Жиро сел к нему за столик. Пока он извинялся за мое поведение, Димитриос за мной наблюдал, и я понимал, что он заинтересовался.

Теперь я уверен, что не хотел иметь никаких дел с Димитриосом. И решил выслушать исключительно ради Жиро. Мы присели к нему за стол, и он рассказал о своем предложении. Димитриос умел убеждать, и наконец я согласился сделать то, о чем он просил. Несколько месяцев мы работали вместе, но однажды…

— Подождите-ка, — прервал Латимер, — а что это была за работа? Вы торговали наркотиками?

Мистер Питерс запнулся и нахмурился.

— Нет, мистер Латимер, не наркотиками. — Он снова запнулся, а потом вдруг перешел на французский: — Я расскажу, если вы настаиваете, хотя непросто объяснить это такому человеку, как вы, человеку, вышедшему из другой среды. Речь пойдет о вещах, с которыми вы никогда не сталкивались.

— Неужели? — съязвил Латимер.

— Понимаете, мистер Латимер, я читал одну вашу книгу. И царящая в ней атмосфера нетерпимости, предрассудков и незыблемых моральных устоев чрезвычайно меня расстроила.

— Понятно.

— Я не из тех людей, — продолжал мистер Питерс, — которые возражают против смертной казни. А вы, как я подозреваю, из них. Практическая сторона вопроса вас шокирует. И, поражаясь собственной жестокости, вы, сострадая, но ликуя, продолжаете охотиться на своего незадачливого убийцу, что вызывает у меня лишь отвращение. Вы как сентиментальный юноша, следующий за гробом богатой тетушки: в глазах стоят слезы, а сердце прыгает от радости. Испанцы, как вы знаете, не понимают, почему англичане и американцы не одобряют бои быков. Беднягам невдомек: нужно было всего лишь сделать вид, что мучить животных вынуждают закон и мораль, но делать это им неприятно.

Пожалуйста, мистер Латимер, не поймите меня превратно. Меня не пугает ваше моральное порицание, я возмущаюсь, потому что это вас шокирует.

— Поскольку вы еще не рассказали того, что меня предположительно должно шокировать, — раздраженно заметил Латимер, — мне трудно вам возразить.

— Да-да, конечно. Но простите меня, разве ваш интерес к Димитриосу не подогревается в большей мере тем, что он вас шокирует?

Латимер на секунду задумался.

— Наверное, вы правы. Именно из-за того, что я шокирован, я и пытаюсь его понять и объяснить. Я не верю в профессионального дьявола, о котором можно прочитать в детективе. И к тому же все, что я до этого слышал о Димитриосе, наводит на мысль, что он действовал последовательно, с отвратительной бесчеловечностью — не раз и не два, а постоянно.

— Вы считаете стремление к деньгам и власти бесчеловечным? Обладая этими двумя средствами, тщеславный человек может многое совершить во имя собственного удовольствия. А именно тщеславие и бросилось мне в глаза, когда я впервые увидел Димитриоса. Абсолютное и спокойное тщеславие, что делает человека намного опаснее обычных людей, которые лишь кривляются, словно павлины. Да ладно, мистер Латимер, будьте благоразумны! Разница между Димитриосом и приличным успешным дельцом заключается лишь в выборе метода — законном или нет. Оба в равной степени бывают жестоки.

— Чепуха!

— Любопытно, что я сейчас пытаюсь защитить Димитриоса от сторонника незыблемых моральных устоев. Уверен, что он бы мне за это спасибо не сказал. Димитриос был, несмотря на внешнее могущество, безнадежным неучем. Слова «незыблемые моральные устои» были для него пустым звуком. Кстати, кофе уже готов.

Мистер Питерс молча разлил кофе, поднес свою чашку к носу и вдохнул аромат. Потом поставил чашку на стол.

— Димитриос в то время занимался тем, что вы бы назвали проституцией или торговлей белыми рабынями. Любопытна уже сама формулировка. «Торговля» — в этом слове полно отталкивающего значения. «Белая рабыня» — здесь важен подтекст прилагательного. Кто-нибудь сегодня говорит о торговле цветными рабынями? Думаю, нет. Хотя большинство женщин имеют далеко не белый цвет кожи. Я не могу понять, почему последствия этой торговли должны быть более постыдны для белой девушки из трущоб Бухареста, нежели для негритянки из Дакара или китаянки из Харбина. Но беспристрастная комиссия Лиги Наций не оценивает эту сторону проблемы. К тому же они достаточно разумны и, чтобы не использовать слово «рабыня», предпочитают термин «торговля женщинами».

Мне это дело никогда не нравилось. Нельзя обращаться с живыми людьми как с неодушевленным товаром. Всегда возникают проблемы. Кроме того, существует вероятность, что в некоторых случаях прилагательное «белый» приобретет не только расовую, но и религиозную окраску — «незапятнанный». И хотя из своего опыта могу сказать, что вероятность эта незначительна, все же она существует. Может, я непоследователен или сентиментален, но я не желаю быть связанным с чем-то подобным. К тому же накладные расходы на легализацию просто чудовищны. Приходится добывать фальшивые свидетельства о рождении, заключении брака и смерти. Добавьте дорожные расходы и взятки, стоимость содержания… Вы понятия не имеете, сколько нужно заплатить за подделку документов, мистер Латимер! Их можно было достать в трех местах: в Цюрихе, Амстердаме и Брюсселе. Иногда удавалось раздобыть настоящий датский паспорт; химическим способом из него удалялись подлинные записи и фотография, а потом все заполнялось заново. И стоило это… дайте подумать, примерно две тысячи франков по сегодняшнему курсу. Фальшивка, изготовленная посредником от начала и до конца, стоила бы немного дешевле. Ну, скажем, тысячи полторы. Сейчас вы бы заплатили вдвое дороже. Большая часть дел в наше время проворачивается именно здесь — в Париже. И конечно, речь идет о беженцах. Плюс нужен огромный капитал. Если вы человек известный, то всегда найдется куча желающих дать взаймы, но все ждут безумных дивидендов. Поэтому лучше, если у вас есть собственные накопления.

У Димитриоса они имелись, и у него был выход на сторонние капиталы. Он представлял интересы нескольких очень богатых людей, и денег ему всегда хватало. Когда он пришел к нам с Жиро, у него возникли трудности иного рода. Благодаря деятельности Лиги Наций во многих странах переделали и ужесточили законы. Не то чтобы дела совсем застопорились, нет. Однако вести их стало сложнее, а платить приходилось больше.

Сначала все было просто. Нужные люди в Александрии сообщали ему, какие женщины требуются. Он ехал, скажем, в Польшу, набирал женщин, вез во Францию по легальным паспортам, а потом отправлял их на корабле из Марселя. На границе было достаточно сказать, что девушки прибыли для участия в театральной постановке.

После ужесточения правил все стало намного сложнее. В ту ночь, придя в «Крепость», он рассказал, что столкнулся с первыми неприятностями.

Он набрал женщин у одной мадам из Вильны, однако поляки запретили им выезжать, пока не будут предоставлены гарантии, что они едут заниматься приличной работой. Приличной!..

Естественно, Димитриос заверил польские власти, что он все подтвердит. Если бы он этого не сделал, то последствия стали бы роковыми. Он мог вызвать подозрения. И теперь каким-то образом требовалось добыть эти гарантии. Настал наш с Жиро черед. Мы должны были сказать, что наняли девочек для нашего кабаре, и отвечать на любые расспросы польского консульства.

Пока девушки оставались в Париже — примерно неделю или около того, — нам ничто не грозило. А если бы вопросы возникли в дальнейшем, то мы ничего не знали. Они закончили выступления и уехали. И не наше дело, куда именно.

Вот как все представил Димитриос. Он сказал, что за нашу роль в этом деле мы получим пять тысяч франков. Я усомнился: слишком легкие деньги. Но Жиро в конце концов меня убедил. Хотя я поставил Димитриосу условие, что даю согласие исключительно один раз, так как не был заинтересован и дальше ему помогать.

Через месяц Димитриос снова к нам зашел, заплатил пять тысяч франков и предложил еще работу. Я стал возражать, но Жиро тут же заметил, что в первом случае никаких проблем не возникло. И мои сомнения несколько поутихли. К тому же деньги были нам нужны, чтобы расплатиться с южноамериканцами.

Сейчас я думаю, что в первый раз Димитриос нас надул. Вряд ли мы действительно заработали те пять тысяч. Скорее всего он их нам подарил, чтобы завоевать наше доверие. Это в его духе. Кто-нибудь другой мог обманом вынудить вас помогать, а Димитриос вас покупал. И покупал по низкой цене. Он заставлял здравый смысл бороться с внутренним недоверием.

Итак, первые пять тысяч франков мы получили без всяких проблем. Вторые же принесли нам кучу неприятностей.

Власти Польши стали что-то подозревать, и нами заинтересовалась полиция. Самое худшее, что эти женщины, которые в принципе не умели танцевать, должны были находиться в «Крепости». Мы их ублажали, чтобы они не рассказали правду полиции, а они только и делали, что пили наше шампанское. Если бы Димитриос не согласился это оплачивать, мы бы понесли большие убытки. Он, конечно, сильно извинялся и сказал, что произошло недоразумение. Заплатив нам десять тысяч франков за доставленные неудобства, он пообещал, если мы согласимся и дальше с ним работать, во избежание проблем больше не привозить девочек из Польши.

Мы слегка поспорили, потом согласились. И несколько месяцев регулярно получали свои деньги.

С тех пор полиция нечасто навещала нас, и как-то все обходилось. Однако в конце концов снова возникли неприятности. На этот раз со стороны итальянских властей. Нас с Жиро допросил окружной следователь и продержал целый день в участке. Мы с компаньоном поссорились.

Хотя лучше сказать, здесь проявились наши разногласия. Я упоминал, что никогда не любил Жиро. За его грубость и бестолковость. К тому же он время от времени пытался меня надуть. А еще был зверски подозрительным. И ему нравились странные люди. Он водился исключительно с мерзкими личностями, привык тыкать всем подряд и лучше смотрелся бы в роли владельца какой-нибудь забегаловки. Скорее всего он им и стал. Если только не угодил в тюрьму. Когда злился, он часто бывал жесток и поколачивал людей.