и не посмели подойти поближе, и под мост вслед за комиссаром проследовала лишь бомжиха. Цвет её кофты, надо полагать, когда-то красный, ныне превратился в ярко-розовый.

— Тебя как зовут?

— Леа. Обычно добавляют «толстушка»…

Новый взрыв смеха, от которого заколыхались её неимоверного размера груди.

— Где провели эту ночь?

— Я же вам сказала.

— Неужели одна?

— Был только Деде, вон тот самый малохольный, что кажет спину.

— Твой дружок?

— Они все мои друзья.

— Спишь всегда под одним и тем же мостом?

— Иногда переселяюсь… Чего это вы там ищете?

Мегрэ и в самом деле вновь склонился над грудой хлама, составлявшего все имущество Тубиба. Теперь, когда магистраты удалились, комиссар почувствовал себя намного лучше. Он не торопился, обнаружил под лохмотьями сковородку, котелок, ложку и вилку.

Затем он нацепил на нос пару очков в железной оправе с одним треснувшим стеклом, но все поплыло перед его взором.

— Он пользовался ими только для чтения, — пояснила Леа-толстушка.

— Знаешь, что меня удивляет, — начал он, в упор уставясь на клошарку. — Никак не могу отыскать…

Она не дала ему закончить фразу, отошла на пару метров и из-за крупного камня вытащила литровую бутылку, ещё наполовину полную отдающим в фиолетовый оттенок красным вином.

— Пила?

— Натурально. И рассчитывала её прикончить. Она ведь испортится к тому времени, когда Тубиб вернется.

— Когда ты её стырила?

— Сегодня ночью, как только отъехала «скорая»…

— А ещё до чего-нибудь дотрагивалась?

Леа с самым серьезным выражением на лице сплюнула на землю.

— Да чем хотите могу поклясться!

Он верил ей. По опыту знал, что клошары друг у друга не воруют. Да и вообще редко занимаются кражами чего-либо и не только потому что их сразу же ловят, но и по причине своеобразного равнодушия.

Напротив них, на острове Сен-Луи, окна в уютных домиках были распахнуты, и в одном просматривалась женщина, причесывавшаяся перед туалетным столиком.

— Тебе известно, где он покупал вино?

— Не раз видела, как он выходил из бистро на улице Аве-Мария… Это совсем рядом. На углу с улицей Жарден.

— Какие отношения были у Тубиба с другими?

Стараясь как бы сделать ему одолжение, старуха задумалась над ответом.

— Да и я не знаю точно… Вроде бы ровные со всеми.

— Он никогда не рассказывал о своей жизни?

— Об этом тут все молчок… Или надо упиться вдребодан, чтобы…

— А он ни разу не был в стельку пьян?

— По-настоящему никогда…

— Из-под вороха старых газет, служивших клошару для обогрева, Мегрэ выудил маленькую детскую лошадку из раскрашенного дерева, одна из её ног была сломана. Он совсем не удивился находке. Как, впрочем, и толстушка Леа.

В этот момент кто-то стал спускаться по пандусу мягким и неслышным шагом — наверняка был в холщовых туфлях на веревочной подошве — и направился затем к бельгийской барже. В каждой руке он держал по авоське, набитой провизией, о че свидетельствовали, в частности, пара торчащих больших хлебных батонов и ботва лука-порея.

Это был, несомненно, брат Жефа Ван Хутте, очень похожий на него, только моложе и с менее резко выраженными чертами лица. Он был одет в брюки из голубой ткани и вязаную куртку с белыми полосами. Поднявшись на судно, он о чем-то поговорил с Жефом, затем глянул в сторону комиссара.

— Ничего не трогай. Возможно, ты ещё понадобишься. И если что-либо узнаешь…

— Неужели я в таком виде могу заявиться к вам в кабинет?

Сама мысль о таком событии вызвала у Леа новый приступ хохота. Показывая на бутылку, она спросила:

— А ее-то хоть могу прикончить?

Комиссар кивнул и двинулся навстречу Лапуэнту, приближавшемуся в сопровождении полицейского в форме. Он проинструктировал последнего: охранять эту кучу рванья, служившую логовом, но и составлявшую для Тубиба целое сокровище до прибытия эксперта из Службы криминалистического учета.

После этого Мегрэ вместе с Лапуэнтом подошел к «Зварте Зваан».

— Вы Хуберт Ван Хутте?

Тот, человек более молчаливый или же более недоверчивый, чем его брат, ограничился легким наклоном головы.

— В эту ночь вы ходили на танцы?

— А что, нельзя?

У него был менее заметный акцент. Оба полицейских, оставаясь на набережной, были вынуждены говорить с ним снизу вверх, задрав подбородок.

— Где именно вы были?

— Недалеко от площади Бастилии. Есть там такая узкая улочка, где этих танцевальных заведений с полдюжины. То, где я веселился, называется «У Леона».

— Вам оно было знакомо и раньше?

— Да, неоднократно бывал там.

— Следовательно, вы ничего не знаете о том, что тут произошло?

— Только то, что успел сообщить брат.

Из медной трубы на палубе шел дым. Жена владельца баржи с ребенком вошла в каюту, и оттуда до комиссара и инспектора доносились кухонные запахи.

— Когда мы можем отправиться в путь?

— Вероятно, сегодня после обеда. Как только следователь оформит надлежащим образом протокол допроса вашего брата.

Хуберт Ван Хутте был, как и его родственник, хорошо вымыт, отлично причесан, отличался розовой кожей и очень светлыми волосами.

Чуть позже Мегрэ и Лапуэнт пересекли набережную Селестэн и на углу улицы Аве-Мария заметили бистро по вывеской «Маленький Турин». Хозяин, засучив рукава, стоял на пороге. Внутри не было ни души.

— Можно войти?

Тот посторонился, немало удивившись, что в его забегаловку пожаловали такие солидные люди. Зальчик бистро был совсем крошечным, в нем, помимо стойки, едва умещалось три столика для посетителей. Стены были выкрашены в бледно-розовый цвет. С потолка свисали круги колбасы, мортаделла[16], странного вида желтоватые ломти сыра, напоминавшие формой вздувшиеся бурдюки.

— Что желаете?

— Вина.

— Кьянти[17]?

Под него была отведена целая полка, заставленная фигуристыми бутылями в специальных соломенных оплетках, но патрон, сунув руку под прилавок, извлек оттуда заветную бутылочку и наполнил из неё рюмку, не переставая окидывать клиентов полным любопытства взглядом.

— Вам известен клошар по кличке Тубиб?

— Как он там? Надеюсь, не помер?

Получилось, что Мегрэ разом перескочил слухом с фламандского акцента на итальянский, а глазом — от невозмутимости Жефа Ван Хутте и его брата Хуберта к пылкой жестикуляции хозяина бара.

— А вы уже в курсе событий? — поинтересовался комиссар.

— Знаю, что в эту ночь с ним что-то приключилось.

— Кто вам сказал?

— Другой бомж, сегодня утром.

— И что именно он сообщил?

— Что была большая суматоха у моста Мари, и Тубиба увезли на «скорой».

— И все?

— Вроде бы его вытащили из воды речники…

— Тубиб покупал вино у вас?

— Частенько.

— Пил помногу?

— Порядка двух литров в день. Когда у него водились деньги…

— А как он их добывал?

— Да как все они… Где-то пособит при погрузке или разгрузке на Аллях или в другом месте. Или расхаживал с панно-рекламой по улицам. Ему я охотно давал и в кредит.

— Почему?

— Потому что он не был бродягой сродни прочим. Он спас мою жену…

Та суетилась неподалеку на кухне, — почти столь же полная, как и Леа, но куда более энергичная и сноровистая.

— Ты не обо мне тут байки сказываешь?

— Да вот говорю, что Тубиб…

Она тут же вдвинулась в зал, вытирая руки о передник.

— Это правда, что кто-то пытался его укокошить? Вы из полиции? Думаете, выкарабкается?

— Еще не ясно, — уклончиво ответил Мегрэ. — А от чего это он вас спас?

— Эх, если бы вы меня видели всего пару лет назад, то ни за что бы не узнали. Вся была покрыта экземой, лицо красное-красное, как у куска свежего мяса на прилавке. И длилось это много месяцев. В диспансере чего только не прописывали, давали различные мази, настолько дурно пахнувшие, что мне самой становилось от них не по себе. И ничего не помогало. Мне, можно так сказать, и поесть то ничего не позволяли, правда, и аппетита тогда вовсе не было. И уколы шлепали разные…

Муж слушал её, поддакивая.

— Но как-то раз Тубиб сидел вон там, видите, в уголочке, рядом с дверью, а я жаловалась на болезнь зеленщице и вдруг почувствовала, что тот этак странно смотрит на меня. А чуть попозже и говорит, причем тем же самым голосом, как будто заказывает стаканчик винца:

— Кажется, я смогу вас вылечить.

И я брякнула, а доктор ли он. Тубиб улыбнулся.

— Никто не лишал меня права на медицинскую практику, — тихо произнес он при этом.

— Он выписал вам рецепт?

— Нет. Попросил дать ему немного денег, двести франков, если точно припоминаю, и сам отправился к фармацевту разыскивать разные там порошочки.

— Принимайте до еды по одному, растворив в теплой воде. А утром и вечером обязательно обмывайтесь очень сильно посоленой водой.

Хотите верьте, хотите нет, но спустя два месяца моя кожа стала такой, как вы её видите в настоящее время.