— Все его друзья в курсе. Время от времени он увлекается какой-нибудь красоткой и на ночь или на несколько дней выпадает из жизни. У него ярко выраженная склонность к девицам, которых я называю полупрофессионалками — к стриптизным дивам, например, или наемным танцоркам из кабаре.

— С ним это часто случается?

— Насколько я знаю, раз десять в год…

— Он серьезный нотариус?

— Несмотря на то что на традиционного нотариуса он похож меньше всего на свете, он унаследовал одну из самых блестящих парижских клиентур, почти все Сен-Жерменское предместье [1]. Одеваться он предпочитает в светлые тона, бывает, носит твидовые пиджаки в широкую клетку. Это очень веселый малый, жизнерадостный, бонвиван, что не мешает ему распоряжаться вверенным имуществом с исключительным чутьем. Я знаю многих его клиентов и клиенток, которые на него только что не молятся.

— Жену его вы знаете?

Возникло секундное замешательство.

— Да.

— Ну и что?

— Это необычная женщина. Не хотел бы я с ней жить, да и Жерару, вероятно, этого не хочется, так как видится он с ней как можно реже.

— Он с ней появляется где-нибудь?

— Не слыхал.

Есть у нее приятели, приятельницы?

— Тоже не знаю.

— Любовники?

— О ней я не слышал никаких сплетен. Большинство считает ее неврастеничкой или психопаткой. Она здорово пьет.

— Я это заметил.

— Я сказал вам все, что знаю.

— Кажется, муж ее исчез месяц назад.

— И никому не дал о себе знать?

— Кажется, нет. Именно поэтому она забеспокоилась и явилась ко мне сегодня утром.

— Почему к вам, а не в бюро по розыску пропавших?

— Я спросил ее об этом же. Она ничего не ответила.

— Обычно, если он пропадает на несколько дней, он перезванивается со своим старшим клерком, забыл, как его зовут. Вы разговаривали с ним?

— Я обязательно встречусь с ним после обеда.

Уже через несколько минут Мегрэ открыл дверь инспекторской и кивнул Лапуэнту. Тот довольно неуклюже поспешил к нему — он всегда чувствовал себя неловко в присутствии комиссара: Мегрэ был его богом.

— Обойдемся без пальто, — пробурчал комиссар. — Здесь два шага.

Сегодня утром он надел только демисезонный плащ, который висел на вешалке.

Шаги гулко отдавались на мостовой. Приятно было вновь окунуться в атмосферу пивной «У дофина», в запахи кухни и спиртного. У стойки толпилось много полицейских, которым Мегрэ приветственно помахал рукой.

Они направились прямо в обеденный зал — он был уютный, с видом на Сену.

Хозяин пожал им руки.

— По рюмочке пастиса [2] за приход весны?

Мегрэ подумал и согласился. Лапуэнт последовал его примеру, и хозяин принес рюмки.

— Новое дело?

— Возможно.

— Заметьте, я ни о чем не спрашиваю. Соблюдение тайны у нас гарантировано, и — ни гугу… Что скажете о говядине с рисом и шампиньонами?

Мегрэ смаковал свой пастис — давненько он его не пробовал. На столе появились кое-какие закуски.

— Я все думаю, разговорится ли она после обеда, когда меня там не будет?

— Я тоже об этом думаю.

Они спокойно пообедали и вынуждены были съесть по миндальному пирожному, приготовленному хозяйкой заведения, которая сама принесла их, предварительно вытерев руки о фартук.

Было почти два часа дня, когда оба полицейских поднялись по главной лестнице уголовной полиции.

— Кабинеты переоборудовали, — пробурчал, задыхаясь, Мегрэ, — а поставить лифт не додумались.

Он прошел в кабинет, зажег трубку и принялся за разборку корреспонденции, проделывая это без особого энтузиазма. По большей части это были служебные бумаги, которые надо было заполнить, и донесения на подпись. Время от времени он поднимал глаза к окну и мысленно уносился за пределы кабинета.

Вот и снова весна. Воздух прозрачен, бледное небо, почки уже набухли. Через несколько дней проклюнутся нежно-зеленые листочки.

— Когда вернусь, не знаю, — крикнул он в дверь инспекторской.

На бульвар Сен-Жермен Мегрэ решил отправиться пешком, но пожалел об этом, потому что путь до дома 207-а показался ему неблизким и комиссару не раз пришлось утирать пот со лба.

Большой каменный особняк с потемневшими от времени стенами ничем не отличался от большинства домов на бульваре. Мегрэ толкнул отменно натертую воском дубовую дверь и оказался под сводами коридора, в конце которого виднелся мощенный плитами двор и старинные конюшни, переделанные под гаражи.

Золоченый герб нотариуса находился у левой двери, а медная табличка гласила:


Мэтр Ж. Сабен-Левек нотариус.

Справа, из двери, находящейся напротив нотариальной конторы, через стекло привратницкой смотрел на него мужчина.

Утренняя посетительница сказала Мегрэ, что квартира находится на втором этаже. На другой медной табличке с этой стороны значилось:


Профессор Артюр Роллен педиатр, 4-й этаж Только по записи.

Это был, наверное, дорогой врач.

Лифт был просторный. Мегрэ, которому предстояло подняться всего на один этаж, предпочел воспользоваться приветливой лестницей со ступенями, покрытыми пушистой дорожкой.

На втором этаже он позвонил. Дверь почти тотчас отворилась, юная и приветливая горничная взяла у Мегрэ шляпу.

— Входите, пожалуйста. Мадам ждет вас.

Мегрэ оказался в холле, стены которого были обшиты деревянными панелями, как и в большой гостиной, куда его провели — здесь были развешены портреты высокопоставленных особ со времен Империи приблизительно до 1900 года.

Мегрэ остался стоять. Мебель была тяжелая, по большей части стиля Луи Филипп, и если обстановка внушала представление о комфорте и богатстве, то ощущение радости здесь отсутствовало.

— Мадам ждет у себя в будуаре. Я проведу вас.

Они прошли через несколько комнат, обстановку которых Мегрэ не успел рассмотреть, и оказались наконец в будуаре, обитом голубым шелком, где на кушетке полулежала хозяйка дома. На ней был пеньюар более глубокого голубого цвета, чем шелк на стенах, и комиссару была протянута унизанная кольцами рука. Комиссар не мог решить, должен ли он поцеловать или пожать руку, и в конце концов просто коснулся ее кончиками пальцев.

— Садитесь, пожалуйста. Прошу извинить, что принимаю вас в таком виде, но я не очень хорошо себя чувствую и думаю, что после нашей беседы снова должна буду лечь.

— Постараюсь не задерживать вас долго.

— Что вы обо мне думаете?

— Я уже говорил вам утром, что вы очень умны.

— Вы ошибаетесь. Я просто следую своему чувству.

— Позвольте прежде всего задать вам один вопрос. Перед тем как заявить мне об исчезновении мужа, вы справлялись у старшего клерка, нет ли у него каких-нибудь известий?

— За этот месяц я много раз звонила ему. Квартира соединена с конторой специальным телефоном. Надо вам сказать, что дом, который принадлежал моему свекру, стал собственностью мужа.

— Господин Лёкюрёр… Его, кажется, так зовут?.. У господина Лёкюрёра также не было никаких известий?

— Никаких.

— Раньше они у него бывали?

— Я его об этом не спрашивала. Кажется, я говорила вам, что у нас плохие отношения.

Она замолчала в нерешительности.

— Могу ли я предложить вам рюмку коньяка или вы предпочитаете что-нибудь другое?

— Нет. Благодарю.

— Ну, а я выпью коньяка. Видите, мне не стыдно пить в вашем присутствии. Впрочем, вам все скажут, что я алкоголичка, и это правда. Может быть, вам также скажут, что я психопатка.

Она нажала на кнопку звонка, и через несколько секунд появился дворецкий.

— Оноре, принесите мне коньяк и рюмку.

— Одну, сударыня?

— Да, одну. Комиссар Мегрэ не испытывает потребности выпить.

В ее новой манере держаться было что-то агрессивное. Она бросала комиссару вызов, и ее страдальческий рот с трудом растянулся в улыбке.

— У вас с мужем общая спальня?

— Она была общей три месяца без нескольких дней сразу после нашей свадьбы. С этой стороны большой гостиной, вы — на моей половине. С другой стороны — владения мужа.

— Едите вы обычно вместе?

— Вы меня уже об этом спрашивали. Бывает и так, но ритм нашей жизни не совпадает, и вкусы у нас разные.

— Что вы делаете на отдыхе?

— Мы… Простите, Жерар унаследовал большую виллу под Канном. Мы ездим туда. Жерар недавно купил моторную яхту, и я вижу его там еще реже, чем в Париже…

— Враги у него были, вы не знаете?

— Никого, насколько я знаю. Одна я.

— Вы его ненавидите?

— Даже не ненавижу. И неприязни к нему тоже не питаю. Такой уж у него характер.

— Вы являетесь его наследницей?

— Да, единственной.

— Состояние значительно?

— Оно могло бы соблазнить многих женщин в моем положении. Но дело в том, что деньги меня не интересуют, и я была бы более счастлива в комнатушке на седьмом этаже…

— Почему вы не потребуете развода?

— По лености. Или из безразличия. Наступает такой момент, когда больше ничего не хочется, когда каждый день производишь одни и те же движения, не думая об этом.

Дрожащей рукой она схватилась за рюмку.

— Ваше здоровье.

И залпом осушила ее.

— Видите? Наверное, должна была бы покраснеть.

— Так вам говорил муж?

— Когда я начала пить, да. С тех пор прошли годы.

— А теперь?

— Ему все равно.

— Что бы вы почувствовали, узнав о смерти мужа? Что избавились от него?

— Даже не это. Он так мало значит для меня!

— Вы думаете, с ним могло произойти несчастье?