Жорж Сименон - Мегрэ и клошар

— И полиция сидит сложа руки?

— Стоит их где-то ликвидировать, как они мигом возникают чуть подальше…

Убогое жилище было сотворено из старых ящиков и кусков брезента. Места хватало лишь на то, чтобы там, скрючившись разместился бы один человек. На земле валялись клочки соломы, рваные одеяла, газеты, распространяя вокруг, несмотря на сквозняк, тяжелый и нечистый дух.

Заместитель прокурора поостерегся до чего-либо дотрагиваться, но Мегрэ, нагнувшись, быстро разворошил эту кучу хлама.

Жестяной цилиндр в дырках и решеткой служил печкой, и её дно все ещё покрывал белесоватый пепел. Тут же валялись Бог знает где подобранные куски древесного угля. Раскинув покрывала, комиссар вытащил на свет нечто вроде сокровища: пару краюх заплесневелого хлеба, десятисантиметровый огрызок чесночной колбасы, а из другого угла — книги, вполголоса зачитав их заголовки:

— «Мудрость» Верлена… «Надгробные речи» Боссюэ[8].

Он поднял с мостовой давно, должно быть, мокнувшие там, под дождем, несколько сброшюрованных листков, наверное, извлеченных из какого-нибудь мусорного бака. Оказалось — старый номер «Медицинского вестника»…

И ещё одна книга, точнее её половинка: «Записки с острова Святой Елены»[9].

Следователь Дантцигер выглядел не менее потрясенным, чем его коллега из прокуратуры.

— Ничего себе литература, — ошарашено заметил он.

— У него не обязательно был выбор…

По-прежнему роясь в ошметках одеял, Мегрэ обнаружил одежду: серый, весь в заплатах, измазанный краской свитер, принадлежавший, вероятно, какому-нибудь художнику, желтоватые брюки из тика, войлочные тапочки с дырявыми подошвами и пять разрозненных носков. Последними были извлечены ножницы со сломанным острием.

— Это человек умер? — спросил Паррэн, по-прежнему держась на почтительном расстоянии, — видимо, опасался подхватить блох.

— Час назад, когда я звонил в Отель-Дьё[10], он был ещё жив.

— Есть надежда, что спасут?

— Пытаются… У него перелом черепа, к тому же опасаются, что начинается воспаление легких…

Мегрэ покачал вверх-вниз ломанную-переломанную детскую коляску, которой, наверное, пользовался клошар, обходя и обшаривая мусорные баки. Он развернулся затем к небольшой, но внимательно наблюдавшей за их действиями группке бомжей и по очереди вгляделся в лица каждого. Некоторые отворачивались. Глаза других не выражали ничего, кроме отупения.

— Эй, ну-ка подойди, — указал он пальцем на женщину.

Если бы дело происходило лет тридцать тому назад, когда он ещё работал в Дорожно-патрульной службе, комиссар смог бы поименно назвать каждого, ибо в те времена знал большинство парижских клошаров. Следует признать, что с тех пор они не очень-то изменились, хотя их численность заметно поубавилась.

— Ты где ночуешь?

Женщина улыбалась Мегрэ, словно пыталась его задобрить.

— Там… — прошамкала она, указывая на мост Луи-Филиппа.

— Ты знала типа, которого вытащили из Сены этой ночью?

Лицо женщины отекло, от неё разило кислым перегаром. Сложив руки на животе, она кивнула головой.

— Все наши звали его Тубибом[11].

— Почему так?

— Да потому что он из образованных… говорят, что когда и взаправду был врачом.

— Долго он жил под мостами?

— Да уж годы…

— Сколько?

— Без понятия… Я их больше не считаю.

Это показалось клошарке настолько смешным, что она расхохоталась, небрежно отбросив назад сбившуюся на лицо седую прядь волос. Когда женщина молчала, ей можно было бы дать лет шестьдесят. Но при разговоре приоткрывался почти начисто лишенный зубов рот, и она выглядела намного старше. Однако глаза оставались озорными. Время от времени она поворачивалась к приятелям, как бы призывая их в свидетели.

— Ну разве же не так? — вопрошала она.

Те дружно закивали в ответ, все ещё чувствуя себя не в своей тарелке в присутствии полиции и этих слишком шикарно одетых господ.

— Он жил один?

Вопрос вновь вызвал у неё приступ смеха.

— Да с кем бы он мог тут сожительствовать?

— Он постоянно обитал под этим мостом?

— Нет, не всегда… Видела его и под Пон-Нёф[12]… А до этого — на набережной Берси.

— Он подрабатывал на Аллях[13]?

Разве не там сходятся по ночам большинство парижских клошаров?

— Нет, — ответила она.

— Выходит, копался в мусорных баках?

— Бывало и так…

Получалось, что несмотря на наличие детской коляски потерпевший не специализировался на сборе макулатуры и тряпья, и это объясняло тот факт, что он лег спать уже в самом начале ночи.

— В основном он выступал как «человек-сандвич»[14]…

— Что тебе ещё известно о нем?

— Ничего…

— Он когда-нибудь общался с тобой?

— Конечно… Я даже иногда подстригала ему патлы… Надо же помогать друг дружке…

— Он здорово пил?

Мегрэ знал, что этот вопрос не имел никакого смысла, поскольку клошары почти все крепко поддавали.

— Как и остальные.

— А много?

— Пьяным я его никогда не видела… Вот про меня-то уж этого точно не скажешь.

Это её вновь развеселило.

— Знаете, а я ведь с вами имела дело и уверена, что вы человек не злой. Как-то, — ох, давно это уже было, может и все лет двадцать тому назад, вы допрашивали меня в своем кабинете. В ту пору я ещё работала у арки Сен-Дени[15]…

— Ты ничего не слышала в эту ночь?

Старуха махнула рукой в сторону моста Луи-Филиппа, как бы показывая расстояние, отделявшее его от места происшествия.

— Слишком далеко…

— И ничего не видела?

— Только свет фар «скорой»… Подошла чуть поближе, но не слишком из-за боязни, что заберут. Убедилась, что прикатила действительно неотложка.

— Ну а вы, остальные, что скажете? — спросил Мегрэ, повернувшись к трем клошарам.

Те, все ещё охваченные боязнью, усиленно замотали головами.

— А не навестить ли нам теперь морячка с «Пуату»? — предложил заместитель прокурора, которому было явно не по себе в этой обстановке.

Тот уже поджидал их. По многим параметрам этот речник сильно отличался от фламандца. Так, если его жена и дети тоже проживали на борту, то сама баржа ему не принадлежала, да и ходил он почти всегда одним и тем же рейсом — от песчаных карьеров в верховьях Сены до Парижа. Звали его Жюстен Гуле, возраст — сорок пять лет. С виду — коротконогий, с плутоватыми глазами и потухшей сигаретой, словно приклеенной к губам.

На борту его судна приходилось говорить, повышая голос, из-за грохота от близко расположенного подъемного крана, продолжавшего выгружать песок.

— Ну и умора, а?

— Что так?

— А то, что люди не поленились прибить клошара — и концы в воду…

— А вы разглядели их?

— Я абсолютно ничего не видел.

— Где вы находились?

— Когда пристукнули этого субъекта? В постели…

— Так чего же вы слышали?

— Кто-то вопил…

— А что насчет машины?

— Может, что-то и было, только их столько проезжает над нами, по набережной, что я обычно на них — ноль внимания…

— Вы выскочили на палубу?

— Прямо в пижаме… Даже портки не успел натянуть…

— А ваша жена?

— Она спросонья спросила: «Ты куда это намылился?»

— Оказавшись наверху, что вы приметили?

— Ничего… Как всегда, бурлила водоворотами Сена… Я крикнул: «Эй! О-го-го!», чтобы побудить, значит, того типа откликнуться да и выяснить, в какой стороне он бултыхается…

— Где в этот момент находился Жеф Ван Хутте?

— Фламандец-то?.. Я его в конце концов все же узрел на палубе баржи. Он как раз отвязывал лодку. А когда ту течением проносило мимо, я и скакнул туда… Тем временем тонувший то вынырнет, то опять — бульк! — и вниз… Фламандец попытался подцепить его моим багром…

— Тем самым, у которого на конце громадный железный крюк?

— Как и у всех остальных…

— А не получилось ли так, что стараясь подхватить им клошара, вы и ранили его в голову?

— Наверняка нет… В конечном счете его ведь подловили за штаны… А уж потом я изловчился и вытянул его за ногу…

— Клошар был без сознания?

— У него глаза были открыты.

— Он чего-нибудь сказал?

— Из него вода ливанула… И уж потом на барже фламандца мы заметили кровищу…

— Полагаю, на этом можно поставить точку? — прошептал прокурорский чин, которого вся эта история, как видно, не очень-то интересовала.

— Остальным займусь я, — подхватил Мегрэ.

— Вы сходите в больницу?

— Непременно туда загляну. Судя по заключению врачей, пройдет ещё немало часов, прежде чем он будет в состоянии говорить…

— Держите меня в курсе…

— Обязательно…

Проходя по второму разу под мостом Мари, Мегрэ распорядился в адрес Лапуэнта:

— Позвони в участковый комиссариат, пусть подошлют кого-нибудь из ажанов.

— Где встретимся, патрон?

— Здесь…

И он степенно пожал руки сотрудникам магистратуры.

— Они чё, судьи что ли? — охнула толстуха, провожая взглядом удалявшуюся троицу.

— Из магистратуры, — машинально поправил её Мегрэ.

— А разве это не одно и то же?

Она слегка присвистнула.

— Это ведь надо! Такие важные господа и побеспокоились, словно бы ради какой-нибудь большой шишки! Так значит, он и впрямь был настоящим тубибом?

Комиссар находился в полном неведении. Да, как видно, пока и не спешил получить дополнительную информацию. Он целиком ушел в настоящее, хотя никак не мог избавиться от впечатления, что когда-то, очень давно, уже пережил нечто подобное. Лапуэнт исчез, взбежав по пандусу. Заместитель прокурора шел между следователем-коротышкой и секретарем, тщательно выбирая, куда ступить из опасения испачкать обувь.