Изнутри дом подавлял, он был таким же чопорным, как Эдвина. Внутренний дворик-патио был пустынен, комнаты поражали высокими потолками и тяжелыми драпировками. У меня сложилось ощущение, что похороны Рэндолфа Убхарта явно затянулись... Во всяком случае, дом был в трауре.

— Эдвина, — сказал Дон, — познакомьтесь с моей женой. Ее зовут Мэвис.

Несмотря на полумрак, царивший в гостиной, Эдвина пронзила меня своим взглядом насквозь.

— Приветствую вас, миссис Убхарт, — ее голос оказался бесцветным и тем не менее выдавал высокомерие и презрение. — Как поживаете?

— Благодарю, хорошо, — еле слышно ответила я.

— Вы остановитесь в апартаментах своих родителей, — обратилась Эдвина к Дону. — Я приготовила комнаты.

— Вы очень заботливы, — пробурчал Дон.

— Можете пройти туда. Багаж вам принесут.

— Что, уже есть прислуга? — вскинул брови Дон.

Эдвина соизволила кивнуть:

— Я наняла кухарку, горничную и привратника. Все с хорошими рекомендациями.

— Кто еще в доме?

— Мистер Дарк. Он прибыл вчера. К вечеру должна приехать чета Пейтенов. Они сообщили об этом. А вот когда приедет ваш брат, мне неизвестно.

— Мой сводный брат.

— Да. Ваш сводный брат.

Они обменялись взглядами: при всем желании я не смогла бы разгадать, что стоит за всем этим.

— Глупо, но я забыла о том, что Карл — ваш сводный брат, — проскрипела экономка.

Дональд Убхарт посмотрел на меня:

— Идем, Мэвис. Я покажу наши комнаты.

Я вежливо улыбнулась Эдвине:

— Мы еще увидимся. Я не прощаюсь.

— Разумеется. Я всегда в доме. Я его часть.

Она говорила слова, предназначенные для меня, но сама в это время смотрела на Дона. Он схватил меня за руку и потащил куда-то по коридору.

— Спокойно, спокойно, — шептала я ему. — Вы тащите меня так, словно вам не терпится вкусить все прелести медового месяца. Не забывайте, официально мы давно женаты.

Дональд замедлил шаг.

— Эдвина едва не вывела меня из себя. Эта особа появилась в доме после того, как отец развелся со второй женой. Подумать только: она ведет себя так, словно была его третьей женой! — Дон помолчал и неожиданно рассмеялся. — Только сейчас мне пришло в голову, что Эдвина, скорее всего, и была ему женой, но старик не хотел или не успел оформить отношения официально. Вот это и не дает ей покоя все пять лет после его смерти.

Апартаменты, отведенные нам, были неприлично огромными: две спальни, при каждой — ванная и туалетная комнаты. Двери спален выходили в гостиную, в которой можно было бы проводить соревнования по большому теннису.

— Клер могла бы спать спокойно, если бы это увидела, — сказал Дон, посмотрев на меня изучающим взглядом.

Вскоре в гостиной появился привратник, сгибающийся под тяжестью моего самого большого чемодана. Он грохнул его на пол так, что звякнули «сосульки» люстры. Через десять минут появился остальной багаж. Привратник свалил его у моих ног и искоса посмотрел на меня испепеляющим взглядом.

— Не поднять ли сюда еще и вашу машину, мадам? — съязвил он.

— Как вы со мной разговариваете? Вы представляете, кто я?

— Женщина, которая любит разнообразие в одежде, — сбавив пыл, ответил он сквозь зубы.

После его ухода Дон отнес вещи в мою спальню.

— Вы можете принять ванную или душ, — сказал он. — А потом мы спустимся вниз и попробуем напитки. Ну как?

— Годится.

— Договорились. Встретимся в пять часов, — он прикрыл дверь жестом настоящего джентльмена, а может быть, даже и настоящего мужа.

Приняв душ, я начала перебирать туалеты и остановилась на черном бархатном платье, оголявшем мои плечи, а также шею и часть груди. Короче, этот лоскут держался на двух тонюсеньких бретельках и должен был демонстрировать подлинность и притягательную натуральность некоторых телесных подробностей Мэвис Зейдлиц. Платье плотно облегало фигуру, но расширялось от колен книзу: это было что-то похожее на веер в духе двадцатых годов. Модельер заверял меня, что ностальгический силуэт платья направляет мысли на вечное и непреходящее... Но я точно знаю, что у мужчин этот силуэт направляет мысли совсем в другую сторону — весьма современную, даже сиюминутную.

Дон ждал меня в нашей общей гостиной. Он был очень внимателен. Платье вызвало в нем бурю чувств: я заметила это по его глазам.

— Нет, — твердо сказала я. — Ничего подобного. Несмотря на то, что я — ваша жена. На три дня.

— Мэвис, это будут очень длинные и мучительные для меня дни, — вкрадчиво ответил он.

Мы спустились в ту гостиную, где состоялось мое знакомство с Эдвиной, пересекли ее и прошли в бар.

В этом помещении крыша была стеклянной, поэтому солнце беспрепятственно гуляло по всем закоулкам. Около стойки бара стоял человек с бокалом. Толстячок. Я отметила, что его белый костюм сшит у первоклассного портного, и что когда-то этот мужчина-, несомненно, был кудряв: теперь те кудри заметно поредели. Залысины, впрочем, не портили его лица, и даже наоборот, лоб выглядел мощным — это был лоб мыслителя. Толстячок, увидев нас, заулыбался, обнажив два ряда отборных зубов. Когда мы подошли к нему поближе, я почуяла аромат дорогого парфюма.

— Приятно видеть вас здесь, — сказал он и протянул для рукопожатия ухоженную руку. — Дон так долго прятал свою жену. С его стороны это нечестно.

— Познакомься, Мэвис, — сказал Дон. — Это Фабиан Дарк, адвокат, поверенный семьи.

Я ожидала, что рука Фабиана будет мягкой и влажной. Но рукопожатие оказалось, на редкость, твердым и холодным.

Адвокат улыбнулся мне:

— Дон представляет меня так официально, словно я не являюсь давним другом семьи Убхартов... Впрочем, я зря его ругаю: у него отменный вкус, — он окинул меня оценивающим взглядом. — Наше вынужденное томление здесь мне уже начинает нравиться. Разрешите, я приготовлю для вас коктейль. Что вы предпочитаете?

— Трезвую голову, мистер Дарк.

— Зовите меня Фабианом. Я не настолько стар, чтобы не претендовать на ваше внимание. А что вы будете пить, Дон?

— Скотч. Приехали Ванда и Карл?

— Нет, — Фабиан разговаривал и одновременно управлялся с напитками. — Кстати, Дон, вы не знакомы с мужем Ванды?

— Нет. Не имел удовольствия.

Адвокат загадочно улыбнулся.

— Я немного знаю Грегори Пейтена. Он психоаналитик. Ванда поступила расчетливо: лучше выйти замуж за врача и разделить с ним кушетку, нежели платить за эту же кушетку по сто долларов за час.

Я от души рассмеялась.

Дон поморщился.

— Не будь занудой, — я потрепала «мужа» по плечу.

— О, вы мне с каждой минутой нравитесь все больше и больше, — сказал Фабиан. — Мы с вами, мне кажется, поладим. А Дон... Его всегда подводило чувство юмора.

— Я вижу, что вы нашли друг друга, — холодно заметил Убхарт. — Мне ничего не остается, как выйти и подышать свежим воздухом.

— Подожди, Дон! Я...

Не слушая меня, он удалился и закрыл дверь. Фабиан покручивал в руке бокал и смотрел на меня «зеркальными глазами»: я ничего не могла прочесть в них. Думаю все же, адвокат относился ко мне с симпатией.

— Вспышка раздражения... Не волнуйтесь, это скоро пройдет, — успокоил он меня. — Полагаю, вы привыкли к подобному. Резкая перемена настроения — отличительная черта Убхартов. Таким был и Рэндолф.

Он протянул мне полный бокал, я в рассеянности взяла его. Фабиан долго рассматривал меня — так, что мне стало не по себе. Я, конечно, привыкла к мужским ощупывающим взорам, и если испытываю беспокойство, то только тогда, когда меня перестают разглядывать. Но адвокат смотрел совсем иначе. В его взгляде не было ни желания, ни похоти. И это мне не нравилось.

— Ну и как вы нашли Эдвину? — спросил он наконец.

— Экономку? Знаете ли... — я попыталась подыскать подходящие слова.

— Она производит несколько устрашающее впечатление, да?

— Нет, она меня не напугала, хотя ей бы этого хотелось.

— Я вижу, что мы с вами найдем общий язык, — повторился толстячок и почему-то обрадовался. — Что касается Эдвины, ее несложно понять. Она столько лет играла роль «интересной женщины», «разочарованной», «изящной и недоступной»... Вы, надеюсь, понимаете, что это такое. Но потом ее амплуа сменилось на роль «несправедливо обойденной». Пять лет она живет воспоминаниями и культивирует в себе чувство оскорбленной добродетели. Вы, конечно же, знаете, что Эдвина может находиться в доме только до того дня, пока вашему мужу не исполнится тридцать лет.

— Да, Дон говорил мне об этом.

— Насколько я знаю, ей причитается две тысячи долларов. Эдвина провела здесь семь лет в качестве хозяйки, а получит вознаграждение садовника, после чего ее уволят. Таковы указания Рэндолфа Убхарта.

Неожиданно Фабиан затрясся — он смеялся беззвучно, одним ртом.

— У Рэндолфа было потрясающее чувство юмора. Я думаю, вы и я, мы оба поладили бы с ним.

— Да... То, что он сотворил с Эдвиной, очень смешно. Громче всех смеется она сама.

— Мэвис, давайте переменим тему. Как так случилось, что вы вышли замуж за Дона?

— В этом есть нечто особенное? Непонятное? Противоестественное? — я с осторожностью подбирала слова.

— Мне всегда казалось, что рядом с Доном должна быть другая женщина, не такая, как вы, — задумчиво сказал Фабиан. — Мэвис, а вы довольны своим браком? Извините, я вторгаюсь в ту область, в которой непозволительно копаться чужому человеку. Но все-таки я — адвокат семьи.

— Все считают, что наш брак удачен.

— Очень рад за вас, Мэвис. Мэвис... Я почему-то думал, что третью жену Дона зовут Клер.

Я прикусила губу.

— Откуда у вас такие мысли?

— Видите ли, я знаю, что вы с Доном поженились в Сан-Диего более года назад. У меня хранится копия вашего брачного свидетельства. Я получил ее из Сан-Диего: мне прислали копию после запроса. Это проще, чем надоедать Дону и заставлять его искать документ, который уже наверняка куда-то запропастился... Не подумайте, что я слежу за Доном. Я стараюсь добросовестно выполнять свои обязанности. Мне было необходимо юридическое подтверждение того, что Дон женат: иначе он не получит наследство Рэндолфа.