— Я сказала, — повторила Энн тихим, но чётким голосом, — как кто-то мог подменить кинжалы?

Все повернулись к ней.

Впервые за долгое время они восприняли её как личность, потому что во время всех этих событий она (как помнилось) не закричала, не заплакала, не упала в обморок — вообще не сделала чего-то подобного, ожидавшегося от неё.

Она была довольно бледна, а её кресло было отодвинуто подальше от тела Артура, не более того. Её тонкие пальцы постукивали по ручкам кресла.

— Понимаете, — она остановилась, будто в замешательстве, но продолжила. — Последним, кто трогал кинжал, был сам мистер Фэйн. Ведь так?

Опять воцарилась тишина.

— Так, — резко сказал Шарплесс.

— Он сидел здесь, — продолжила Энн, наморщив лоб, — с револьвером и кинжалом в руках. Тогда это был резиновый кинжал. Потому что я помню, как он его сгибал и разгибал.

Память присутствующих отправилась в прошлое, воссоздавая изображения.

— Верно, — признал Рич с той же резкостью. — Я тоже видел это своими глазами.

— Потом вы, — Энн посмотрела на Рича, — сказали ему положить револьвер и кинжал на тот столик. Он поднялся, подошёл к столику, положил их и вернулся сюда. Но никто из нас с тех пор даже не приблизился к этому столику.

Воспоминание было настолько чётким, а факт настолько неоспорим, что не ответил никто. Все повернулись и взглянули на столик, который стоял в центре комнаты как минимум в двенадцати футах от сбитой с толку группы, окружавшей кресло.

Энн, колеблясь, облизала розовые губы.

— Пожалуйста. Я не хочу, чтобы вы думали, что я вмешиваюсь или говорю, когда лучше помолчать. Но судите сами. Никто из нас не покидал полукруг, стояли мы или сидели. Все оставались на своём месте, даже когда Вики сама выходила из круга и шла в другой конец комнаты. Доктор Рич не следовал за ней; он тоже оставался здесь. Мы все видели друг друга всё время. Никто не проходил мимо этого столика. Никто из нас не мог подменить кинжалы.

И снова растянулась длинная пауза...

— Это правда! — взорвался Шарплесс. — Это так же верно, как святое писание!

Рич выдавил улыбку, тяжёлую, кривую улыбку.

— А вы, однако, детектив, мисс Браунинг, — заметил он, и краска залила её лицо. — Не могу не согласиться. Всё верно. И в таком случае...

Энн нахмурилась.

— Ну, видите ли, это означает, что кто-то, кого не было в комнате, пробрался внутрь и...

Она остановилась. Её глаза повернулись и остановились на Хьюберте Фэйне; выражение лица стало испуганным.

— Вот как, — задумчиво произнёс доктор Рич.

Хьюберт Фэйн стоял, опёршись одной рукой на спинку кресла. Он выглядел, как человек, с которым рок проворачивает грязные фокусы быстрее и невероятнее, чем заслуживает любое человеческое существо.

— Прошу вас, только не подумайте!.. — начала Энн.

Хьюберт прочистил горло.

— Ваша деликатность, мисс Браунинг, — сказал он, — приводит меня в восхищение. Но в то же время я в состоянии ответить. Мадам, я не убивал своего племянника. Я думаю, что могу торжественно заявить: он — последний человек в мире, которого я хотел бы видеть мёртвым. Это правда, что я был вынужден покинуть комнату. Но не считая того факта, что я разговаривал с алчным букмекером по имени...

— Подождите! — резко сказала Энн.

Она поднесла кончики пальцев ко лбу.

— Вы не возражаете? — спросила она Хьюберта.

Хьюберт продемонстрировал вежливое согласие человека, который, не будь рядом свидетелей, с радостью перекинул бы её через колено и отшлёпал.

— Вы не могли подменить эти кинжалы до того, как покинули комнату, — продолжила Энн. — Потому что всё то, что относится к нам, относится и к вам. Вы вообще не проходили мимо этого столика. Когда вас вызвали из комнаты, я помню, что смотрела на вас. Вы не покидали полукруг, пока не вышли из комнаты вслед за Дэйзи.

— И это, — согласился Шарплесс, — тоже правда.

— Сэр. Мадам. Я благодарю вас. Но...

— Но, — не умолкала Энн, — я не понимаю, как вы — о, простите! — вы или кто-то другой мог пробраться сюда, чтобы подменить кинжалы, позже. Или сделать это хоть когда бы то ни было, если на то пошло.

Доктор Ричард Рич явно был ошеломлён напором, с которым эта тихая девушка взяла процесс в свои руки.

— Никто не мог сделать это хоть когда бы то ни было? Я не понимаю.

— Ну... к примеру, возьмём дверь.

— Да?

— Она практически перед нами, — сказала Энн. — Она жутко скрипит, как бы аккуратно вы ни старались её открыть. Мог ли кто-либо войти сюда, пройти под прямым светом, падающим на стол, по голому паркету, подменить кинжалы и выйти так, чтобы мы его не увидели?

Слушавшие попытались представить это.

— Нет, — сказал Шарплесс. — Невозможно. Кроме того, я поклянусь, что никто и не поступал так.

Рич помассировал голову.

— Как насчёт окон? — предложил он.

— Этот пол! — закричала Энн. — И задёрнутые шторы! И...

Щёлкнув языком, как будто всё поняв, Шарплесс побежал к окнам. Как только он оказался рядом с окнами, скрип и треск заставили его остановиться.

Он посмотрел на белые шторы, плотно задёрнутые и нетронутые. Отдёрнул их на одном окне и высунул голову.

— Это окно, — сообщил он, — находится на высоте восьми футов от земли. У кого-нибудь есть электрический фонарь?

Хьюберт Фэйн достал фонарь с полки телефонного столика. Шарплесс включил его и провёл лучом за стеной.

— Восемь футов над землёй, — сказал он, — а внизу нетронутая клумба. Никто бы не смог подняться сюда, да ещё не задев шторы, забраться внутрь, пройти двенадцать-пятнадцать футов по чертовски скрипящему полу к столику — чтобы его не увидели или не услышали. Это просто невозможно. Подойдите и посмотрите сами.

Он выключил фонарь, отвернулся от окна и провёл рукой по волосам. Высокий чёрно-алый дьявол мгновенно превратился в сбитого с толку и встревоженного молодого человека.

— Но мы же этого не делали, — запротестовал он.

— Нет, — голос Рича был твёрд. — Мы можем быть в этом уверены. Никто из нас этого не делал. Мы можем — как это называется? — предоставить друг другу алиби.

— Но кто-то же подменил кинжалы!

— Как? — спросила Энн.

— Вы же не думаете, — заколебался Шарплесс, — вы же не думаете, что Фэйн сделал это сам?

— Если, — уточнил Рич, — он знал, что его ударят этим кинжалом? И, фактически, настоял на этом, когда я хотел остановить эксперимент?

Они посмотрели друг на друга.

Рич расстегнул пуговицу на своём потёртом смокинге и расправил плечи. Хотя он выглядел наиболее обеспокоенным человеком среди всех, но, очевидно, был и самым решительным.

— Боюсь, что мы не в силах ограничиться этим спором, — объявил он. — Нравится нам это или нет, необходимо вызвать полицию. Я предлагаю назначить кого-то из нас, чтобы он позвонил и попытался объяснить, что случилось. Это будет нелегко.

— Я позвоню в полицию, если вы не против, — предложила Энн Браунинг.

Все вновь повернулись и уставились на неё, и она потупила взор.

— Понимаете, — смущённо объяснила она, — я... я живу в Челтнеме. Но работаю в Глостере. Я личная секретарша начальника полиции полковника Рейса. Я немного знаю о таких вещах, потому что полковник Рейс иногда берёт меня с собой. Он говорит, что я умею выуживать информацию у женщин.

Её губы сложились в осуждающую гримасу.

— И я подумала, возможно, если я смогу связаться с самим полковником Рейсом, это могло бы помочь. Но в любом случае, вероятно, лучше, если это сделает мужчина. Как вы считаете?

Рич наградил её возрастающим интересом. Даже Фрэнк Шарплесс навострил уши, как будто он никогда раньше не замечал эту девушку. Лицо Хьюберта Фэйна выражало мягкую гордость.

— Моя дорогая юная леди, — сказал Рич с некоторой горячностью, — дело за вами. Вот телефон. Берите его. Но что, во имя всего святого, вы собираетесь им сказать?

Энн прикусила губу.

— Я не знаю, — признала она. — Всё это может обернуться для нас очень скверно. Особенно, если они подключат Скотленд-Ярд, что они, скорее всего, и сделают, потому что полковник Рейс не пошлёт своих людей расследовать настолько деликатную ситуацию. Но как вам будет угодно. Видите ли, я уверена, что никто из нас этого не делал. Но...

Закончил за неё Фрэнк Шарплесс.

— Но, — сказал он довольно свирепо, — вы можете быть уверены ещё в одном. Равно как и я. У меня есть глаза. У меня есть уши. Я готов поклясться на Библии, поклясться днём моей смерти, что никто не мог забраться сюда ни через окно, ни через дверь!

И, между прочим, он был абсолютно прав.

Глава 6

В библиотеке дома неподалёку сэр Генри Мерривейл начал диктовать свои мемуары.

Это был поистине впечатляющий момент. Г.М., с очками, сдвинутыми на нос, и блестящей лысиной, как-то умостился за столом в комнате со стенами, увешанными старым оружием из коллекции хозяина дома. Г.М. принял положение, которое считал впечатляющим: поставил один локоть на стол и приложил палец к виску, как Виктор Гюго. Он старался не показывать удовольствие этим фактом и в результате выглядел напыщенно.

— Я родился, — начал он с надлежащей напыщенностью, — шестого февраля 1871 года в Крэнли-Корт, около деревни Грейт-Юборо, в Сассексе.

Это, подумал Филип Кортни, будет легко.

Кортни весь день, можно сказать, бездельничал. Он прогулялся по Променаду. Выпил чашку кофе в Кэвендиш-хауз. Он попробовал "воды"[4] и посетил музей. Ближе к девяти вечера, после позднего ужина, он сел в автобус номер три в центре и был высажен кондуктором в начале Фитцхерберт Авеню.

Тем не менее, ему было неспокойно.