Кирк согласно кивнул. Следователь отложил дознание на две недели.


Публика нехотя покидала зал. Кирк догнал Питера.

— Эта сварливая старуха! — сердито сказал он. — Мистер Перкинс на нее очень разозлился. Но если бы он меня послушал, можно было бы ограничиться только установлением личности убитого, а показания оставить на потом.

— Думаете, это было бы разумно? Чтобы она разнесла свою историю по всей деревне? И все бы потом говорили, что это вы помешали ей рассказать все следователю? Во всяком случае, она имела возможность выговориться. На самом деле, он вам оказал услугу, о который вы и не догадываетесь.

— Может быть, вы и правы, милорд. Я об этом не подумал. А почему вы спросили о свече?

— Я хотел узнать, действительно ли он все хорошо помнит. Ведь он был в состоянии аффекта. Если он ничего не помнит о свече, то с таким же успехом мог вообразить себе часы.

— Вы правы, — медленно сказал Кирк. Он не знал, радоваться ли ему или пока повременить. Сказать по правде, Питер и сам этого не знал.

— А может, — прошептала Харриет ему на ухо, — он наврал про время?

— Не может. Странно, но он назвал точное время. На часах миссис Руддл было то же самое.

— О, Боже! — воскликнул инспектор. — Вы только посмотрите!

Питер посмотрел. На ступеньках образовалась маленькая стихийная пресс-конференция. В центре стояла миссис Руддл.

— О, Господи! — ахнула Харриет. — Питер, ты не можешь их оттуда убрать? Кто устроил весь этот бедлам?

— Они имеют на это право.

— Но каждый крестьянин должен уважать своего лорда. Это будет твой девиз.

— Моя жена, — печально сказал Питер, — с улыбой бросит меня в ров с тиграми, если потребуется. Попробуем что-нибудь сделать.

Он решительно направился к миссис Руддл. Мистер Панчен, видя, что его сиятельство совершенно один, и никаких быков вокруг не видно, подскочил к Питеру с плотоядной улыбкой. Остальные тесно сомкнули ряды.

— Вот я и говорю, — совсем рядом послышался сердитый голос. — Я тоже должен был давать показания. Закон должен знать о моих сорока монетах. Они хотят это скрыть от следствия, вот что они делают.

— Не думаю, что это их волнует, Фрэнк!

— Это волнует меня. Кроме того, разве он не обещал мне заплатить в среду? Думаю, нужно обо всем рассказать следователю.

Сэлком Харди, уже получивший от Питера все, что его интересовало, теперь не выпускал из цепких объятий миссис Руддл. В голове Харриет созрел хитроумный план.

— Мистер Харди, если вы хотите узнать подробности этого дела, так сказать, изнутри, вам лучше поговорить с садовником, Фрэнком Кратчли. Вон он стоит, разговаривает с мисс Твиттертон. Его в суд не вызывали, но уверена, у него есть что рассказать.

Салли что-то благодарно промычал.

— Может получиться эксклюзивный репортаж, — коварно улыбнулась Харриет.

— Большое вам спасибо, — ответил Салли, — за совет.

— Это часть нашего соглашения, — улыбка Харриет стала просто лучезарной. Мистер Харди немедленно пришел к выводу, что Питер женился на выдающейся женщине. Он бросился к Кратчли, и через несколько секунд они в обнимку проследовали к бару. Покинутая всеми миссис Руддл сердито оглядывалась вокруг.

— Ах вот вы где, миссис Руддл! А где же Бантер? Пусть он отвезет нас домой, а потом вернется за его сиятельством. Иначе мы не успеем с обедом. Просто умираю от голода. Какие невыносимые зануды эти журналисты!

— Вы правы, миледи, — ответила миссис Руддл. — Порядочной женщине нечего делать рядом с ними.

Она поправила прическу и поплелась следом за своей госпожой. Усевшись на роскошное сиденье, миссис Руддл и сама почувствовала себя кинозвездой. Сейчас бы сюда репортеров!

Когда они отъезжали, защелкали камеры.

— Ну вот видите, — сказала Харриет. — Завтра вы будете во всех газетах.

— Не может быть! — ахнула миссис Руддл.


— Питер?

— Да, мадам?

— Помнишь, мы с тобой сочиняли версии? И теперь это заявление по поводу миссис Селлон.

— Замужняя женщина вместо деревенской девушки. Да, очень любопытно.

— Как ты думаешь, в этом что-то есть?

— Кто знает!

— Но когда мы это все придумывали, ты же говорил несерьезно?

— Люблю придумывать всякие глупости. Почему-то досужим домыслам верят охотнее, чем правде. Правда, не всегда получается. Еще котлетку?

— Да, пожалуйста. Бантер великолепно готовит. Домашний ангел-хранитель. Мне кажется, Селлон на удивление легко прошел дознание.

— Ничего, кроме правды, причем в рамках официальной версии. Кирк его здорово подготовил. Я все думаю… Ладно, к черту! Ни о чем не хочу думать. Не буду забивать себе голову всеми этими людьми и их тайнами. В конце концов, у нас медовый месяц, а друг для друга у нас совершенно не остается времени. Знаешь, о чем я вспомнил? Нас как-то приглашал к себе на вечеринку викарий. Обещал угостить отличным шерри.

— Шерри? О Господи!

— Компанию обеспечиваем мы, а шерри — за ним. Его жена будет очень рада видеть нас у себя. Она попросила прощения, что не предупредила нас по телефону. Днем у нее женское собрание.

— Это обязательно?

— Думаю, обязательно. Мы подали ему пример, и он решил ввести в этих краях моду на шерри. Для пробы даже заказал бутылочку.

Харриет недоуменно посмотрела на него.

— Где заказал?

— В лучшей гостинице Пэгфорда… Я принял приглашение за нас обоих. Я правильно сделал?

— Питер, ты ненормальный. Вечеринка с шерри в доме викария? В какое положение ты ставишь тихого, достойного старика? Мы должны придумать какой-то предлог. Ну, например, в последний момент ты залил пиджак вином. Ты ведь не пойдешь в залитом вином пиджаке?

— А ты думаешь, им такой пиджак не понравится? Я думаю, понравится. К тому же у тебя было какое-то платье, которое ты давно собиралась мне показать.

— Ты слишком хорош, чтобы жить… Конечно, мы пойдем и будем пить их шерри, если тебе так хочется. Но разве мы не можем хоть немного побыть капризными эгоистами?

— Как это?

— Куда-то поехать вдвоем.

— Боже мой! Конечно, можем… Ты себе так представляешь счастье?

— Моя фантазия еще не залетала так высоко. Но подозреваю, такое неслыханное счастье возможно. И брось танцевать на моем трупе. Лучше съешь кусочек этого. Я не знаю, что это, но готовил Бантер. Выглядит замечательно.


— Могу ли я быть капризным эгоистом? …Можно я поеду быстро?.. По-настоящему быстро?

Харриет подавила дрожь. Она любила водить машину, любила, когда кто-то хорошо ведет машину, но при скорости выше семидесяти миль чувствовала, что все внутри обрывается. И все-таки, женатые люди не могут все делать по-своему.

— Хорошо. Можешь по-настоящему быстро, если хочешь.

— Действительно, слишком хорошо, чтобы жить!

— Я бы сказала, слишком хорошо, чтобы умирать… Но «по-настоящему быстро» означает, что мы уже на шоссе?

— Правильно. Мы выехали на шоссе и теперь помчимся с ветерком.

Пытка длилась до самого Пэгфорда. Хорошо, что они не встретили никого из подчиненных старшего инспектора Кирка, притаившегося где-нибудь на обочине. Зато обогнали Фрэнка Кратчли на старом такси. Фрэнк изумленно-восхищенным взглядом проводил роскошный «Даймлер». Мимо полицейского участка Питер предусмотрительно прополз на скорости не более тридцати миль. Потом они свернули и, наконец, выехали на проселочную дорогу. Харриет, почти не дышавшая в течение последнего получаса, набрала полную грудь воздуха и абсолютно спокойным голосом заметила, что для гонок погода просто идеальная.

— Ты так думаешь? А как тебе понравилась дорога?

— Великолепная, — пылко ответила Харриет. — Особенно последний поворот.

Он улыбнулся.

— Я должен был ехать помедленнее. Боже мой, я и сам когда-то боялся скорости. Наверное, я весь в отца. Нужно смотреть в лицо опасности. Когда-то он проделал то же самое со мной. Это помогло. К тому же, было модно все время доказывать, что ты не трус. И бравировать этим.

— Что-то я этого не заметила.

— Ты меня мало знаешь. Я уже не боюсь скорости, поэтому и устраиваю такие шоу. Но даю тебе слово, это больше не повторится. Во всяком случае, сегодня.

Стрелка спидометра упала до двадцати пяти, и они тихо ехали через поля и луга по заброшенной проселочной дороге. Около полудня они оказались в маленькой деревушке, милях в тридцати от дома. Посреди старой деревушки возвышалась новая церковь. Напротив, у подножия холма, блестел пруд. Холм был покрыт густой зеленой травой.

— Давай поднимемся на холм, — сказала Харриет, когда Питер вопросительно посмотрел на жену. — Оттуда, наверное, замечательный вид.

Машина медленно въезжала на вершину холма. По обеим сторонам дороги рос низкий кустарник, который уже слегка позолотила осень. До самого горизонта раскинулись луга. Поля спелой пшеницы тусклым золотом блестели под октябрьским солнцем. Пастбища манили душистой зеленью. Сизый дымок поднимался над красными черепичными крышами и легким облаком стоял над садами. Прямо под холмом они увидели старую полуразрушенную церковь. Остались только паперть и колокольня. Остальные камни, очевидно, пошли на строительство новой церкви в центре деревни. Но еще оставались фрагменты античного пола, солнечные часы и деревянные скамьи, на которых возносили молитвы многие и многие поколения прихожан. Ветер врывался через пустые окна, теребя траву и цветы, пробившиеся между плитами. Питер ахнул и остановил машину на краю холма.

— Пусть я потеряю все свои деньги, до последнего пенни, — сказал он, — если это не одна из наших труб!

— Мне кажется, ты прав, — сказала Харриет, задумчиво глядя на солнечные часы, чья колонна имела неоспоримое сходство с «Тюдоровскими трубами». Они вышли из машины и пошли к церкви. Вблизи часы оказались странным уродцем, собранным из совершенно несовместимых вещей. Циферблат и стрелка были, несомненно, древними. Фундаментом служило мельничное колесо, а колонна, на которой они были установлены, оказалась полой внутри.