— Я могу продемонстрировать то, что действительно умею. В моём выступлении не было мошенничества, если вы это имеете в виду.

— Нет, — согласился Г.М. — Я тоже так не думаю.

Уголки его рта опустились.

— Кто, вы говорите, настоял на проведении этого эксперимента?

— Капитан Шарплесс.

— Да; но кто пригласил вас сюда?

— Хьюберт Фэйн.

— Вот как? А он не предлагал ничего подобного?

— Нет. Это была простая случайность. Надо отдать Хьюберту должное: как только он основательно позаботится о собственном комфорте, то вполне способен позаботиться о других. Я знал его давно, когда ещё был уважаемым доктором. Он тогда уехал в Кению или что-то в этом роде и, насколько мне известно, порядочно заработал.

Рич скорчил гримасу.

— Как бы я хотел оказаться на его месте.

Г.М. проигнорировал последнее заявление.

— Как давно вы уже выступаете на концертах и вечеринках?

— Ну, три или четыре года. Время от времени.

— Где?

— По всей стране.

— Хорошо. Значит, любой, посетивший одно из ваших представлений, знает, что вы используете, что вы делаете и даже сколько времени это занимает?

— Да, думаю, так.

— Хмм. Так. Вы понимаете, к чему мы пришли. О собравшихся: видели ли вы кого-нибудь из них на своих выступлениях до сего дня?

Рич потёр голову.

— Мой дорогой сэр, на это практически невозможно ответить. Абсолютно невозможно ответить. Насколько я помню — никого из них не видел, если не считать Хьюберта. Вот почему, — в голосе появились капризные нотки, — надеюсь, вы не будете подозревать меня в каком-либо соучастии в убийстве мистера Фэйна. Я точно не стал бы убивать человека, которого ни разу до этого не встречал. Если же говорить о том, присутствовал ли кто-нибудь из других на моих выступлениях, я не помню. Но в то же время...

Дверь в прихожую открылась, и Энн Браунинг проскользнула в неё столь ненавязчиво, что они бы её и не заметили, если бы не белое платье.

Со скромным, но спокойным видом она взяла стул позади инспектора Агнью и уселась послушать.

Г.М. уставился на неё.

— Ух ты! — сказал он со всем возможным отсутствием галантности. — Ух ты!

— Это мисс Браунинг, сэр Генри, я вам о ней говорил, — объяснил Агнью. — Она — личная секретарша полковника Рейса. У неё есть разрешение полковника находиться здесь, чтобы потом представить отчёт ему лично.

Лицо Г.М. приобрело апоплектический оттенок.

— О, имеется разрешение, вот как!

— Я искренне надеюсь, что не помешаю, — сказала Энн с волнением, способным смягчить любого. — И я не буду вмешиваться, правда, не буду. Вы не против, если я тут тихо посижу и послушаю?

— Кроме того, сэр, так как вы сами взяли с собой личного секретаря... — продолжил Агнью, кивая в сторону Кортни с блокнотом в кармане.

— Я не... — прорычал Кортни.

— Заткнитесь, — сухо отрезал Г.М.

Кортни, готовый исправить эту ошибку, сдержался, когда увидел направленный в его сторону взгляд Энн Браунинг, в котором читались оживлённый, дружеский интерес — в широко открытых глазах и губах, тронутых слабой улыбкой — и неподдельная сердечность.

— Значит так, — вознегодовал Г.М., уперев кулаки в бёдра и буравя всех собравшихся взглядом, — если меня перестанут перебивать хотя бы на минуту или две, то я закончу так быстро, как смогу.

Он посмотрел на Рича.

— Вы сказали, что не можете вспомнить, видели ли вы кого-то из них раньше. А потом продолжили: "Но в то же время...". Но в то же время что?

Рич нахмурился.

— Я рад, что мисс Браунинг здесь. Потому что у меня есть невнятное чувство, если можно так выразиться, что я видел её где-то раньше. Или это была сама миссис Фэйн? Не уверен.

— Где вы её видели?

— Не помню.

— На одном из ваших концертов?

— Честное слово, не могу сказать.

Г.М. повернулся к Энн.

— Вы когда-нибудь видели этого парня? — поинтересовался он, указывая огромной рукой.

Энн выглядела удивлённой.

— Нет, я почти уверена, что не видела, — улыбнулась она. — И уверена, что запомнила бы доктора Рича.

— Мисс Браунинг, вообще-то, не из самых доверчивых, — заметил Рич тоном, не дающим возможность обидеться. — Мне кажется, она несколько сомневалась в том, что миссиc Фэйн действительно находилась под гипнозом. Не так давно она пыталась провести стандартный тест: уколоть жертву шпилькой, чтобы убедиться. И я провёл этот тест.

Он упомянул этот случай, как только что случившийся. И больше не добавил ни слова.

— Доктор Рич, это не очень-то красиво с вашей стороны! — обратилась Энн за поддержкой ко всем остальным. — У меня ничего подобного и в мыслях не было. Но хорошо, что об этом стало известно, не так ли?

Г.М. оглядел всю группу.

— Послушайте-ка, — сказал он. — Я не собираюсь выяснять детали ваших биографий. Завтра из Лондона приедет парень, который займётся этим. Скажу только одно. Можете ли вы сказать мне что-нибудь ещё, кроме того, что уже сообщили инспектору? Имеется ли что-то, о чём вы не упомянули?

— Нет, — твёрдо ответил Рич.

— Ничего, — согласилась Энн.

Г.М. шумно вздохнул.

— Ну ладно. . Вы свободны. Я тоже отправлюсь домой, чтобы немного посидеть и подумать во время диктовки.

Пять минут спустя за Кортни и Г.М. закрылась парадная дверь. Последний отогнул край своей панамы вбок. Его спутник думал, что тот пойдёт в направлении ворот. Вместо этого он услышал чирканье спички и увидел маленькое вздымающееся пламя.

Г.М. потопал к краю лужайки. Держа спичку в руке, он наклонился и рассмотрел цветочную клумбу под балконом первого этажа. Крохотное пламя высветило два глубоких и больших следа в почве.

Г.М. повернулся, пламя зловеще поблёскивало в его очках.

— Ага, — сказал он. — Так я и думал. Мне казалось, что я видел, как вы спрыгнули. Теперь вы расскажете мне, что на самом деле произошло в той спальне. Или даже мой биограф замешан в этом подозрительном деле?

Высоко над их головами в лунном свете трепетала тень.

Они не заметили её.

Глава 9

На следующий день в три часа пополудни старший инспектор Хамфри Мастерс открыл ворота, ведущие в дом майора Адамса на Фитцхерберт-Авеню.

Это был невероятно жаркий день, четверг, двадцать четвёртое августа. Тем не менее, Мастерс, всегда восприимчивый к жаре, был в застёгнутом на все пуговицы костюме из синей саржи и традиционном котелке. Прямо за воротами он остановился.

Ибо его взгляду предстала идиллическая сцена на лужайке перед домом.

Сэр Генри Мерривейл в белой рубашке с коротким рукавом и белых же фланелевых брюках был занят игрой в клок-гольф[5].Рядом с ним в плетёном кресле сидел солидно выглядевший молодой человек лет тридцати, куривший трубку и что-то стенографировавший. Другое кресло было занято светловолосой девушкой в ситцевом платье, прижимавшей обе руки к голове, будто удерживая её от взрыва.

Эта пасторальная непринуждённость навевала дремоту. Лужайку покрывала гладкая, сверкающая зелень, казалось, испещрённая светлыми полосами. С ней контрастировали блестящие белые цифры часов и маленький красный металлический флаг, отмечавший лунку. Низкий остроконечный дом, стоявший в тени вязов, возвышался на фоне сине-зелёной дымки холмов Котсуолд.

Г.М. обращался с клюшкой вполне корректно. Даже его рубашка и брюки не выходили за рамки приличий. Но на голове у него возвышалось нечто, заставившее даже Мастерса содрогнуться в ужасе. Это была широкополая, с высокой тульей, коническая шляпа из свободно плетёной соломы наподобие той, что негры из южных штатов Америки обычно нахлобучивают на своих лошадей.

Кроме этого, раздавался голос.

— Сейчас я расскажу, — вещал он, — о моём первом семестре в школе и о множестве приятных воспоминаний, связанных с ним. Начну с того, как мы с Дигби Дьюксом поменяли местами трубы органа в капелле святого Жюста однажды субботней ночью осенью восемьдесят первого года.

Перестановка была совершена умело и тщательно. Ни одна труба не переместилась далеко от своей изначальной позиции; таким образом, случайный взгляд не мог обнаружить перестановку. Но общий эффект, когда органист сыграл вступительные такты первого гимна в воскресное утро, надо было услышать, чтобы поверить.

Даже при этом всё бы обошлось, если бы органист, старый падре Гроссбауэр, не потерял голову и не попытался сыграть гимн до конца. То, что прозвучало в результате (пока директор не подошёл и не оттащил падре от органа), не будет забыто в капелле до скончания веков. Я могу уподобить это лишь диалогу между Адольфом Гитлером и Бенито Муссолини, каждый из которых подозревает, что другой украл его часы.

Светловолосая девушка ещё сильнее вжалась лицом в руки и принялась раскачиваться взад-вперёд.

Куривший трубку молодой человек сохранял степенность испанского вельможи и продолжал делать заметки.

— "Украл его часы..."? — переспросил он, когда Г.М. остановился. — Да?

Г.М. глубоко задумался перед тем, как продолжить.

И старший инспектор Мастерс прошёл к лужайке, снимая шляпу.

— А, сэр! — сказал он.

— Так это вы, — сказал Г.М., прерываясь и злобно косясь из-под клюшки.

— Да, сэр, это я. И, — угрюмо сказал Мастерс, — вам нет нужды мне говорить. Я знаю. Опять всё то же. Ещё одна невозможная ситуация. И вы намеренно послали за мной.

— Сядьте и замолчите, — строго заявил Г.М. — Мне надо продиктовать ещё одну главу перед тем, как я смогу с вами побеседовать. Я уже?...

Он вопросительно посмотрел на стенографа.

— Надиктовал около двадцати восьми тысяч слов после завтрака, — ответил Кортни, вынимая трубку изо рта. — Не считая десяти тысяч вчера ночью.