Едва договорив, я понял, что допустил ошибку. Лицо Клинци стало равнодушным, в глазах появилось отсутствующее выражение.

— Мы не занимаемся такими делами, мистер Гордон. Моя лечебница переполнена. Плату за лечение мы всегда принимаем только наличными: три тысячи при поступлении больного и две — перед выходом из больницы.

— Но тут же совершенно особый случай…

Его палец с наманикюренным ногтем потянулся к кнопке звонка на письменном столе.

— Извините, но таковы наши условия.

Он с удовольствием нажал кнопку.

— Но если я все же достану денег, вы действительно гарантируете результаты?

— Результаты лечения? Конечно.

Он уже стоял. Открылась дверь, вплыла медсестра. Оба они опять печально улыбнулись мне.

— Если ваша клиентка, мистер Гордон, все же захочет лечиться, пожалуйста, поскорее известите нас. Желающих много, и не исключено, что нам будет трудно или даже невозможно принять ее.

— Спасибо. Буду иметь в виду.

Доктор Клинци подал мне холодную белую руку, словно оказывал величайшую милость, а затем медсестра проводила меня до двери.

По дороге в меблированные комнаты я обдумывал все сказанное доктором и впервые в жизни пожалел, что не располагаю хотя бы некоторой суммой денег. Но была ли у меня хоть тень надежды раздобыть где-нибудь нужные пять тысяч? Если бы я с помощью чуда достал их и заплатил за лечение Риммы, она, а вместе с ней и я вскоре оказались бы на вершине славы.

Размышляя, я медленно шел по улице, пока не поравнялся с большим магазином патефонов и радиоприемников. Я остановился у витрины и стал рассматривать яркие конверты с долгоиграющими пластинками, представляя, как выглядела бы Римма на одном из них. В глаза мне бросилось висевшее за стеклом объявление: «Запишите свой голос на ленту! Трехминутная запись — 2 доллара 50 центов. Носите свой голос в кармане, чтобы удивлять друзей!»

У меня тут же возникла идея.

Если записать голос Риммы на пленку, можно будет не опасаться повторения того, что случилось в «Голубой розе». Мне останется лишь прокручивать ленту, и, может, кто-нибудь все же заинтересуется и одолжит мне деньги для лечения Риммы.

Я поспешно направился в пансион.

Римму я застал уже одетой. Она сидела у окна и курила. Девушка повернулась ко мне и ожидающе взглянула на меня.

— Доктор Клинци утверждает, что он может излечить тебя, — сказал я, усаживаясь на кровать. — Но нужны деньги. Пять тысяч.

Римма сморщила нос, пожала плечами и снова уставилась в окно.

— Ничего невозможного нет, — продолжал я. — У меня появилась идея. Мы запишем твой голос на ленту. Не исключено, что кто-нибудь из тех, кто выпускает пластинки, послушав твой голос, даст денег. Пошли.

— Ты совсем сошел с ума. Никто тебе таких денег не даст.

— Предоставь это решать мне. Пошли. Мы исполним «Некоторые дни», — сказал я по пути в магазин. — Ты знаешь эту вещь?

Римма ответила, что знает.

— Петь надо как можно громче и быстрее.

Продавец магазина, проведший нас в студию звукозаписи, выглядел неприветливым и скучающим. Он, несомненно, видел в нас чету бездельников, которые от нечего делать решили выбросить на ветер два доллара пятьдесят центов и только зря отнимали у него время.

— Мы вначале прорепетируем, — заметил я, усаживаясь за пианино. — Громко и быстро.

Продавец включил звукозаписывающий аппарат.

— Никаких репетиций. У нас не полагается, — ответил продавец. — Я буду регулировать исполнение в процессе записи.

— Нет, вначале мы прорепетируем. Вам, может быть, это и безразлично, а нам нет.

Я заиграл мелодию в несколько более быстром темпе, чем обычно. Римма запела. Я взглянул на продавца. Голос девушки, видимо, ошеломил его: раскрыв рот, он словно в оцепенении смотрел на нас.

Никогда еще Римма не пела так хорошо. Это действительно было пение!

После первого куплета я остановил девушку.

— Боже милосердный! — приглушенным шепотом воскликнул продавец. — В жизни не слышал ничего подобного!

Римма молча скользнула по нему равнодушным взглядом.

— Ну, а сейчас начнем записывать. Запись звука включена?

— Давайте, — ответил продавец. — Включу, как только вы начнете.

На этот раз Римма пела еще лучше, если это вообще было возможно.

Когда Римма кончила, продавец предложил прослушать запись через стереофонический проигрыватель.

Слушали мы сидя.

При правильной регулировке проигрывателя и применении фильтров, устраняющих шипение радиоламп, голос девушки звучал громче, чем естественный, и производил потрясающее впечатление. Мне не доводилось слушать ничего более поразительного.

— Ну и ну! — воскликнул продавец, выключая аппарат. — Вот это да! Эл Ширли должен обязательно это прослушать. Он с ума сойдет.

— Эл Ширли? Кто это? — спросил я.

— Ширли? — удивился продавец. — Владелец фирмы по производству пластинок. «Калифорнийская компания звукозаписи». Он открыл Джой Миллер. В прошлом году она напела пять пластинок. Знаете, сколько она заработала? Полмиллиона! И разрешите добавить, что она полное ничтожество по сравнению с этой девочкой. Можете мне поверить. Я много лет торгую пластинками и еще не слышал ничего похожего. Поговорите с Ширли. Он ухватится за нее обеими руками.

Я поблагодарил продавца и хотел заплатить ему два доллара пятьдесят центов, но он отмахнулся.

— Оставьте! Я получил и хороший урок, и удовольствие. Переговорите с Ширли. Буду рад, если она его заинтересует. — Он пожал мне руку. — Желаю удачи. Впрочем, ничего иного и быть не может.

Возвращаясь с Риммой по набережной в меблированные комнаты, я сильно волновался. Если она и в самом деле пела лучше Джой Миллер, — а продавец знал, что говорил, — значит, она сможет зарабатывать огромные деньги. Предположим, за первый же год полмиллиончика! Десять процентов этой суммы должны выглядеть совсем неплохо.

Я искоса взглянул на Римму. Засунув руки глубоко в карманы комбинезона, она шла рядом со мной, безучастная ко всему на свете.

— Сегодня же переговорю с Ширли, — сказал я. — Может, он одолжит мне пять тысяч на твое лечение. Слышала, что сказал этот деятель в магазине? Ты можешь высоко взлететь.

— Я хочу есть, — мрачно заявила Римма. — Могу я что-нибудь поесть?

— Ты слушаешь меня или не слушаешь? — Я остановился и резко повернул ее к себе. — Ты можешь заработать своим голосом целое состояние. Только сначала надо вылечиться.

— Напрасно ты морочишь себе голову, — ответила Римма, вырываясь. — Я уже лечилась. Все бесполезно… Как же насчет еды?

— Доктор Клинци вылечит тебя. А Ширли, прослушав запись, может, не откажется одолжить денег.

— Может, может… Может, у меня вырастут крылья, и я улечу. Никто не одолжит нам столько денег.

В тот же день, взяв у Расти машину, я поехал в Голливуд. Лента с записью лежала у меня в кармане, и я опять сильно волновался. Было бы неосторожно открывать Ширли, что Римма наркоманка. Он, конечно, и слышать ничего не захочет, когда узнает тайну девушки. Мне предстояло как-то убедить его расстаться с пятью тысячами долларов, но как именно, я себе не представлял. Все зависело от того, какое впечатление произведет на него запись. Если он ухватится за нее, тогда я смогу заставить его раскошелиться.

Фирма Ширли находилась почти рядом с киностудией «Метро-Голдвин-Мейер». Это было двухэтажное здание, расположенное на участке примерно в четверть гектара. Пройти на территорию фирмы можно было только через проходную у ворот, где дежурили два свирепых на вид вахтера.

Только здесь, убедившись, с каким солидным предприятием мне предстоит иметь дело, я понял всю трудность своей задачи. Все тут было поставлено на широкую ногу. У меня внезапно пропала всякая вера в собственные силы.

Едва я вошел в проходную, как один из вахтеров направился ко мне. Он окинул меня критическим взглядом и, решив, что церемониться нечего, резким тоном спросил, зачем я пожаловал. Я ответил, что хотел бы переговорить с мистером Ширли. Нечто вроде растерянности промелькнуло в глазах охранника, но в следующую секунду он рассердился.

— Вас таких двадцать миллионов. Вы договаривались о приеме?

— Нет.

— В таком случае и не надейтесь.

Наступил момент, когда не оставалось ничего иного, как идти ва-банк.

— Да? Ну и чудесно. При первой же встрече с ним я обязательно упомяну, какая у него образцовая охрана. Он как-то приглашал меня заглянуть, если я окажусь рядом, но коль скоро вы этого не хотите, то разбирайтесь с ним сами.

Охранник смутился.

— Он в самом деле вас приглашал?

— А почему бы и нет? Они с моим отцом учились вместе в университете.

Агрессивное выражение совсем исчезло с лица охранника.

— Как вы назвали себя?

— Джефф Гордон.

— Подождите минуточку.

Он скрылся в помещении, позвонил куда-то по телефону, потом снова вышел и жестом пригласил меня пройти.

— Обратитесь к мисс Уиссин.

Это уже был шаг вперед.

С пересохшим ртом и отчаянно бьющимся сердцем я миновал аллею и оказался во внушительном вестибюле. В сопровождении мальчика в форме небесно-голубого цвета с пуговицами, сверкающими, как бриллианты, я прошел по коридору, в который с обеих сторон выходили отполированные двери из красного дерева, и остановился перед одной из них, с медной табличкой, гласившей: «Мистер Гарри Найт и мисс Генриетта Уиссин».

Мальчик открыл дверь и знаком предложил мне войти.