И он ответил.

— Да?

Никогда мой патрон не научится правильно отвечать по телефону.

— Это я. Из Махонака. Сол звонил?

— Нет.

— Тогда он позвонит около полудня. Считаю, что вы должны послать его сюда. Племянница может подождать. Тетя знает, кто одел ребенка в комбинезон.

— Вот как? Она тебе сама сказала?

— Нет, но есть три бесспорных обстоятельства. Во-первых, она не задала мне правильный вопрос. Во-вторых, разнервничалась и выгнала меня. В-третьих, вчерашний «Таймс» лежит на её столе. Она не знает, что я его видел. Газета сложена и на ней стоит ваза с фруктами, но сверху хорошо виден заголовок, начинающийся словами «Элен отказывается...». Объявление было на этой странице, следовательно, Элен Тензер его читала, но когда я зашел и сказал, что интересуюсь пуговицами из конского волоса, она о нем не упомянула. Когда она, наконец, задала вопрос, то сформулировала его неверно. Она спросила, как я узнал, что она делает пуговицы. С таким же успехом Тензер могла бы спросить, каким образом это объявление так быстро навело Ниро Вулфа на след. Потом она поняла, что задала вопрос неправильно, и прогнала меня. Но готов побиться об заклад, что мать не она. Если ей не шестьдесят, то весьма близко к этому. Но ум её ясен, и она знает, во что был одет ребенок. Может быть, знает и больше. Быстро я уложился?

— Нет. Ты хочешь рассказать все Солу?

— Нет. Я бы хотел этого, если бы он мог её расколоть. Но я не думаю, что кто-нибудь может это сделать, пока мы не узнаем о ней больше. Возможно, она сейчас кому-нибудь звонит, но это нам не поможет. Я возвращаюсь обратно к дому Тензер. Если она позвонила, то кто-нибудь может к ней приехать, или она сама куда-нибудь поедет. В это время мы можем её накрыть. Нужны Фред и Орри. Вы пошлете за Солом?

— Да.

— Ему будут нужны указания, а вам нужен карандаш.

— У меня есть.

— О’кей. — Я рассказал о дороге, не забыв упомянуть о развилке. — В трех десятых мили от того места, где Сол обнаружит дорогу, покрытую гравием, есть широкая площадка, на которую он может отъехать и следить не выходя из машины. Если я не показываюсь в течение часа — меня рядом нет. Она уехала, и я тоже. Тогда ему лучше подъехать к телефону и позвонить вам, чтобы получить от меня известия. Он может подъехать к дому и посмотреть. Возможно, у неё будет гость, и я засуну голову в окно, пытаясь что-нибудь услышать. У вас есть какие-нибудь другие предложения?

— Нет. Я достану Фреда и Орри. Когда ты будешь обедать?

— Наверное, завтра.

Вернувшись к «герону», я сел в него и, решив, что день еще далеко не на исходе, направился на Майн-Стрит, зашел в магазин, где купил несколько плиток шоколада, бананы и пакет молока. Мне следовало бы сказать об этом Вулфу: он не мог понять человека, пропускающего обед.

Вернувшись, я стал думать, где оставить машину. Неподалеку от почтового ящика было несколько мест, в которых можно легко было бы спрятать её среди деревьев. Но, если Элен Тензер поедет на машине, мне придется выводить свою очень быстро, иначе она исчезнет с моих глаз. Я не знал, где шоссе пересекает холм. Следовало бы увезти машину в лес, чтобы спрятать её там, но в то же время держать её под рукой. Она видела её, и если заметит на дороге, то, несомненно, узнает. Я мог лишь надеяться, что она останется дома до тех пор, пока не приедет Сол на незнакомой ей машине. Я оставил «герои» на открытом месте, менее чем в ста ярдах от почтового ящика, где просвет между деревьями составлял достаточное расстояние, и направился в лес. Я не индеец и не скаут, но не думаю, чтобы она заметила меня, если бы выглянула из окна, так как я скрывался за к устами, но мог держать весь дом и гараж в поле зрения.

Гараж был пуст.

Стоило бы выругаться самыми последними словами. И я делал это, причем довольно громко. Я не прошу прощения ни за свое богохульство, ни за создавшуюся ситуацию. При тех же обстоятельствах я проделал бы то же самое. Если мы собирались её накрыть, я должен был добраться до телефона, и немедленно. Этот вариант казался мне не хуже других и даже лучше. Но пустой гараж говорил об обратном.

Ну, ладно, не повезло. Я пробрался сквозь деревья к расчищенному участку, пересек его, подошел к двери и постучал. В доме мог быть кто-нибудь еще, хотя в моё первое посещение я никого не заметил. Я Подождал полминуты и постучал снова, погромче, потом крикнул:

— Кто-нибудь дома?

Еще через полминуты попытался нажать ручку. Заперто. Справа были два окна. Я пошел и попробовал их открыть. Тоже заперто. Я зашел за угол дома, стараясь не наступать на цветочные клумбы, что говорило о моих хороших манерах при подобных обстоятельствах, и увидел широко открытое окно. Она оставила его в спешке. Теперь достаточно было перекинуть ногу, а затем и все тело через подоконник. Я нарушил закон, но вошел.

Это была спальня. Я громко заорал.

— Пожар!

Постоял, прислушался. Ни звука. На всякий случай обошел дом: две спальни, ванную, гостиную и кухню. Никого, даже кошки.

Может быть, она просто поехала в аптеку за аспирином и вернется через несколько минут. Я решил, что если так, то пусть она найдет здесь меня. Уж я бы за неё взялся! Она была в чём-то соучастницей почти наверняка. Я не помнил наизусть все законы штата Нью-Йорк, но там непременно должен был быть закон о подкидышах. Поэтому я мог не беспокоится и не прислушиваться, не подъезжает ли машина.

Самым простым выходом было найти письма, телефонные номера или, быть может, записную книжку, и я отправился в гостинную. «Таймс» до сих пор лежал на столе под вазой с фруктами. Я развернул газету — посмотреть, не вырезала ли она объявление, но оно было не тронуто. Письменного стола не было, но в тумбочке под телефоном оказалось три ящика. В одном из них лежала карточка с полудюжиной телефонов, но все они были местными. Писем нигде не было видно. На стене висели книжные полки с книгами, журналами и безделушками. Чтобы просмотреть книги, необходимо время, так что я оставил это занятие для другого раза и пошел в её спальню.

И именно там я нашел главное. Осмотр был поверхностный, не очень тщательный, и я чуть было их не пропустил. На дне, под тонкой сорочкой, лежали два синих плисовых комбинезона, каждый — с четырьмя белыми пуговицами из конского волоса. Такого же размера, как и тот, что лежал в «героне», в «бардачке». Неделю назад я бы и не подумал, что когда-нибудь получу такое удовольствие от вида детской одежды. Я пожирал их глазами в течение минуты. Потом положил их обратно в ящик, вышел и открыл дверь в туалет. Я не хотел ограничиваться своей находкой.

В конце концов я нашел, что хотел, но не в туалете. И даже, строго говоря, вообще не в доме — в погребе. Это был настоящий погреб, а не просто ящик. Место для печки было отделено перегородкой, а остальное пространство занимали полки для банок и консервов. Там была даже полка с бутылками вина. Несколько металлических предметов, прислоненных к стене в углу, после несложного монтажа образовали детскую кроватку. Еще там стояло три маленьких чемодана и два больших. Один оказался набит пеленками, прорезиненными штанишками, нагрудниками, погремушками, воздушными шарами, рубашечками, нижним детским бельем, свитерами и другой одеждой для ребенка.

Так как я удовлетворил свою тягу к детской одежде, а дом все еще был в моём распоряжении, то отправился дальше, в гостинную. Там должно было быть хоть что-нибудь, что навело на след подброшенного ребенка. Но я ничего не нашел. Следующие полтора часа я пропущу. Скажу только, что я умею искать то, чему не полагается быть найденным. И я проделал большую работу. Еще больше времени заняла задача оставить все так, как было, но я справился и с этим. У меня осталось несколько фамилий и адресов из писем на конвертах, найденных в ящике и номера телефонов, но все это не выглядело хоть в какой-то степени обещающим.

Я был голоден, но без приглашения я не осмелился воспользоваться кухней хозяйки. К тому же было без двадцати три, и Сол, вероятно, уже приехал. Поэтому я вылез обратно через то же окно и направился вдоль дороги. Справа, за поворотом, на обочине стояла машина Сола, Заметив меня, он откинулся на сидение и, притворившись спящим, захрапел. На физиономию Сола не станешь смотреть с удовольствием: квадратный подбородок, широкие брови, длинный нос и раскрытый рот. Я протянул руку в открытое окно, чтобы цапнуть его за нос, но в долю секунды он успел схватить меня за запястье и выкрутить руку. Черт возьми! Он знал заранее, что я возьмусь за его нос!

— Дядя... — Прохныкал я.

Он отпустил меня и сел.

Мы перешли на серьезный тон.

— Какой сегодня день?

— Рождество. Ты давно здесь?

— Час двадцать.

— Следуя инструкции, ты должен был уехать отсюда двадцать минут назад.

— Я — детектив. Я видел «герон». Хочешь сандвич, пирог с изюмом и молоко? Я взял с собой.

— Спрашиваешь!

На заднем сиденье лежала картонка. Я влез в машину и открыл её. Два сандвича с солониной. Я взял один из них и сказал:

— Она удрала, пока я звонил. Уехала больше трех часов назад.

— Вот это да. Там есть кто-нибудь еще?

— Нет.

— Ты что-нибудь нашел?'

Я промолчал, проглотил кусок и взял пакет с молоком.

— Если у какой-нибудь из твоих приятельниц есть пара близнецов, то там в погребе, в чемоданах, хватит одежды для обоих. А в ящике, наверху, два синих плисовых комбинезона с пуговицами из белого конского волоса. В них-то все и дело — вот почему они не в чемодане. В погребе есть еще и детская кроватка, в которой спал ребенок.

В четверг вечером я уже кратко излагал Солу ситуацию. Но прояснил её только теперь. Мы с ним почти всегда так делаем. Он переварил мою информацию за полминуты.

— Одежда еще, может быть, как-то объяснима, но детская кроватка решает все, — сказал он.