— Что получилось?

— В газетах уже пишут, что Артур Фэйн был убит покойным дядей, по сведениям, сумасшедшим. И это не так далеко от истины. Так что не торопитесь слишком, и всё будет в порядке.

Уголки рта Г.М, опустились. Он швырнул сигару в камин. Мысль о том, что весь мир в заговоре против него, подавляла его и причиняла боль.

— Вот в чём серьёзная проблема, — пожаловался он. — Посмотрите на меня. Я должен диктовать книгу, важный общественный и политический документ. Но закончил ли я его? Нет! И закончу ли когда-нибудь?

— Да, — сказал Кортни.

— Нет, — яростно сказал Г.М. — И почему? А я скажу вам, почему. Потому что всю эту неделю, целую длинную неделю, парень, который должен был её записывать, не делал ничего, а только тискался с этой девчонкой в кресле. Они были неразлучны, в прямом и переносном смысле, уже...

Фил Кортни снова находился в гармонии со всем миром. Он наклонился и обнял Энн, которая прижалась к нему.

— Это гнусная ложь! — запротестовала Энн, краснея.

— Так что?

— Да. Но завтра вечером он свободен — при условии, что вы разрешите мне присоединиться и послушать ваши мемуары.

— Что ж, — ухмыльнулся Шарплесс, — желаю счастья, старик. И вам тоже, Энн.

— И большого, — сказала Вики.

— Могу ли я тоже, — добавил доктор Рич, — присоединиться к поздравлениям? Я чувствую, что мир гораздо лучше, чем я считал две недели назад, невзирая на Хьюберта Фэйна и все его деяния. Благодаря сэру Генри я надеюсь на много месяцев...

— Спасибо, — сказал Кортни.

— Огромное спасибо, — сказала Энн.

— Вах! — строго и непримиримо сказал доктор Нитсдейл.

Так что, если бы вы посетили приятный городок Челтнем следующим мягким сентябрьским вечером, то могли бы заметить троих человек, шагавших рядом по Фитцхерберт-Авеню в холодном сумрачном воздухе.

С одной стороны шла светловолосая девушка. Рядом с ней шёл поглощённый своими мыслями молодой человек, держа блокнот в одной руке и пытаясь стенографировать другой.

С другой стороны маршировала величественная фигура во фланелевых брюках и шляпе с высокой тульёй, сплетённой из рыхлой соломы. Загадочный голос этой фигуры нёсся и отражался среди вязов.

— Однажды, ближе к концу пятнадцатого года моей жизни, оказавшись в лектории капеллы святого Жюста, я поднялся на платформу для рабочих сцены, находившуюся над самой сценой. Это совпало со временем, когда преподобный доктор Септимус Ворчестер делал доклад о Палестине мальчикам, как правило, отличавшимся прилежанием.

Припоминаю также, что над аркой авансцены, выходившей на лекторий, находились две маленькие незаметные двери, напоминавшие дверцы буфета. Пока доктор Ворчестер говорил о Палестине, какой-то импульс — не знаю, какой — заставил меня распахнуть эти двери, высунуть голову, прокричать "Ку-ку! Ку-ку!" и снова их закрыть.

Это не может не напомнить мне о случае, когда я добился того, что моего дядю, Джорджа Байрона Мерривейла, посадили в местную тюрьму за браконьерство. Сейчас я расскажу читателям, как мне удалось добиться этого.

Мир и спокойствие окутывали землю. Голос затихал, пока не исчез за дорогой.