— Но что могла натворить эта женщина?

Мисс Твиттертон и сама точно не знала.

— По-моему, она трясла бутылку, — всхлипнула она. — о, Господи!

Грозный вопль огласил окрестности. Вопль превратился в гром.

— Что? Все мои милые цыплятки?

Но последние слова мисс Твиттертон приняла особенно близко к сердцу.

— О-о-о-о! Хоть бы он его не ударил!

— Ударил?! — Харриет не знала, плакать ей или смеяться — о, не беспокойтесь, мисс Твиттертон.

Но тревога, как инфекция, уже начала распространяться и на нее… Даже самые выдержанные и прекрасно воспитанные господа иногда бывают грубы со своими слугами. Несчастные женщины прижались друг к другу в ожидании взрыва.

— Так, — где-то далеко сказал сердитый голос. — Все, что я могу сказать, Бантер, постарайся, чтобы впредь этого больше никогда не было… Хорошо… Боже мой, приятель, зачем ты мне это говоришь?.. Конечно, ты не хотел… Пойдем, посмотрим на покойников.

Голоса удалились, женщины вздохнули свободнее. Черное крыло мужской ярости тенью накрыло дом и исчезло.

— Вот видите, — сказала Харриет. — Все оказалось не так страшно… Дорогая мисс Твиттертон, что все-таки случилось? Вы вся дрожите… Вы, конечно… конечно, не думали, что Питер начнет крушить мебель или бить посуду, правда? Садитесь здесь у огня. У вас ледяные руки.

Мисс Твиттертон позволила себя усадить.

— Простите… это так глупо. Но… Я всегда ужасно боюсь, когда… мужчины сердятся… и… и… в конце концов, все они мужчины, не так ли?.. А мужчины такие ужасные существа!

Конец фразы утонул в новом потоке слез. Харриет начала подозревать, что здесь нечто большее, чем бедный дядюшка Вильям или пара дюжин бутылок портвейна.

— Дорогая мисс Твиттертон, что случилось? Я могу вам чем-то помочь? Вас кто-то обидел?

Ее участие совсем доконало мисс Твиттертон, она упала прямо в добрые руки.

— О, миледи, миледи! Мне так стыдно об этом говорить. Он говорил мне такие ужасные слова. О, пожалуйста, простите меня!

— Кто говорил? — спросила Харриет, усаживаюсь рядом.

— Фрэнк. Страшные слова… Я знаю, что немного старше, чем он. И, конечно, я была ужасной дурой. Но он же сам говорил, что я ему нравлюсь.

— Фрэнк Кратчли?!

— Да. И я сама виновата в том, что случилось с деньгами. Мы собирались пожениться. Мы только ждали, когда дядя вернет Фрэнку сорок фунтов и мои маленькие сбережения, которые я ему одолжила. А теперь все пропало, и я не получу наследства. И теперь он говорит, что ненавидит меня, что не может на меня смотреть. А я… я его так люблю!

— Мне так жаль, — беспомощно сказала Харриет. Что еще можно было сказать. Все это было так нелепо и так грустно.

— Он… он… он назвал меня старой курицей, — это была самая страшная фраза, и когда мисс Твиттертон все-таки ее повторила, ей стало немного легче. — Он так на меня рассердился, что я потеряла свои деньги. Но я же не могла взять у дяди расписку!

— О, дорогая мисс Твиттертон!

— Я была так счастлива. Думала, мы поженимся, как только Фрэнк купит гараж. Мы, конечно, никому не говорили, потому что, понимаете, я немного старше, хотя, конечно, я в лучшем положении. Но он так хорошо работал. И он такой замечательный…

Такой страшный удар, подумала Харриет, но все так и должно было случиться. Вслух же она сказала:

— Дорогая, если он так к вам относится, значит, он вовсе не такой уж замечательный. Он не достоин чистить вашу обувь.

Питер пел:


«Que donneriez-vous, belle,

Pour avoir votre ami?..»


(Кажется, он уже немного успокоился, подумала Харриет).

— И он такой красивый… Мы встречались с ним на церковном дворике. Там есть милая скамеечка… По вечерам там никого не бывает… И я разрешала ему себя целовать…


«Je donnerais Versailles,

Paris et Saint Denis!»


— …А теперь он меня ненавидит… Я не знаю, что делать… Я этого не переживу… Никто не знает, что я сделала для Фрэнка…


«Aupres de та blonde

Qu'il fait bon, fait bon, fait bon…»


— О, Питер, — трагически прошептала Харриет. Она встала и закрыла дверь, чтобы никто не видел душераздирающего зрелища. Мисс Твиттертон, совершенно измученная, сидела в уголке дивана и тихо всхлипывала. Харриет переполняли самые разные мысли и чувства, они лежали разноцветными слоями, как неаполитанское мороженое.

Что же с ней делать?..

Он поет французские песни…

И, наверное, уже пора ужинать…

Кто-то говорил о Полли…

Миссис Руддл скоро сведет всех с ума…

Bonte d'ame…

Мертвый Ноукс в нашем подвале… Бедный Бантер!..

Селлон?..

Если ты поймешь, Как, ты узнаешь, Кто…

Этот дом…

Сердце мое охвачено искренней и чистой любовью…


Она вернулась и села в кресло.

— Послушайте. Не нужно так горько плакать. Он этого не стоит. Честное слово, не стоит. Среди десяти тысяч мужчин вы не найдете такого, кто стоит хоть одной вашей слезинки (нельзя говорить такие вещи). Постарайтесь его забыть. Я понимаю, что это трудно…

Мисс Твиттертон подняла заплаканные глаза.

— Вы сами могли бы забыть?

— Забыть Питера? (Нет, это совершенно разные вещи). Понимаете, Питер…

— Да, — беззлобно сказала мисс Твиттертон. — Вам очень повезло. И я уверена, вы этого заслуживаете.

— Я твердо уверена, что не заслуживаю (Боже правый, сколько разных женщин… И у каждой своя судьба?)

— И что вы теперь обо мне подумаете! — всхлипнула мисс Твиттертон, к которой неожиданно вернулось чувство реальности. — Надеюсь, лорд Питер не очень рассердился. Понимаете, я услышала, как вы подходите к дому. Я не хотела, чтобы меня видели. Поэтому я побежала наверх. А потом в комнате стало тихо, и я подумала, что здесь никого нет. А потому увидела вас… вместе…

— Ничего страшного, — хрипло сказала Харриет. — Пожалуйста, не думайте больше об этом. Он поймет, что это простое недоразумение. А теперь успокойтесь, не надо плакать.

— Мне пора идти, — мисс Твиттертон сделала слабую попытку привести в порядок свои растрепанные волосы и маленькую легкомысленную шляпку. — Боюсь, я выгляжу ужасно.

— Нет, нет, что вы! Капелька пудры, и все будет в порядке. Где моя пудра? О, Боже, я оставила ее у Питера в кармане. Ах, нет, вот она. Бантер ее убрал. Он всегда прибирает за нами. Несчастный Бантер! И несчастное вино! Для него это, наверное, было настоящим ударом.

Мисс Твиттертон терпеливо позволила Харриет привести себя в порядок, как маленький ребенок — своей заботливой няне.

— Ну вот! Теперь все в порядке. Смотрите! Никто ничего не заметит.

Зеркало! Мисс Твиттертон содрогнулась при одном упоминании о нем, но любопытство взяло верх. Это было ее лицо, но какое необычное!

— Я раньше никогда не пользовалась пудрой. Я выгляжу… немного легкомысленно.

Она восхищенно смотрела на свое отражение.

— Да, — весело сказала Харриет. — Иногда пудра очень кстати. Давайте, я уберу эту прядь назад…

Ее собственное смуглое, немного раскрасневшееся лицо появилось рядом с лицом мисс Твиттертон, и Харриет с ужасом обнаружила, что ее волосы до сих пор украшает виноградная ветвь.

— Боже мой! Как глупо я выгляжу! Понимаете, мы немного дурачились…

— Вы выглядите прекрасно! — искренне сказала мисс Твиттертон. — Дорогая моя, я так боюсь, все подумают…

— Никто ничего не подумает. А сейчас обещайте, что больше не будете плакать.

— Не буду, — грустно сказала мисс Твиттертон. — Постараюсь больше не плакать. — Две крупные слезы потекли по щекам, но мисс Твиттертон вовремя вспомнила о пудре и осторожно вытерла их краешком носового платка. — Вы были так добры ко мне. А теперь мне пора бежать.

— Спокойной ночи. — Она открыла дверь. В коридоре стоял Бантер с подносом в руках.

— Надеюсь, я не задержался с ужином?

— Совсем нет, — сказала Харриет. — Еще рано. А теперь прощайте и не беспокойтесь ни о чем. Бантер, проводи, пожалуйста, мисс Твиттертон.

Она стояла перед зеркалом, рассеянно глядя на свое отражение. Виноградная ветвь вилась вдоль ее щеки.

— Бедняжка!

Глава XVII Семейные проблемы

Осторожно вошел Питер с бокалами в руках.

— Все в порядке, — сказала Харриет. — Она ушла.

Он поставил бокалы подальше от огня и весело сообщил:

— В конце концов, мы нашли приличные бокалы.

— Да, я вижу.

— Боже мой, Харриет, что я говорил?

— Все в порядке, милый, ты просто цитировал Донна.

— И все? По-моему, я прибавил пару вольностей от себя… Но, в конце концов, что в этом такого? Я тебя люблю, и пусть весь мир об этом знает.

— Боже тебя благослови.

— И все-таки, — продолжал он, решив закончить со щекотливой темой раз и навсегда. — Этот дом меня скоро доведет до нервного тика. Скелеты в каминах, трупы в подвале, престарелые девы прячутся по углам. Нужно будет сегодня вечером заглянуть под кровать. О, Боже!

Он нервно вздрогнул, потому что скрипнула дверь, вошел Бантер с еще одной лампой. Питер попытался скрыть замешательство, подошел к столу и заглянул в бокалы.

— Так это портвейн?

— Нет, кларет. Он не такой старый, но очень неплохой. «Леовилль». С легким осадком. Он, кажется, доехал неплохо. Смотрите, совершенно прозрачный.

Бантер поставил лампу на стол, бросил страдающий взгляд на кларет и поспешно вышел.

— Пострадал не только я, — сказал его хозяин, покачав головой. — Бантер оскорблен в лучших чувствах. Он считает, что эта бестолковая Руддл весь дом перевернула вверх дном. Мне нравится небольшая суматоха, но у Бантера свои представления о жизни.