Дороти Л. Сэйерс - Медовый месяц в улье

Почувствовав, что дверь уперлась ему в плечо, он посторонился и впустил миссис Раддл.

– О ужас! О ужас! – кричала миссис Раддл. Ее глаза сияли зловещим торжеством. – Эк его бедную головушку расколошматили!

– Бантер! – Питер наконец произнес главное слово: – Вы хотите сказать нам, что это – убийство?

Мисс Твиттертон выскользнула из рук Гарриет и сползла на пол.

– Я не могу этого утверждать, милорд, но ситуация крайне неприятным образом напоминает убийство.

– Дайте мне, пожалуйста, стакан воды, – попросила Гарриет.

– Да, миледи. Миссис Раддл! Стакан воды, быстрее!

– Вот, пожалуйста. – Питер не задумываясь налил воду в фужер и передал миссис Раддл. – Оставьте все как есть. Крачли, сходите за полицией.

– Если вам нужна пылиция, – сказала миссис Раддл, – так вон Джо Селлон – это констебль, молодой парень, прям сейчас у моих ворот стоит и с моим Альбертом лясы точит. Пять минут, как я его видела, а я-то знаю, что бывает, как мальчишки языками сцепятся…

– Воды, – напомнила Гарриет.

Питер прошествовал к Крачли, неся с собой стопку виски.

– Выпейте и возьмите себя в руки. А потом бегите к флигелю и приведите этого парня, Селлона или как его там. Быстро.

– Спасибо, милорд. – Молодой человек вышел из оцепенения и залпом проглотил виски. – Это меня порядком ошарашило.

Он вышел. Мистер Паффет последовал за ним.

– Как я понял, – сказал мистер Паффет, легонько толкая Бантера под ребра, – вы не успели пиво вынести до этой заварушки, а? Ничего, на войне и хуже бывает.

– Ей лучше, бедняжке, – сообщила миссис Раддл. – Вот так, держитесь, молодчина. Теперь вам надо полежать как следует и чашку чаю. Мне ее наверх свести, миледи?

– Да, – сказала Гарриет. – Я сейчас приду.

Она подождала, пока они уйдут, и повернулась к Питеру, который стоял неподвижно, уставившись на стол. “Господи! – подумала она, пораженная его лицом. – Он уже немолод, полжизни прошло – ему нельзя…”

– Питер, бедный мой, дорогой! А мы надеялись тихо провести медовый месяц!

Он обернулся на ее прикосновение и горько рассмеялся.

– К черту! – сказал он. – Ко всем чертям! Снова тянуть старую лямку. Rigor mortis[114] и кто видел его последним, пятна крови, отпечатки пальцев, следы, сбор информации и “я обязан вас предупредить”. Quelle scie, mon dieu, quelle scie![115]

Молодой человек в синей форме просунул голову в дверь.

– Ну, – спросил констебль полиции Селлон, – в чем дело?

Укрыв мисс Твиттертон, Гарриет оставила ее на брачной постели в компании грелки и аспирина, а сама тихо прошла в соседнюю комнату, где обнаружила, что ее лорд стягивает через голову рубашку. Она подождала, пока его лицо снова появится на свет, и сказала:

– Привет!

– Привет! Все спокойно?

– Да. Ей лучше. Что происходит внизу?

– Селлон позвонил с почты, к нам из Броксфорда едет суперинтендант с полицейским хирургом. Поэтому я поднялся, чтобы надеть рубашку с галстуком.

Конечно, подумала Гарриет, усмехнувшись про себя. У нас в доме покойник, поэтому мы надеваем рубашку с галстуком. Нет ничего очевиднее. До чего абсурдно ведут себя мужчины! И как изобретательно окружают себя броней! Какой это будет галстук? Черный – это явно перебор. Тускло-фиолетовый или в мелкую крапинку? Нет. Галстук полковых цветов. Это самое подходящее. Строго, официально, ни к чему не обязывает. Ужасно глупо и мило.

Она разгладила улыбку на лице и стала наблюдать за торжественным переносом личных вещей из карманов блейзера в подходящие места пиджака и жилета.

– Все это, – сказал Питер, – чертовски некстати. – Он сел на край кровати, чтобы заменить шлепанцы на коричневые туфли. – Ты не слишком расстроена, я надеюсь? – Голос его звучал несколько сдавленно, так как он наклонился, чтобы завязать шнурки.

– Нет.

– С одной стороны, к нам это не имеет никакого отношения. То есть его убили не из-за тех денег, которые мы ему заплатили. Все эти деньги лежали у него в кармане. В банкнотах.

– Боже мой!

– Нет сомнения, что он собирался скрыться, но кто-то ему помешал. Не сказал бы, что лично я сильно сожалею по этому поводу. А ты?

– Вообще-то нет. Только…

– Э?.. Ты все-таки расстроена. Черт!

– Да нет. Только когда думаю, как он все это время лежал в погребе. Я знаю, что это глупость, но мне жаль, что мы спали в его постели.

– Я боялся, что ты будешь об этом думать. – Он встал и на миг остановился у окна, глядя вниз на поле и лес, тянущиеся за дорогой. – Но знаешь, кровать, должно быть, такая же старая, как и весь дом, – по крайней мере остов. Она может рассказать много историй о рожденьях, свадьбах и смертях. От этого никуда не денешься – если не жить на новенькой вилле и не покупать мебель на Тоттенхэм-корт-роуд…[117] Однако я бы дорого дал, чтобы всего этого не произошло. Если ты будешь вспоминать об этом каждый раз.

– Ой, Питер, да нет. Я не про это. Дело не в том, что. Все было бы иначе, если бы мы по-другому сюда приехали.

– Вот именно. Предположим, я приехал бы сюда позабавиться с кем-то, до кого мне не было бы никакого дела. Тогда бы я чувствовал себя мерзко. Разумных причин для этого не нашлось бы и тогда, но я могу быть довольно неразумен, если хорошенько постараюсь. Но ведь сейчас речь идет о нас с тобой, и тут все иначе. Ничто из того, что сделали мы с тобой, не оскорбительно для смерти, если только так не думаешь ты, Гарриет. Я бы сказал, если что-то и может смягчить впечатление, которое оставила смерть этого несчастного, то это те чувства, которые мы… чувства, которые я испытываю к тебе, по крайней мере, и твои ко мне, если ты чувствуешь то же, что и я. Потому что в этом чувстве нет ничего низкого.

– Я знаю. Ты совершенно прав. Я больше не буду так про это думать. Питер, там не было. не было крыс в погребе?

– Нет, дорогая, никаких крыс. И все сухо. Превосходный погреб.

– Я рада. А то мне все мерещились крысы. Не то чтобы это было так важно, когда человек уже умер, но все остальное меня не так беспокоит, если только не думать о крысах. Честно говоря, сейчас меня уже ничего не беспокоит.

– Боюсь, нам нельзя уезжать из этих мест до конца дознания, но мы запросто можем поселиться где-нибудь еще. Именно об этом я хотел тебя спросить. Наверняка в Пэгфорде или Броксфорде есть приличная гостиница.

Гарриет задумалась:

– Нет. Пожалуй, я лучше останусь здесь.

– Ты уверена?

– Да. Это наш дом. Он никогда не был его домом – по-настоящему. И я не дам тебе повода думать, что есть разница между твоими чувствами и моими. Это будет еще хуже, чем крысы.

– Моя дорогая, я не предлагаю превратить наше пребывание здесь в испытание твоих чувств. Тщеславье шлет людей на риск, но только не любовь[118]. Мне легче: я был зачат и рожден в постели, на которой родились, женились и умерли двенадцать поколений моих предков, и некоторые из них, по мнению священника, кончили очень плохо, так что подобные страхи меня не преследуют. Но это не значит, что ты должна чувствовать так же.

– Не говори больше об этом. Мы останемся здесь и изгоним привидения. Я так хочу.

– Ладно, но если передумаешь, скажи, – ответил он, все еще не уверенный.

– Я не передумаю. Ты готов? Пойдем вниз. Пусть мисс Твиттертон поспит, если сможет. Если подумать, она не попросилась в другую спальню, а ведь это ее родной дядя.

– Сельские жители очень практично смотрят на жизнь и смерть. Они живут так близко к реальности.

– И люди твоего круга тоже. А вот мой круг гигиеничный и цивилизованный: проводят брачную ночь в отелях, рожают и умирают в больницах, не оскорбляя ничьих чувств. Кстати, Питер, нам ведь надо будет покормить всех этих врачей, суперинтендантов и прочих? Бантер сам с этим справится или я должна дать ему какие-то указания?

– Опыт научил меня, – сказал Питер, пока они спускались по лестнице, – что Бантера невозможно застать врасплох. Сегодня утром он добыл нам “Таймс”: всего лишь попросил молочника, чтобы тот поручил почтмейстерше позвонить в Броксфорд, чтобы “Таймс” передали автобусному кондуктору, который оставит газету на почте, а оттуда ее принесет девочка, разносящая телеграммы, – и это лишь пустяковый пример его энергии и находчивости. Но он, вероятно, сочтет за комплимент, если ты посоветуешься с ним о своем затруднении и похвалишь его, когда он скажет, что уже обо всем позаботился.

– Так и сделаю.

За то недолгое время, которое они провели наверху, мистер Паффет, очевидно, закончил чистить трубы, так как в гостиной с мебели сняли чехлы и развели огонь в очаге. На середину комнаты выдвинули стол, на нем стоял поднос с тарелками и приборами. Проходя в коридор, Гарриет заметила, что дом зажил своей жизнью. Перед закрытой дверью подвала стоял облаченный в форму констебль Селлон, подобно принцу Гарри с опущенным забралом, в гордых латах[119], готовый пресечь любое вмешательство в исполнение его обязанностей. На кухне миссис Раддл нарезала сэндвичи. В судомойне Крачли и мистер Паффет убирали кучу кастрюль, сковород и старых цветочных горшков из длинного соснового буфета, готовясь (как явствовало из наличия рядом с ними ведра с горячей водой) выскрести его начисто, чтобы он принял тело своего покойного хозяина. Задняя дверь была открыта, возле нее Бантер производил какие-то расчеты с двумя мужчинами, которые словно материализовались из воздуха со своим автофургоном. За ними можно было видеть мистера Макбрайда, прогуливавшегося по заднему двору с таким видом, словно он составлял опись его содержимого. И в этот момент раздался тяжелый стук во входную дверь.