— И Гродек вам не сказал?

— Нет. А мог?

Мягкие губы снова растянулись в улыбке. Как будто какое-то мерзкое растение развернуло свое лицо к солнцу.

— Да, мистер Латимер, мог. То, что вы мне сказали, объясняет дерзкий тон его письма. Я рад, что вы удовлетворили его любопытство. Богатые так часто жаждут чужих вещей в нашем мире… Гродек — мой дорогой друг, но только потому, что знает: нам помощь точно не нужна. Иначе он мог бы прельститься шансами на прибыль.

Латимер несколько секунд задумчиво изучал толстяка, а потом спросил:

— Мистер Питерс, у вас пистолет с собой?

Толстяк ужаснулся:

— Боже мой, нет, конечно. Зачем мне пистолет на дружеской встрече?

— Хорошо. — Латимер подошел к двери и повернул ключ в замке. Ключ он положил в карман. — А теперь, — решительно продолжил писатель, — я не хочу показаться нерадушным хозяином, но и моему терпению есть предел. Я проделал длинный путь, чтобы с вами встретиться, и все еще не знаю зачем. А я хочу это узнать.

— И узнаете.

— Это я уже слышал, — грубо оборвал Латимер. — Перед тем как мы начнем снова ходить вокруг да около, есть пара вещей, о которых вам стоит узнать. Я не сторонник насилия, мистер Питерс. Честно говоря, я его боюсь. Но есть моменты, когда даже мирный человек должен через себя переступить. И наверное, такой момент настал. Я моложе вас и нахожусь в лучшей форме. Если вы будете упорствовать и недоговаривать, я на вас нападу. Это первое.

Второе — я знаю, кто вы такой. Ваше имя не Питерс, а Питерсен, Фредерик Питерсен. Вы были членом банды наркоторговцев, организованной Димитриосом; вас арестовали в декабре 1931 года, заставили выплатить две тысячи франков и посадили в тюрьму на месяц.

Улыбка мистера Питерса стала вымученной.

— Гродек рассказал?

Он задал этот вопрос мягко и печально, а слово «Гродек» прозвучало как вариант имени Иуда.

— Нет. Сегодня утром я увидел вашу фотографию в газетном архиве.

— В газете… Ах да! Я не мог поверить, чтобы мой друг Гродек…

— Так вы не отрицаете?

— Нет. Это правда.

— Ну тогда, мистер Питерсен…

— Питерс, мистер Латимер. Я решил сменить имя.

— Хорошо, пусть будет Питерс. Переходим к третьему пункту. Когда я был в Стамбуле, то слышал интересные вещи про конец той банды. Говорили, что Димитриос вас предал, послав анонимно в полицию досье, обличающее семерых из вас. Это правда?

— Димитриос с нами поступил плохо, — хрипло произнес мистер Питерс.

— Также поговаривали, что Димитриос и сам стал наркоманом. Это правда?

— К несчастью, да. Полагаю, иначе он бы нас не предал. Мы зарабатывали для него уйму денег.

— А еще мне сказали, что ходили разговоры о мести. Вы все угрожали убить Димитриоса, как только выйдете на свободу.

— Я не угрожал, — поправил его мистер Питерс. — Вернее, угрожал не я. Но Галиндо, например, всегда был горяч.

— Понятно. Вы не угрожали: вы предпочли действовать.

— Я вас не понимаю, мистер Латимер. — У него был такой вид, словно он и правда не понимал.

— Не понимаете? Так давайте я вам объясню. Димитриоса убили возле Стамбула два месяца назад. Примерно в это время вы были в Афинах. А ведь это не очень далеко от Стамбула? Димитриос умер бедняком. Как такое может быть? Вы только что сами подчеркнули, его банда в 1931 году заработала уйму денег. А из того, что я о нем слышал, понятно: он не из тех людей, которые теряют деньги. Знаете, мистер Питерс, я резонно предполагаю, что вы убили Димитриоса. Из-за денег. Что скажете?

Какое-то время мистер Питерс с несчастным видом разглядывал Латимера, как добрый пастырь, готовый предостеречь заблудшего ягненка.

Потом он произнес:

— Мистер Латимер, вы очень неосмотрительны.

— А вы нет?

— И к тому же очень удачливы. Представьте, что я, как вы предположили, убил Димитриоса. И что мне сейчас пришлось бы сделать? Мне бы пришлось убить и вас. Разве нет?

Он сунул руку в нагрудный карман и вытащил пистолет.

— Видите, я вам солгал. Мне стало интересно, что вы сделаете, если будете думать, что я безоружен. Невежливо было приходить сюда с пистолетом — трудно доказать, что я принес его с собой не из-за вас. Поэтому я и солгал. Вы понимаете? Я очень хочу заручиться вашим доверием.

— Это что, такой ловкий ход, чтобы избежать вопроса об убийстве?

Мистер Питерс устало отложил пистолет.

— Мистер Латимер, включите воображение. Разве похоже, что Димитриос составил бы завещание в мою пользу? Нет. Тогда почему вы предположили, что я убил его ради денег? В наши дни люди не хранят богатство в сундуках… Да ладно, давайте мыслить здраво. Пообедаем вместе, а потом поговорим о делах. Я предлагаю после обеда выпить у меня кофе. Там немного удобнее, чем в этом номере. Хотя если вы предпочтете пойти в кафе, я пойму. Понятно, что вы мне не доверяете, и я не смею вас винить. Но по крайней мере давайте будем поддерживать иллюзию дружбы.

На секунду Латимер испытал некоторую симпатию к мистеру Питерсу. Правда, последняя часть его обращения была с оттенком жалости к себе. Но писатель не улыбнулся. Этот человек уже заставил его почувствовать себя дураком: было бы слишком, если бы Латимер ощутил себя еще и трусом. В то же время…

— Я проголодался, — начал он, — и не вижу причины, почему мы не можем пойти к вам. Мистер Питерс, я очень хочу быть дружелюбным, однако должен вас предупредить: если я не получу сегодня вечером удовлетворительного объяснения, то — есть полмиллиона франков, нет полумиллиона франков — я уеду на первом же поезде. Это ясно?

Улыбка мистера Питерса засияла снова.

— Куда уж яснее, мистер Латимер. И я очень сильно ценю вашу откровенность.

Улыбка стала тошнотворной.

— Жаль, что мы не всегда откровенны, не открываем ближнему сердца без страха, страха быть непонятым или понятым неверно! Насколько легче стало бы жить! Увы, мы слепы, мы так слепы. Если Всевышний решает, что нам должно делать вещи, которые осудит мир, давайте не стыдиться этого. Потому что мы в конечном счете просто исполняем его волю. А как мы можем осознать его цели? Как?

— Я не знаю.

— Да! И никто не знает, мистер Латимер. Никто не знает, пока Всевышний не призовет его.

— Пожалуй. И где мы будем обедать? Кажется, где-то рядом подают блюда датской кухни?

Мистер Питерс с трудом натянул на себя пальто.

— Мистер Латимер, вы же великолепно осведомлены, что нет. — Он горько вздохнул. — Вот зачем вы меня дразните? Нехорошо. В любом случае я предпочитаю французскую кухню.

Взбираясь по лестнице, Латимер думал, что мистер Питерс слишком легко выставляет его дураком.

По предложению толстяка и за его счет они поели в дешевеньком ресторанчике на рю Якоб. А потом пришли в тупик Восьми ангелов.

— А где же Кайе? — поинтересовался Латимер, когда они взбирались по пыльной лестнице.

— Его нет. В настоящий момент я единственный владелец.

— Понятно.

Мистер Питерс, который сильно запыхался к третьему пролету, на минуту остановился.

— Вы, видимо, решили, что я и есть Кайе?

— Да.

Мистер Питерс продолжил карабкаться наверх. Ступени скрипели под его весом. Латимеру, который отставал на две-три ступеньки, вспомнился слон в цирке, неохотно взбирающийся по пирамиде из цветных кубов, чтобы исполнить на вершине какой-нибудь трюк. На пятом этаже мистер Питерс, пытаясь отдышаться перед потертой дверью, вытащил связку ключей. Спустя мгновение он открыл дверь, включил свет и жестом пригласил Латимера войти.

Комната, протянувшаяся по всей длине дома, была разделена занавесом на две разные по форме части. В каждом конце располагалось высокое французское окно. И если представить себе интерьер, который ожидаешь увидеть в подобном доме, то можно понять, насколько все здесь было гротескно.

Первое, что заметил Латимер, — разделяющую занавеску, имитацию золотой парчи. Стены и потолок были расписаны ядовито-синей краской и забрызганы золотыми пятиконечными звездами. Из-под дешевых марокканских ковров не проглядывал ни один сантиметр пола. Ковры частично перекрывали друг друга, образуя в некоторых местах кочки, состоявшие из трех или даже четырех слоев. В комнате располагались три огромные тахты, доверху заваленные подушками, несколько обитых кожей оттоманок и марокканский стол с медным подносом. В одном углу стоял огромный медный гонг. Свет шел от покрытых резьбой дубовых фонариков. А в центре всего этого уместился маленький хромированный электрообогреватель. Чувствовался удушливый запах мебельной пыли.

— Ну вот мы и дома! — воскликнул мистер Питерс. — Раздевайтесь, мистер Латимер. Не хотите посмотреть остальную часть квартиры?

— С большим удовольствием.

— Это всего лишь еще один неудобный французский дом, — высказал свое мнение мистер Питерс, снова с трудом поднимаясь по ступеням. — Но здесь оазис в пустыне неудобства.

В спальне Латимер увидел мятую фланелевую пижаму.

— А вот туалет.

Латимер, заглянув в указанное помещение, узнал, что у хозяина есть вставные зубы.

— А теперь, — сказал Питерс, — я покажу вам кое-что любопытное.

Он вышел на лестничную клетку. Напротив двери стоял огромный шкаф. Мистер Питерс открыл дверцу и зажег спичку. На задней стенке шкафа в ряд располагались металлические крючки для одежды. Взявшись за центральный, он повернул его и потянул. Задняя стенка отъехала, и Латимер почувствовал на лице струю ночного воздуха и услышал шум города.

— Отсюда до следующего дома по стене идет узкий железный помост, — объяснил мистер Питерс. — А там стоит такой же шкаф. При этом с улицы ничего не заметно, потому что на нас смотрят лишь голые стены. Никто бы не увидел, если бы мы решили уйти этим путем. Идея Димитриоса.