— Ничего. Просто вырвалось.

Сильные пальцы Шарплесса сжали его руку.

— Ты думаешь, кто-то пытался убить Вики? Может, ощущаешь это подсознательно?

— Нет, нет, нет!

— Я слышал, ты втрескался в Энн.

— Да, ты прав.

— Удачи тебе, старик. Я был бы ещё более рад, только не в такое время...

В темноте он махнул рукой в направлении дома. Он напрягся. Его тон изменился, голос стал ниже. Всё его сердце было вложено в эту фразу.

— Не дай ей умереть, — произнёс он. — Господи всеблагой, не дай ей умереть!

— Успокойся.

— Но чем, чёрт возьми, они занимаются там наверху? Что-то происходит. Я знаю. Из больницы или ещё откуда-то появились другие люди. Но мне даже не дают зайти. Погоди! Я забыл тебя спросить. Сколько времени?

— Ты уже спрашивал. Я сказал...

Издалека ему ответили церковные часы, начавшие звенеть.

— Всего двенадцать? — поинтересовался Шарплесс недоверчивым тоном. Он начал кружиться на месте после первых трёх ударов. — Всего полночь? Да быть не может. Что-то не так с часами. Сейчас два часа ночи или даже больше. Должно быть.

— Фрэнк, тебе следует держать себя в руках.

— Я говорю тебе, с этими часами что-то не так!

Но с часами всё было так.

Они поняли это задолго до того, как часы отбили четверть часа, полчаса, три четверти часа и снова час.

В подобном душевном смятении, думал Кортни, Шарплесса лучше всего увести подальше от дома на случай, если он закатит истерику. Он усадил Шарплесса на каменную скамейку под деревьями. Дал ему раскурить сигарету. Свет в доме горел тем ярче, чем тише становилось в городе; из комнаты больной наверху по-прежнему не доносилось ни слова.

Звон церковных часов ворвался в их мысли. Они слышали часы, когда те ещё не били, и вздрогнули, когда начался перезвон.

А Шарплесс, не умолкая, говорил. Быстрым монотонным тихим голосом, редко меняя тембр. О себе и Вики Фэйн. О том, какие планы они строили, когда она была здорова. О том, что собирался делать в командно-штабном колледже. Он сказал, что его могли отправить в Индию, а затем долго описывал жизнь в Индии, цитируя при этом отца, дядюшек и деда.

Рассвет, подумал Кортни, уже близко. Он скоро проявится, белый и призрачный, за плодовыми деревьями.

Церковь отбила полтретьего.

Десять минут спустя, когда Шарплесс вспоминал бесконечное детство и игру под названием "Маленькие войны", задняя дверь дома открылась.

— Капитан Шарплесс! — позвал голос миссис Проппер. Её тон сочился кислотой. — Капитан Шарплесс!

Шарплесс побежал, следом за ним Кортни.

— Они считают, что вам лучше войти, — могильным голосом произнесла миссис Проппер.

— Спокойно, Фрэнк!

— Я не могу с этим смириться! — простонал Шарплесс. — Не могу!

— Ты должен. Господи, не превращайся в кисейную барышню! Вперёд.

Шарплесс медленно прошёл через кухню мимо рыдающей Дэйзи. Он споткнулся о стул в столовой и нашёл выход, только когда Кортни включил свет.

В прихожей по лестнице спускалась группа людей, с промежутками, будто никто из них не мог оторвать себя от комнаты наверху. Первым спустился маленький доктор Нитсдейл, затем сэр Генри Мерривейл, а за ними мужчина в белом халате. Но что поразило Кортни как гром среди ясного неба — выражение их лиц.

Мужчина в белом халате улыбался, хотя его лоб был мокрым от пота. Г.М. бросал тяжёлые кислые взгляды облегчения. Даже доктор Нитсдейл, коротышка со свирепой физиономией и панибратскими манерами, которые могли встревожить и Мафусаила, выглядел менее напористым, чем обычно.

Его голос был низким, но пронзительным и резким.

— Имэйтэ в выду, — сказал он, — я нэ буду атрыцат, что это была харошая ыдея! У вас в жилах тычёт шатландцкая кров, нэ самнываюс. Вах, нэ хачу эта атрыцат. Но я также нэ скажу, имэйтэ в выду, что дама в бэзапасносты или как-то так, пока...

Он остановился. Его взгляд упал на Шарплесса, застывшего, как часовой на посту.

— Вах! — резко выпалил доктор Нитсдейл. — Этому парну нэ памышала бы харошая доза. Слюшай, дэржыс пакрэпче. Ты...

— Она умерла?

— Вах! — сказал доктор Нитсдейл с глубоким презрением.

Ответил ему Г.М., успокоив Шарплесса, вцепившегося обеими руками в перила лестницы.

— Всё в порядке, сынок, — мягко сказал Г.М. — Успокойся. Она будет жить.

Глава 13

Прошла пятница, а за ней суббота. Только в воскресенье днём старший инспектор Мастерс, который был очень занят всё это время, снова позвал Г.М. на совещание.

Филип Кортни тоже был занят.

Он записал уже девяносто тысяч слов мемуаров. Из этого количества, если убрать диффамационные, скандальные или просто дурно пахнувшие места, можно было бы опубликовать, по его оценке, где-то пятую часть. Он был весьма доволен. Размер книги оставался приемлемым, а времени для её завершения имелось предостаточно.

Вычёркивать некоторые анекдоты было для Кортни равносильно удару ножом в сердце. Один из них ярко и реалистично описывал первый серьёзный роман Г.М. в возрасте шестнадцати лет. Но так как упомянутая дама теперь была женой члена совета министров, известной всей Англии своим благочестием, убрать этот отрывок представлялось мудрым решением.

Ещё один анекдот повествовал об исключительно жестокой проделке — со временем мастерство Г.М. явно улучшалось — разработанной для посрамления дядюшки Джорджа. Но так как в ней содержался неординарный способ, с каким даже Сатана не использовал бы уборную, Кортни с сожалением отмёл и его.

Диктовка тоже оказалась сложным процессом. Её не удалось прервать дознанием, состоявшимся в субботу и отложенным по запросу полиции сразу после формального опознания тела Артура Хьюбертом.

Однако её прервала внезапная страсть Г.М. к посещению аптек.

Кортни не мог поверить, что в мире, не говоря уже о Челтнеме, так много аптек. Он, безусловно, понимал, что что-то происходит. И если бы Г.М. ходил показывать фотографии для опознания или задавать уместные вопросы о разных людях, он бы это принял. Но Г.М. не делал ничего подобного.

Он входил в магазин, заказывал тот или иной препарат и просто разговаривал ни о чём, слоняясь без дела, пока аптекарь доставал нужные лекарства. Не назывались имена, не задавались вопросы.

В результате Г.М. совершил невероятное количество покупок. Их число и разнообразие могли бы вызвать зависть у любого человека из арифметических задач дядюшки Джорджа. Даже майора Адамса, хозяина дома, где жил Г.М., они заставили рассыпаться в возражениях.

— Чёрт побери, мой дорогой мальчик! — негодовал майор. — В конце концов, хочу я сказать, чёрт побери!

— В чём дело, сынок?

— Ну, если вам уже так необходимо появляться в аптеках, почему бы вам не купить что-то действительно нужное? Мыло для бритья? Острые лезвия? Зубную пасту? На сегодняшний день, — сказал майор, считая, — вы купили четырнадцать микстур от кашля, двенадцать пузырьков успокоительного, девять бутылок с мазью для лошадей, восемь пузырьков...

— Оставьте меня в покое, сынок. Я знаю, что делаю.

И Кортни пришлось предположить, что так оно и есть.

Кортни не видел Энн ни в пятницу, ни в субботу. Она вернулась к своей обычной работе в Глостере, а его вечера были слишком заняты диктовкой, чтобы увидеться с ней.

В воскресенье — тяжёлый удушливый день с надвигавшимся дождём — он снова с расстройством увидел, что Г.М. заводит себя болтовнёй о воспоминаниях. И с радостью отнёсся к перерыву, вызванному приездом старшего инспектора Мастерса вскоре после обеда.

Мастерс нашёл Г.М. в библиотеке, в домашних тапочках, с ногами на столе, погрузившимся в забавный анекдот о братьях Дэвенпорт и используемом ими пантографном захвате в середине восьмидесятых. Глаза его были закрыты, пока он не закончил. Затем на редкость злобно воззрился на Мастерса и, отказавшись от попыток диктовать, спросил:

— Ну? Есть новости?

Лицо Мастерса было очень угрюмым.

— Уйма, — заверил его старший инспектор. — Миссис Фэйн гораздо лучше, она уже в состоянии реагировать на окружающий мир. И это очень хорошо. Потому что я почти готов признать, что в этом деле Полли Аллен что-то есть.

— Ага!

Мастерс, хотя изменившийся цвет лица выдавал его истинные мысли, был осторожен.

— Мы не можем на это полагаться, — предупредил он. — Ещё не можем. Хотя я всё равно вытяну всю правду из миссис Фэйн сегодня или провалиться мне на этом месте. Но мы с Агнью говорили с парой людей, которые знают — или знали — Полли Аллен.

— Хорошо. Она была лакомым кусочком?

Мастерс выложил блокнот на стол.

— Если вы имеете в виду её род занятий, то нет. Ни на грамм!

— Ух ты! Это очень интересно.

— Она болталась по разным барам, это правда. И позволяла кому угодно заказать ей выпивку. Но была очень... разборчива. Тянулась к молоденьким и не задумывалась о деньгах. Выглядит неправдоподобно, но что имеем, то имеем. Такая себе леди в миниатюре.

— Чем она зарабатывала на жизнь?

Мастерс нахмурился.

— Никто толком не знает. У неё не было... тех, кого называют приятелями. Просто пара знакомств в стиле "привет, что за ужасная погода, не так ли?". Она рассказывала, что выступала на сцене...

— На сцене? Где именно?

— Этого она не говорила. Выходит как-то таинственно и загадочно. Мы можем поискать её через театральные агентства, если вы думаете, что это принесёт пользу. У меня есть её снимок.

Из глубин блокнота Мастерс достал небольшую фотографию. Г.М. убрал ноги со стола и посмотрел на неё. Мастерс и Кортни глядели ему через плечо.

Снимок был сделан на пляже. На нём была изображена стройная девушка лет девятнадцати в чрезвычайно открытом купальном костюме в цветочек. Она стояла на людном пляже, улыбаясь, и вскидывала руки вверх, будто собираясь поймать пляжный мяч. Сильное солнце и чёткий фотоаппарат подчёркивали каждую деталь: сверкающие тёмные волосы, пухлые губы, закруглённый нос.