Джеймс Хэдли Чейз - Ловушка мертвеца

Дэвис пробормотал что-то одобрительное, затем вернулся к электрическому стулу.

— Извините, парни, мне надо еще немного поработать.

Электрик протянул ему пульт с кнопками.

— Вы что-нибудь об этом знаете? — обратился Дэвис к Джеку, похлопав по сиденью стула.

Джек отрицательно покачал головой.

— Вот выключатель, он вмонтирован здесь… Он нужен для того, чтобы избежать искр. Все-таки две тысячи вольт. Смотрите-ка сюда…

Он нажал кнопку и под ручками кресла зажглись лампочки.

— Эти лампочки сигнализируют о том, что с током все в порядке. Хорошо, Джо, — Дэвис повернулся к электрику. — Можешь пока все выключить.

Он взял маленький чемоданчик и открыл его.

— Электроды я всегда ношу с собой, — объяснил он, вынимая при этом шлем. — Это для головы, видите, тут тоже есть электроды, а сама каска подбита губкой. Губка пропитана соленым раствором, чтобы не загорелась. Многое приходится принимать во внимание. Ожоги или искры вызывают сильную боль у приговоренного, а это может взволновать свидетелей.

Он положил губку в ведро.

— Вам лучше сесть, — сказал Джеку Хогарти тихим голосом. — Сейчас начнут подходить свидетели. Они заняли места на последней скамье.

— У меня от его разъяснений разболелась голова, — признался Джек.

Хогарти собрался что-то ответить, но в этот момент открылась дверь и в комнату вошли какие-то люди с торжественными лицами. Они чинно уселись на скамейках., — Господи Боже, — сказал Джек, дернув Хогарти за руку и указывая на кого-то взглядом.

В комнату входила Сали Перминкер. На минуту она застыла в дверях, словно не решаясь переступить порог, потом быстро направилась к первой скамье и села. Джек хорошо видел ее лицо. Оно было холодным и горьким, как и ее строгое черное платье.

— Зачем она пришла? — спросил Джек шепотом.

— Равена сам ее пригласил. Ты разве не знаешь, что приговоренный к смерти имеет право пригласить на свою казнь одного человека по собственному выбору. Вот он и пригласил ее.

Джек недоумевающе посмотрел на него.

— Он, что, предполагает, что ей станет его жалко?

— Идут! — тихо прервал его Хогарти. Джек повернулся к входу.

В коридоре послышались размеренные шаги. Дверь снова открылась и в нее вошли сначала два охранника, потом Равена, а за ним замыкали шествие капеллан и начальник тюрьмы.

Равена окинул взглядом комнату и прошел прямо к электрическому стулу. Лицо его было белым, как мел, но он внешне был спокоен. Дэвис подошел к нему и протянул ему руку. Равена как-то странно посмотрел на нее, затем все-таки пожал ее.

— Я быстро все сделаю, — тихим голосом сказал Дэвис — Не торопитесь, — с легкой усмешкой сказал Равена — ведь мне это время только и осталось.

Охранники подвели Равену к стулу. Он сел в него. Начальник тюрьмы подошел к нему и прошептал ему несколько слов на ухо — А что мне говорить? — суровым голосом произнес Равена Он медленным взглядом оглядел присутствующих, пока его глаза не встретились с глазами Сали. Она смотрела на него с непримиримой холодной ненавистью, и он улыбнулся Взглянул еще раз вокруг себя и повернулся к Дэвису.

— Начинай, старина, — сказал ему Равена. — Помоги мне поскорее уйти отсюда.

Дэвис зафиксировал его руки и ноги специальными зажимами, прикрепил к ногам электроды и быстро одел на голову каску Равена глубоко вздохнул.

— Жаль мне оставлять свои поезда, — сказал он с горечью. — Прощайте!

Дэвис был уже около рубильника. Он вопросительно посмотрел на начальника тюрьмы и, тот кивнул головой, Дэвис замкнул рубильник, и в комнате ощутимо ослабло освещение В глубокой тишине слышалось лишь слабое потрескивание и глухой свист Тело Равены выгнулось и упало вперед, натянув ремни, которыми он был привязан к креслу. Дэвис вернул рукоятку рубильника в исходное положение, и Равена упал на спинку кресла Так Дэвис проделал несколько раз.

Джек заметил, что его охватила мелкая неприятная дрожь Он бросил взгляд на Хогарти. Тот невозмутимо жевал резинку Дэвис отключил ток. К креслу подошел доктор, расстегнул на Равене рубашку и проверил биение сердца. Повернувшись к присутствующим он произнес:

— Этот человек мертв. Охранники подали знак свидетелям, чтобы те покинули помещение. Когда все уже вышли, Сали вдруг вернулась. Ненависть все еще искажала ее лицо. Прежде, чем кто-либо смог ей помешать, она быстро подошла к стулу и плюнула в лицо уже мертвого Равены.

До встречи с Риммой Маршалл я месяца четыре бренчал на пианино в баре Расти.

Она появилась в нашем заведении однажды вечером; по железной крыше стучал дождь, издалека доносились раскаты грома.

Посетителей в баре почти не было — только двое забулдыг. Расти за стойкой от нечего делать протирал стаканы. Негр Сэм, официант, забрался в кабинку в противоположном углу помещения и старательно изучал программу скачек. Я, как всегда, сидел у пианино.

Помню, в ту минуту я играл ноктюрн Шопена. Я сидел спиной к двери и поэтому не видел и не слышал, как вошла Римма.

Позднее Расти рассказывал мне, что было примерно без двадцати девять, когда распахнулась дверь и девушка словно вынырнула из-под проливного дождя. Оставляя на полу мокрые следы, она проскользнула в одну из кабинок.

Обычно Расти, едва завидев в своем заведении женщину без спутника, немедленно выставлял ее за порог. Но в тот вечер, то ли потому, что бар все равно пустовал, то ли потому, что дождь лил как из ведра, он лишь покосился на посетительницу.

Заказав кока-колу, она закурила, облокотилась на стол и отсутствующим взглядом уставилась на двух пьяниц у стойки.

События начали разворачиваться минут десять спустя.

Снова с шумом распахнулась дверь, и в бар вошел человек. Он сделал несколько неуверенных шагов, словно ступал по палубе судна, застигнутого сильной качкой, и внезапно остановился.

Римма вдруг пронзительно закричала.

Дикий вопль заставил меня резко обернуться.

Никогда не забуду своего первого впечатления при взгляде на девушку. Римме было лет восемнадцать. Ее волосы отливали полированным серебром, а большие, широко расставленные глаза казались темно-голубыми. На ней был вишневый свитер, плотно облегавший грудь, и узкие черные брюки. Она показалась мне какой-то неряшливой, неопрятной, по всему было видно, что жилось ей нелегко. На стуле рядом с ней лежал заношенный и продранный на рукаве дешевенький плащ.

Девушку, пожалуй, можно было бы назвать хорошенькой, как и многих других девушек ее возраста из тех, что толпами бродят по тротуарам Голливуда в надежде, что двери киностудий когда-нибудь распахнутся перед ними. Но в тот момент ужас, написанный на ее лице, делал ее отталкивающей. Широко открытый рот, из которого несся беспрерывный крик, казался безобразной дырой. Она жалась к стене, словно животное, пытающееся укрыться в своей норе; обезумев от страха, в тщетных поисках спасения, она скребла ногтями деревянную обшивку стены, и этот звук действовал еще тяжелее, чем ее крик.

Только что вошедший человек показался мне порождением кошмара — невысокий, худой, лет двадцати четырех, с тонкими чертами белого, как полотно, заострившегося лица. Его черные, свисавшие прядями волосы намокли от дождя и казались приклеенными к голове. Особенно страшными были глаза. При виде этих глаз с расширенными до предела зрачками у меня даже мелькнула мысль, что я вижу перед собой слепого. Но это было не так. Это были, безусловно, глаза наркомана. Человек смотрел на кричавшую девушку, и выражение его лица напугало меня.

Несколько секунд он стоял неподвижно, не сводя с Риммы глаз, затем с его тонких порочных губ сорвался долгий свистящий звук.

Расти, оба пьяницы и я уставились на него. Он опустил руку в задний карман брюк и достал нож. Блеснуло длинное лезвие.

— Эй, эй! — заорал Расти. — Брось сейчас же нож! — Но сам даже не вышел из-за стойки. Посеревший от страха Сэм нырнул под стол.

Что может быть страшнее наркомана с ножом? Но я не мог сидеть сложа руки и наблюдать, как он набросится на девушку.

Ударом ноги я оттолкнул стул и бросился к незнакомцу.

Я ударил его в то мгновение, когда сверкнул занесенный над Риммой нож. Я постарался вложить в удар всю свою силу, но бил в сущности наугад. Удар пришелся где-то за ухом, и, хотя заставил человека покачнуться, все же чуть запоздал.

Лезвие ножа скользнуло по руке девушки. Я увидел, как начал темнеть рукав ее свитера, она привалилась к стенке и соскользнула под стол.

Второй удар я нанес ему, когда он добрался до стола, которым отгородилась от него Римма. На этот раз я целился в подбородок и не промахнулся. Человек дернулся и растянулся на полу.

Ошеломленный, он лежал на полу, не выпуская из руки окровавленный нож, и я поспешил наступить ему на кисть. Постепенно его пальцы разжались, и я швырнул нож в дальний угол комнаты.

С шипением, похожим на змеиное, человек вскочил на ноги и кинулся на меня.

Я снова ударил его, на этот раз с такой силой, что заныла рука, а незнакомец, словно подкошенный, пролетел через всю комнату, опрокинул уставленный стаканами стол и распластался у стены. Тут он и остался лежать, задрав подбородок и с шумом переводя дыхание.

Вытаскивая из кабины столик, я слышал, как Расти вызывал по телефону полицию.