— Вы, конечно, извините нас, — сказал он миссис Проппер, отметая мысли. — Мисс Браунинг нужно домой.

— И я советую: лучше бы ей уйти, — объявила кухарка, распахивая заднюю дверь. — Этой ночью здесь мало у кого получится поспать. Доброй ночи, мисс Энн. Доброй ночи и вам, сэр.

— Доброй ночи, миссис Проппер.

Пройдя два шага и услышав стук захлопнувшейся двери, они были мгновенно ослеплены контрастом между лунным светом и светом из незашторенных окон кухни.

Они оказались на бетонной дорожке, идущей параллельно задней стене дома и заканчивающейся гаражом. Дорожка из гравия, перпендикулярная бетонной, вела прямо в розовый сад. После того, как они миновали сарай рядом с садом и немного прошли по гравиевой дорожке, Энн заговорила.

— Почему Г.М. спрашивал об этом?

Фил встревожился, почувствовав активную работу разума прямо рядом с ним. Вокруг витал запах розового сада, цвет которого не был виден, но имел некий тёплый оттенок.

— Разве в грейпфруте имеется что-то, — продолжила она, — что было бы вредно при... ну, заражении столбняком?

— Не знаю. Грейпфрут содержит кислоты. Или алкалоиды? В любом случае, что-то сильнодействующее.

По ту сторону сада лежала небольшая открытая лужайка, на которой росли яблоки и сливы. Ворота в высокой каменной стене вели на травянистую аллею. Когда он открыл ворота, Энн развернулась.

— Прошу прощения. С вашей стороны исключительно любезно было предложить провести меня до дома. Но, пожалуйста, не нужно.

На него накатилась волна разочарования.

— Не то, чтобы мне этого не хотелось, — быстро добавила она. — Совсем наоборот. Просто есть кое-что, что мне надо обдумать. Сейчас. Кое-что, о чём мне нельзя говорить даже с вами. А после этого я смогу составить вам хорошую компанию. Вы не против?

— Безусловно, нет.

— Тогда доброй ночи, — она протянула руку.

Он взял её.

— Доброй ночи, и постарайтесь сильно не волноваться. Вы уверены, что с вами будет всё хорошо?

— Всё хорошо? — она почти засмеялась ему в лицо, её глаза расширились. — Что со мной может случиться?

— Ничего. Наверное, у меня просто приступ психоза, как бывает у Фрэнка Шарплесса. Не обращайте внимания. Но я очень не хочу, чтобы с вами что-то случилось.

— Вы милый, — сказала Энн после паузы и пожала ему руку.

Затем она покинула его.

Кортни закрыл железную калитку, перегнулся через неё и бросил взгляд на левую часть аллеи. Мягкая, неподстриженная трава заглушала шаги. С одной стороны аллеи, за каменными стенами, сливавшимися в одну, свисали верхушки плодовых деревьев. С другой стороны её обрамляли вязы, под которыми росли кусты и крапива. То тут, то там валялись подгнившие яблоки. Узкая маленькая аллея, днём кишащая осами, а ночью наполненная мрачной гнетущей атмосферой.

Кортни наблюдал, как ситцевое платье удалилось и исчезло.

Он отошёл от ворот и полез в карман за трубкой. Этой ночью было жарко. Удушающе жарко. Раньше он этого не замечал.

Далеко по левую его руку на фоне лунного неба возвышался Лекхемптон Хилл с глиняной грядой карьеров на верхних хребтах. Там начинались холмы Котсуолд, с которых Челтнем выглядел маленьким игрушечным городком в долине. В голове Кортни бессознательно всплыли строки стихотворения, давным-давно прочитанного в каком-то сборнике:

Ноябрьский вечер, сердцу мил,

Что покрывал Лекхемптон Хилл,

Когда ветра на вязах длинных

Играли, как на пианино.[11]

Что ж, сейчас — не ноябрь. Наоборот, жара. Жарко, как в аду, а маленькая аллея, покрытая травой, проходила под стенами, будто туннель, покрытый перезрелыми фруктами.

Фил Кортни набил и зажёг трубку. Когда он зажёг спичку, маленькая вспышка света испугала его, будто карликовый взрыв. Он развернулся к дому, осознавая: когда пламя спички заставляет тебя подпрыгнуть, с твоими нервами явно что-то не так.

В доме кипела приглушённая деятельность. Это можно было заметить даже на таком расстоянии.

Он подумал о Вики Фэйн, хорошенькой, здоровой Вики: челюстные мышцы тверды, будто загипсованы; кожа натянута в агонии сардонической улыбки; лежит на кровати, которую нельзя ни сдвигать, ни даже прикасаться к ней во избежание конвульсий.

Он прошёл ещё пару шагов и остановился, услыхав отдалённый звук, отчётливо пронёсшийся по неподвижному воздуху на этих неподвижных улицах. Некий символ — предупреждающий звон кареты скорой помощи.

Одновременно где-то с другого конца аллеи раздался женский крик.

Искры и пламя из трубки рассыпались по земле. Он попытался загасить их, но тут же засунул трубку в карман и выбросил её из головы. Подсознательный страх вернулся. Крики, пронзительные и ужасающие, исчезли, будто приглушённые чьей-то рукой. Затем тишина, ещё один крик.

Пальцы настолько не подчинялись ему, что, казалось, прошли минуты, прежде чем он смог открыть ворота. Но сомнений, в какую сторону бежать, не было. Он бросился налево, пнув по дороге гнилое яблоко.

— Энн! — позвал он. — Энн!

Ответа не последовало.

— Энн!

Где-то впереди почудилось какое-то движение; затем пауза осознания, и безумный звук, доносившийся, как будто из кустов или крапивы.

Только лунный свет слабо освещал этот влажный, вязкий туннель. Кортни пробежал уже около сотни ярдов по аллее, когда увидел то ли её, то ли беспорядочную груду в ситцевом платье, стоявшую на четвереньках рядом с левой стеной. Явно услышав его шуршащие в траве шаги, она вскочила и принялась бежать со всех ног в другую сторону.

— Энн! Это я! Фил Кортни!

Фигура заколебалась, споткнулась, пошатнулась и затем застыла. Она стояла к нему спиной, едва узнаваемая в лунном свете, когда он поравнялся с ней.

— Что случилось?

— Ничего. Н-ничего.

Он слышал её тонкое, резкое дыхание, отрывистую и запинающуюся речь с оттенком ужаса. Он зажёг спичку и поднял её вверх.

Сначала Энн отказывалась развернуться и посмотреть ему в лицо. Когда она, наконец, это сделала — после того, как первая спичка погасла и была зажжена вторая — на её лице играла улыбка, но не очень убедительная.

Тонкое платье было частично порвано у левого плеча, открывая белый шёлковый лиф и подчёркивая грудь. На шее под левым ухом виднелся синяк. Густые волосы, обрамлявшие голову, потеряли форму; повсюду торчали шпильки. На подоле платья и измятых тёмных шёлковых чулках виднелись следы от травы. Энн была запачкана, грязна, явно испугана — но старалась держаться так, будто ничего не произошло.

— Не поднимайте шума! — потребовала она. — Я в п-п-полном порядке. Уберите спичку. Нет, не надо. Зажгите ещё одну.

— Но что...

— Тут кто-то был. Мужчина.

— Что за мужчина?

— Н-н-не знаю, — она провела тыльной стороной ладони по лбу. — Он напал на меня сзади и зажал рот. Он... в общем, я вырвалась и закричала. Он зажал мне рот снова. Кажется, я укусила его за руку, но не уверена. Когда он услышал, что вы приближаетесь, то, видимо...

— Куда он побежал?

— В т-ту сторону, скорее всего. В сторону полей. Там открытое пространство. Нет! Не надо! Вернитесь!

Тьма была кромешной, а крапива грозной изгородью оплетала аллею. Он зажёг ещё одну спичку и поднял её высоко над головой. Больше ничего вокруг не было, если не считать неухоженной травы и пары гнилых слив.

— Вы смогли бы узнать его при встрече?

— Нет. Я его даже не видела. Пожалуйста! Не поднимайте суматохи! Отведите меня домой.

Её сотрясала неукротимая дрожь.

Держа руку Энн в своей, Кортни прошёл с ней триста ярдов по аллее, к тому месту, где тусклые белые фонари мерцали на Олд-Бат-роуд.

— Со мной всё будет хорошо, — заверила она его. — Нет, не идите дальше. Я не хочу, чтобы вас увидели мои родители; а ещё я не хочу, чтобы они увидели меня и подумали бог знает что. Доброй ночи. И спасибо.

Не успел он возразить, как она исчезла, легко ступая и придерживая плечо своего порванного платья. Он видел, как она свернула в ворота неподалёку, бросив предварительно взгляд в обе стороны дороги. Затем, встревоженный сильнее, чем когда-либо в жизни, Фил Кортни двинулся обратно.

Приступы психоза, думалось ему, не так уж и бесполезны. Случившееся было настолько мимолётным и быстротечным, что Кортни казалось, будто это — всего лишь сон. Вернувшись на место, где он нашёл Энн (которое он запомнил по деревянной калитке с белым эмалированным знаком "Уличным торговцам и разносчикам газет вход воспрещён"), Кортни зажёг спички, чтобы посмотреть, не осталось ли следов.

И — никаких следов. Никакой удачно обронённой запонки или чего-то похожего. Только стоптанная трава, зловещая аллея, нависающие вязы.

— Я буду... — начал он громко.

Последняя спичка опалила ему пальцы, и он обронил её. Он вернулся в дом Фэйнов и открыл ворота, и тут перед ним выросла тень.

Но это был всего лишь Фрэнк Шарплесс.

— Кто здесь? — спросил голос Шарплесса из тьмы.

— Я.

— Ого. Сколько сейчас времени?

— Не знаю. Должно быть уже одиннадцать с чем-то. Фрэнк, ты не видел, чтобы кто-нибудь тут ошивался?

Прошло какое-то время, прежде чем Шарплесс понял вопрос. Он выглядел потрясённым и настолько страдающим, что волнение Кортни по поводу Энн почти заглушилось жалостью. Он вспомнил, что там, наверху, в душной комнате, умирает от столбняка Вики Фэйн.

— Набросился на Энн? — тупо повторял Шарплесс. — Где? Когда? Почему?

Хотя он и пытался сосредоточиться, у него ничего не выходило.

— Её поранили?

— Нет. Отделалась синяком и порванным платьем.

— Но этот парень старался...

— Не знаю. Старался убить и её тоже, скорее всего.

— Что ты имеешь в виду под "старался убить и её тоже"? — спросил Шарплесс после паузы, будто приводя запутанные мысли в порядок.