– Питер…

Он покачал головой, раздосадованный своим бессилием:

– Как мне найти слова? Их все забрали поэты, мне нечего ни сказать, ни сделать.

– Разве что добиться того, чтобы я впервые в жизни поняла их смысл.

Он не поверил своим ушам.

– Я это смог?

– Ох, Питер. – Как-то надо было его убедить, было очень важно, чтобы он верил. – Всю жизнь я блуждала в потемках… но теперь у меня есть твое сердце, и мне довольно.

– О чем же все великие слова, как не об этом? Я люблю тебя – с тобою я покоен – я пришел домой.


В гостиной было так тихо, что мисс Твиттертон решила, будто там никого нет. Она бесшумно спустилась по ступенькам, опасаясь, как бы не услышал Бантер. Дверь была не заперта, и она открыла ее дюйм за дюймом. Лампу переставили, поэтому она очутилась в темноте, но комната все же не была пуста. У дальней стены в ярком круге света замерли, как на картине, две фигуры: темноволосая женщина в огненном платье обвивала руками склоненные плечи мужчины, чья золотая голова покоилась у нее на коленях. Они были настолько неподвижны, что даже большой рубин на ее пальце не мерцал, а ровно сиял. Мисс Твиттертон обратилась в камень и не смела шагнуть ни вперед, ни назад.

– Дорогой. – Слово было сказано шепотом, оба остались недвижны. – Душа моей души. Мой люби мый, мой муж. – Руки, должно быть, сильнее сжали объятие, потому что красный камень вдруг сверкнул огнем. – Ты мой, ты мой, ты весь мой.

Голова поднялась, и в его голосе зазвучало то же торжество, что и в ее:

– Твой. Какой ни есть – весь твой. Со всеми недостатками, всей дурью – твой целиком и навеки. Покуда у этого несчастного, пылкого, фиглярствующего тела есть руки, чтобы тебя обнять, и губы, чтобы сказать “я люблю тебя”…

– Ооо! – простонала мисс Твиттертон со сдавленным всхлипом. – Я не могу, это невыносимо!

Мизансцена лопнула, как мыльный пузырь. Исполнитель главной роли вскочил на ноги и отчетливо произнес:

– Да чтоб тебя разорвало!

Гарриет встала. Ее восторженное состояние бесследно испарилось, уступив место стремительной ярости и обиде за Питера, поэтому она заговорила резче, чем хотела:

– Кто это? Что вы здесь делаете? – Она вышла из круга света и вгляделась в сумрак. – Мисс Твиттертон?

Мисс Твиттертон онемела и перепугалась до потери соображения. Она истерически глотала воздух. Со стороны камина раздался угрюмый голос:

– Так и знал, что выставлю себя идиотом.

– Что-то случилось, – сказала Гарриет, смягчаясь и успокаивающе протягивая руку. Мисс Твиттертон обрела дар речи:

– О, простите меня… я не знала… я не хотела… – тут воспоминание о собственном горе взяло верх, – о, я так кошмарно несчастна!

– Думаю, – сказал Питер, – мне лучше пойти проверить, перелит ли портвейн.

Он быстро и тихо вышел, не закрыв за собой дверь. Но зловещие слова успели проникнуть в сознание мисс Твиттертон. Ее вновь охватил ужас, слезы высохли, не пролившись.

– Боже, боже мой! Портвейн! Он сейчас снова рассердится.

– Господи! – воскликнула сбитая с толку Гарриет. – Что стряслось? О чем вы?

Мисс Твиттертон содрогнулась. По донесшемуся из коридора зову “Бантер!” она поняла, что кризис неотвратим.

– Миссис Раддл сделала с портвейном что-то ужасное.

– Бедный мой Питер! – сказала Гарриет. Она тревожно прислушалась к голосам. Бантер бормотал какие-то пространные объяснения.

– О боже, боже, боже! – причитала мисс Твиттертон.

– Но что могла натворить эта женщина? Мисс Твиттертон точно не знала.

– Кажется, встряхнула бутылку, – промямлила она. – Ой!

Громкий вопль страдания сотряс воздух. Питер перешел на крик:

– Как?! Всех моих цыпляток вместе с маткой?..[244]

В последнем слове мисс Твиттертон со страхом опознала ругательство.

– Ой-ой-ой! Надеюсь, до рукоприкладства не дойдет.

– До рукоприкладства? – переспросила Гарриет, одновременно рассерженная и позабавленная. – Нет, не думаю.

Но тревога заразна, к тому же известны случаи, когда бывалые мужчины вымещали гнев на слугах. Женщины прильнули друг к другу в ожидании взрыва.

– Что ж, Бантер, – донеслось издалека, – я могу лишь сказать: не допускайте этого впредь… Хорошо… Боже милостивый, дружище, в этом нет необходимости… Конечно, вы не… Пойдемте лучше осмотрим трупы.

Звуки затихли, и женщины с облегчением выдохнули. Нависшая над домом ужасная угроза мужского насилия рассеялась.

– Ну вот, все обошлось, – сказала Гарриет. – Моя дорогая мисс Твиттертон, что с вами? Вы вся дрожите… Ведь вы же не думали всерьез, что Питер станет… станет швырять вещи или тому подобное? Идите, сядьте к огню. У вас ледяные руки.

Мисс Твиттертон позволила усадить себя на диван.

– Простите, я… это было так глупо. Но… я всегда так боюсь, когда джентльмены сердятся… и… и… в конце концов, они ведь мужчины… а мужчины та кие страшные!

Окончание фразы она выпалила с судорожным всхлипом. Гарриет поняла, что здесь кроется что-то посерьезнее бедного дяди Уильяма и пары дюжин портвейна.

– Дорогая мисс Твиттертон, что случилось? Как вам помочь? С вами кто-то плохо обошелся?

Сочувствия мисс Твиттертон не выдержала. Она вцепилась в ласковые руки.

– О, миледи, миледи, мне стыдно вам рассказывать. Он говорил такие кошмарные вещи. Пожалуйста, простите меня!

– Кто? – спросила Гарриет, садясь рядом.

– Фрэнк. Ужасные вещи… Я знаю, я немного старше его. Верно, я так глупа… Но он правда говорил, что я ему нравлюсь!

– Фрэнк Крачли?

– Да. Я же не виновата, что дядины деньги… Мы собирались пожениться, только ждали, когда вернутся сорок фунтов и мои скромные сбережения, которые занял дядя. И теперь они все пропали, и наследства от дяди нет, и он говорит, что терпеть меня не может, а я… я так его люблю!

– Мне очень жаль, – беспомощно сказала Гарриет. Что еще тут скажешь? Ситуация и смехотворная и гнусная.

– Он… он… он назвал меня старой курицей! – Выговорив самое страшное, мисс Твиттертон продолжала уже свободнее: – Он так разозлился из-за моих сбережений, но мне и в голову не пришло просить у дяди расписку.

– Ох ты господи!

– Я была так счастлива, думала, что мы поженимся, как только у него наладится с гаражом. Только мы никому не говорили, потому что, понимаете, я немного старше его, хотя, конечно, положение у меня повыше. Хотя он старается выбиться и стать лучше…

Как тяжко, подумала Гарриет, и как неизбежно! Вслух она сказала:

– Дорогая моя, если он с вами так обращается, он ни ка пельки не лучше. Он недостоин чистить ваши туфли.

Питер тем временем пел:

Que donnerez-vous, belle,

Pour avoir votre ami?

Que donnerez-vous, belle,

Pour avoir votre ami?

(Кажется, он уже пришел в себя, подумала Гарриет.)

– И он такой красивый… Мы встречались на клад бище – там есть милая скамейка. Вечером там ни кого не бывает. Я позволяла ему себя целовать…

Je donnerais Versailles,

Paris et Saint Denis!

– А теперь он меня ненавидит… Я не знаю, что де лать… Лучше утопиться. Никто не знает, на что я по шла ради Фрэнка…

Auprès de ma blonde

Qu’il fait bon, fait bon, fait bon.

Auprès de ma blonde

Qu’il fait bon dormir![245]

– Ну, Питер! – сердито прошептала Гарриет. Она встала и захлопнула дверь, отгородившись от этой бессердечной демонстрации счастья. Мисс Твиттертон, погруженная в свои переживания, тихо плакала в уголке дивана. Гарриет обнаружила в себе самые разные чувства – одно под другим, слоями, как неаполитанское мороженое:

Ну и что мне с ней делать?..

Он поет по-французски…

Должно быть, ужин уже скоро…

Есть какая-то Полли…

Миссис Раддл их доведет до ручки…

Bonté d'dme…[246]

Старый Ноукс лежал мертвый у нас в погребе…

(Eructavit cor meuml)

Бедный Бантер!

Селлон?..

(Qu’il fait bon dormir…[247])

Знаешь Как – знаешь и Кто…

Этот дом…

Мое он сердце взял, а я – его…[248]

Она пришла в себя и подошла к дивану.

– Послушайте! Не плачьте так горько. Он того не стоит. Честно. На десять миллионов мужчин не найдется и одного, из-за которого стоило бы так убиваться. – Людям бесполезно говорить та кое. – Постарайтесь его забыть. Я знаю, это кажется невозможным…

Мисс Твиттертон подняла взгляд:

– Вы бы не сочли это таким уж простым делом?

– Забыть Питера? – (Нет, и другое – тоже.) – Ну, разумеется, Питер…

– Да, – сказала мисс Твиттертон без обиды в голосе. – Вы из тех, кому повезло. Я уверена, вы этого заслуживаете.

– Твердо знаю, что не заслуживаю.

(Черта с два, милейший, много лучше! Если принимать каждого по заслугам…[249])

– И что вы, должно быть, думаете обо мне! – вскричала мисс Твиттертон, внезапно возвращаясь к действительности. – Надеюсь, он не слишком рас сердился. Понимаете, я услышала, как вы заходите в дом, а встречи с кем-либо я просто не вынесла бы, поэтому убежала наверх, а потом было так тихо, что я подумала, вы ушли, и спустилась. И увидела вас, таких счастливых…

– Это совершенно не важно, – поспешно сказала Гарриет. – Прошу вас, не придавайте этому значения. Он знает, что это просто случайность. Ну же, не плачьте.

– Мне надо идти. – Мисс Твиттертон сделала слабую попытку поправить растрепавшиеся волосы и кокетливую шляпку. – Ну и вид у меня, наверное.

– Все в порядке. Вам только нужно немного припудриться. Где моя… ой, я оставила ее у Питера в кармане. Нет, вот она, на этажерке. Это Бантер. Он всегда за нами прибирает. Бедный Бантер – история с портвейном, должно быть, страшный удар для него.

Мисс Твиттертон терпеливо стояла, пока ее приводили в порядок, словно малыш в руках проворной няньки.

– Вот – вы выглядите замечательно. Видите? Ни кто ничего не заметит.