Жорж Сименон - Лунный удар

Один из лесорубов — выходец из Лиможа, другой — из Пуатье. Буйу родился в Морване. Все они были соседи. Тимар из Ла-Рошели мог бы за несколько часов приехать в гости к любому из них. Здесь они были объединены, горсточка людей, населявшая узкую полосу возделанной земли на опушке экваториального леса.

Суда приходили и уходили, пароходики вроде сегодняшнего носились как мухи под гудение лебедок. На высоте, господствовавшей над Либревилем, было кладбище, ненастоящее кладбище!

Нет, его подавляло ощущение не только большой дали, но еще и бесполезности своего пребывания здесь.

Бесполезно бороться с солнцем, проникающим сквозь все поры! Бесполезен хинин, от которого его тошнит и который нужно глотать каждый вечер! Бесполезно жить и умереть, чтобы четыре голых негра зарыли тебя на ненастоящем кладбище!

«Как вам пришло в голову приехать в Габон?» — спросил его губернатор.

А он сам? А другие? А тот резидент «Сакова», который из дебрей леса грозит застрелить всякого, кто попытается занять его место?

Стоял август. В Ла-Рошели, близ входа в порт, на пляже, окаймленном тамарисками, молодые люди и девушки лежали на песке.

«Тимар? Он уехал в Габон».

«Счастливчик! Какое чудесное путешествие!»

Несомненно, о нем говорили именно так. А он в это время брел подгибающимися ногами по местности цвета свинца. Мысль о возвращении щекотала его нервы.

Тимар стыдливо отклонял ее.

Жозеф в самом деле был племянником Гастона Тимара, генерального советника и будущего депутата Национального собрания. Но он не сказал, что отец его служил в мэрии, а ему самому из-за недостатка средств пришлось расстаться с университетом. По той же причине он не мог ходить с друзьями в кафе или казино.

Лодка, которая должна была доставить Тимара на его пост в глубине страны, все еще лежала на песке, среди туземных пирог. Никто не чинил ее, никто не думал о том, чтобы привести ее в порядок.

И вдруг в приливе ярости, смутившей его самого, он принял решение и даже задрожал от собственной смелости. Вблизи берега стоял гараж, где ремонтировали автомобили, всякие машины, мелкие суда. Тимар вошел туда и увидел какого-то белого, который пытался оживить старенький автомобиль, заставляя кучку негров толкать его.

— Вы могли бы починить лодку, что стоит вон там?

— За чей счет? «Сакова»?

И механик помахал пальцем, дав понять, что работа ему не подходит.

— Простите. За мой собственный.

— Это другой разговор. Вы знаете, тут дела наберется на тысячу франков.

Какая-то темная сила продолжала толкать Тимара вперед, требуя от него действия. Он открыл бумажник.

— Вот тысяча франков. Но только лодка мне нужна спешно!

— Я попрошу у вас три дня. Выпьете чего-нибудь?

— Благодарю.

Жребий брошен! Через три дня лодка будет готова, и Тимар отправится в ней на завоевание своего поста, потому что это должно стать истинным завоеванием.

Решительным движением он толкнул дверь отеля.

Зал был пуст, погруженный в полумрак, как обычно африканские дома. Приборы разложены для завтрака, но Адель сидела за стойкой одна.

Не глядя на нее и не успев даже сесть, Тимар объявил:

— Через три дня я уезжаю.

— О! В Европу?

— В лес!

Эти слова, которые было так приятно произнести, лишь вызвали на устах Адели ее двусмысленную улыбку. Тимар, обозлясь, сел в угол и сделал вид, будто читает газеты, уже дважды им прочитанные. Она не обращала на него внимания. Ходила по залу, отдавала распоряжения на кухне, переставляла бутылки, раскрыла кассовую книгу.

Тимар бесился, ему хотелось взволновать ее. С первых же слов он понял, что говорит бестактно, но было поздно.

— Вы знаете, что нашли гильзу?

— А-а!

— Гильзу от пули, убившей Тома.

— Я поняла.

— Кажется, это не произвело на вас большого впечатления?

Она повернулась к нему спиной, занялась бутылками.

— Какое впечатление, по-вашему, это должно было на меня произвести?

Они перебрасывались репликами через пустой зал, разрезанный на полосы света и тени, насыщенный влагой. И снова Тимаром овладело желание близости с Аделью, внезапное желание, унизительное для него.

— Вам надо быть осторожней.

Он не хотел угрожать. Но был не прочь немного припугнуть ее.

— Эмиль!

Тот сейчас же прибежал.

— Поставь на столы графины с вином.

С этой минуты бой шнырял между ними по залу.

Он появлялся то перед одним столиком, то перед другим, с незамытым пятном на белом костюме.

Пришли лесорубы, за ними — Маритен, счетовод нотариуса, англичанин-коммивояжер. Создалась обычная обеденная атмосфера, но с перешептыванием и заглушенным смехом по поводу событий ночи.

Однако самое осунувшееся лицо и самые усталые глаза были у Тимара.

Вечером он до последней минуты оставался в своем углу, делая вид, что читает. Первым удалился Маритен, лесорубы до десяти часов резались в карты, потом ушли тяжелой походкой. Бой запер двери и жалюзи, погасил часть ламп, и за все это время Тимар не сказал Адели ни слова, даже не взглянул на нее.

Она сидела за стойкой и запирала на ключ выдвижные ящики. Читала ли она его мысли? Поглядывала ли на него? Следила ли время от времени в течение вечера за ним?

Он слышал, как бой объявил:

— Готово, мадам.

— Хорошо, иди спать.

Она зажгла свечу, так как движок, питавший отель электрическим током, уже не работал.

Тимар нерешительно поднялся, подошел к стойке Когда он был уже близко, Адель со свечой в руке направилась к лестнице.

— Вы идете?

— В какую комнату мне идти?

— Ну.., в прежнюю.

Ту, что он занимал в первые дни, ту, куда она однажды утром пришла к нему и откуда его выселили только затем, чтобы поставить гроб!

Она предлагала ему подсвечник. Тимар отлично понимал, что стоит ему взять его, все будет кончено: она уйдет к себе. Волей-неволей ему придется лечь спать.

И он оставался на месте, неловкий, колеблющийся.

— Адель!

Ему трудно было продолжать. Он сам не знал, чего хотел. Он был похож на ребенка, который хнычет без причины или, скорее, потому, что чувствует себя обиженным, обиженным всем на свете, но не ясно чем.

Адель была слабо освещена. Все же он уловил на ее лице беглую улыбку. Женщина сделала два шага в сторону комнаты Тимара и отворила дверь. Пропустив его вперед, она закрыла дверь за собой и поставила свечу на туалет.

— Что ты хочешь?

Свет обрисовывал форму ее тела под платьем, черным с рыжеватыми отблесками.

— Я хотел бы…

Как и накануне вечером, он приблизился к ней с протянутыми руками, коснулся ее, но не посмел привлечь к себе. Она не отталкивала его, только чуть отвернулась.

— Ты отлично знаешь, что не уедешь через три дня.

Ложись.

Продолжая говорить, она сняла платье. Развернув москитную сетку и оправив простыню, встряхнула подушки.

Адель улеглась первая, как если бы они всегда спали вместе в этой постели, и спокойно ждала его.

— Погаси свечу.

Тимар проснулся более спокойным. Еще не открыв глаза, он уже знал: место рядом пусто. Он ощупал его рукой и улыбнулся, прислушиваясь к звукам в доме.

Бой подметал зал. Адель, вероятно, сидела за стойкой.

Он лениво поднялся, и первой его мыслью при взгляде на окно было: «Пойдет дождь!»

Как в Европе! И — тоже как в Европе — он поморщился, подумав, что придется взять зонтик. Небо нависло низко, небо мрачного серого цвета. Казалось, что не пройдет и пяти минут, как хлынет ливень, но и теперь ощущалось жаркое и влажное излучение невидимого солнца. Но дождя не будет. Не будет еще по крайней мере полгода. Тимар находился в Габоне! Подойдя к умывальному тазу, он улыбнулся покорной и несколько иронической улыбкой.

Он провел беспокойную ночь. Не раз, наполовину проснувшись, приоткрывал глаза и видел молочно-белую фигуру женщины, лежавшей подле него. Она прильнула к нему, положив голову на согнутую руку.

Спала ли сама Адель? Дважды она заставила Тимара изменить положение: он не мог лежать на левом боку — было трудно дышать. Когда он в последний раз открыл глаза, было уже светло, и Адель, стоя у двери, разыскивала оброненные шпильки.

Тимар пополоскался в воде, вытерся и стал рассматривать в зеркале свое утомленное лицо. Его смущала небольшая проблема, но он не желал ломать над ней голову, и притом у него было слишком мало опыта с женщинами, чтобы ее разрешить.

Он был убежден, что Адель не спала и даже не смыкала глаз, что провела всю ночь подле него, положив голову на свою согнутую руку и глядя перед собой в темноту. Что же это значило?

Тимар не хотел тревожиться. Умываясь, он принял решение: предоставить все случаю и откликаться на события, только если это будет необходимо.

Он спустился по лестнице и увидел, что все небо в тучах. Это еще более усиливало жару. Пройдя каких-нибудь десять шагов, Тимар уже взмок. В кафе Адель сидела на своем месте за стойкой, держа в зубах карандаш. Тимар не знал, что делать, и протянул ей руку.

— Добрый день.

Она ответила, чуть заметно вскинув ресницы, послюнила кончик карандаша и вернулась к прерванному занятию.

— Бой! Завтрак господину Тимару.

Два раза ловил он на себе ее задумчивый взгляд, но этот взгляд мог быть и бессознательным.

Наконец Адель заперла ящик кассы, сложила какие-то бумаги на стойке, обошла ее и подсела к столику Тимара. Так она поступала впервые. Прежде чем заговорить, женщина еще раз нерешительно оглядела его.

— Вы в хороших отношениях с дядей?

Трудно было найти слова, которые смутили бы его сильнее. Итак, она тоже интересуется знаменитым дядей?

— Да, в самых лучших. Он мой крестный, и я перед отъездом побывал у него, чтобы проститься.

— Он левый или правый?

— Он принадлежит к партии, именующей себя народными демократами или как-то в этом роде.