— Что ж, согласен.

— Да, но у вас есть клиентка — вдова Ричарда Вальдона. И мало того, что вы вместе с Гудвином скрываете улики, так вы и ее научили.

— Она сама вам сказала?

— Дурачком не прикидывайтесь. Это ж ясно, что вы ее накачали. Она — ваша клиентка. Сам окружной прокурор пытался получить от нее информацию, но она молчит. Придется ее посадить.

— Не будет ли это выглядеть несколько странно? Особенно если учесть ее происхождение и нынешнее социальное положение?

— Нет — она слишком многое знает. Ведь именно из-за пуговиц на комбинезоне вы послали Гудвина к Элен Тенцер. А комбинезон был на том мальчике, которого подбросили миссис Вальдон. Он и сейчас у нее. Следовательно...

— Вы же сами сказали, что миссис Вальдон молчит.

— Она рассказала о подкидыше по меньшей мере двоим. Нам ничего не говорила, но обязательно скажет, если она разумный человек и если, конечно, чиста перед законом. Она сообщит все, в том числе и то, что наняла вас и что вы уже успели для нее сделать. Не думаю, что ваше задание сводится к какому-то примитивному и грубому похищению ребенка, ведь адвокат миссис Вальдон сумел придать законный характер пребыванию мальчика в ее доме. Но, черт побери, я не сомневаюсь, что именно этот ребенок примерно до двадцатого мая жил у Элен Тенцер. У нее в доме обнаружены два детских комбинезончи- ка — в точности такие, как тот, что Гудвин показывал Анне Тенцер, и с теми же пуговицами. Чтоб они пропали!

Мне подумалось, что он неоправданно сурово отнесся к уникальным пуговицам. Хотя, возможно, ему пришлось пообщаться с Николасом Лосеффом, и именно этим объяснялась излишняя эмоциональность инспектора.

— Вот почему, — продолжал Кремер, — я хочу выяснить, что вы и миссис Вальдон знаете об этом ребенке. Окружной прокурор не смог ничего добиться ни от ее врача, ни от адвоката. Что ж, это их право — молчать. Служебная тайна. Но ведь у няни, горничной и кухарки такого права нет, значит, им просто заткнули рот. Няня, например, утверждает, что ей известно о ребенке совсем немного: это вполне здоровый мальчик месяцев пяти-шести. Стало быть, миссис Вальдон — не мать младенца. Она не рожала детей ни в декабре, ни в январе.

— Я дал вам слово, — произнес Вульф, — что не имею понятия, кто убил Элен Тенцер.

 — А у меня со слухом все в порядке.

— Теперь даю слово, что мне известно не больше вашего о происхождении ребенка — кто его родители, где он жил раньше и кто под¬ бросил его.

— Не верю.

— Да ладно вам! Вы же прекрасно знаете, что я не стану понапрасну давать слово.

 Кремер еще раз пристально посмотрел на него:

— Тогда что же, черт возьми, вам известно? Чего ради она вас наняла? Почему вы взяли ее под свою опеку? Зачем посоветовали молчать?

— Она конфиденциально консультировалась со мной. А у меня тоже есть право хранить в тайне сведения, полученные от клиента, — такое же, как у любого врача или адвоката. Миссис Вальдон не нарушала закона, не совершила ничего, за что ей пришлось бы держать ответ, и ей даже не известно о каких-либо деяниях, наказуемых уголовно. Она не...

— Зачем она обратилась к вам?

— Вот в том-то и вся загвоздка. Если я во всех подробностях расскажу про это или она расскажет, пресса начнет вовсю склонять ее имя. Когда ребенка обнаружили в ее доме, он был в одеяле, а с внутренней стороны одеяла острой булавкой была приколота записка. Текст был напечатан резиновыми штампиками из детского набора. Следовательно...

— Что было в записке?

— Вы перебиваете меня. Записка не поможет вам найти преступника. Но содержание ее и побудило миссис Вальдон обратиться ко мне. Если бы я...

— Где записка?

— Если бы я раскрыл вам ее содержание, личная жизнь моей клиентки стала бы предметом сплетен. А это...

— Мне нужна записка, и немедленно!

— Вы перебили меня четыре раза, мистер Кремер. Мое терпение не беспредельно. Вы, конечно, скажете, что записка не будет опубликована, сами искренне веря в это. Но вашей искренней веры недостаточно. Без сомнения, и миссис Несбитт уверяли, что имя ее не попадет в газеты, но ведь попало. Так что я лучше оставлю записку у себя. Я же начал говорить, когда вы меня перебили, что она не поможет вам в поисках убийцы. Итак, теперь вы знаете практически все, что знаю я, за исключением одной маленькой детали — содержания записки. А что касается цели, для которой миссис Вальдон решила воспользоваться моими услугами, то здесь все очевидно. Мне поручено разыскать мать подкидыша. Именно этим больше трех недель и занимаются господа Гудвин, Пензер, Даркин и Кэтер. Вы спрашивали, зашло ли мое расследование в тупик. Зашло. Я сделал все возможное, но не добился результатов.

— Вижу. — Глаза Кремёра превратились в узкие щелочки. — Но раз вы не хотите отдать записку, зачем вообще рассказали мне про нее?

— Просто хотел объяснить, почему миссис Вальдон так обеспокоена историей с подкидышем. Чтобы вы не донимали ее, я и рассказал про полученное задание, а раз уж рассказал, то пришлось и объяснить, в связи с чем оно возникло.

— Записку вы, разумеется, у нее взяли.

— Возможно. Но если вы собираетесь через судью заставить меня ее отдать, она исчезнет. Так что не утруждайте себя.

— А я и не собираюсь. — Кремер поднялся со стула и бросил окурок в мою корзинку для мусора, но, как всегда, промахнулся. Затем он взглянул на Вульфа.

— Не верю в существование этой записки. Я обратил внимание, что вы не употребили своей знаменитой фразы, рассказывая о ней. А мне нужно знать правду, почему миссис Вальдон принимает такое участие в судьбе ребенка и почему молчит, словно воды в рот набрала. И если я не добьюсь этой правды от вас, то, клянусь дьяволом, вытяну из нее. Именно у нее и выясню, была ли на самом деле та записка.

Вульф стукнул кулаком по столу.

— И это после всего, что я рассказал вам! — взревел он. — После моего предельно доброжелательного к вам отношения! Я дал вам слово в отношении двух важнейших моментов дела! А вы собираетесь допекать мою клиентку!

— Совершенно верно, собираюсь.

Кремер сделал шаг к двери, потом вспомнил про шляпу, повернулся, взял ее и чуть ли не строевым шагом промаршировал через комнату. Когда я вышел в холл проводить его, дверь уже захлопнулась. Вернувшись, я посмотрел на Вульфа.

— Ни слова не сказал об анонимных письмах, — заметил он. — Военная хитрость?

— Нет. Судя по его настроению, он выложил все карты. Так что не Аптон навел полицию на нашу клиентку. Хотя это не так уж важно. Есть еще не меньше дюжины всяких ниточек.

Вульф шумно втянул носом воздух и не менее шумно выдохнул через рот.

— Она же действительно не знает ничего такого, о чем не знал бы он, за исключением записки. Может быть, нам стоит позволить ей говорить обо всем, кроме записки?

— Нет. Если она ответит на десяток вопросов, у них появится миллион новых. Пойду к ней, предупрежу о возможных неприятностях. Когда полиция нагрянет сюда с ордером на арест, я уже вернусь. Только позвоните заранее Паркеру. Ведь завтра — Четвертое июля. В праздник с освобождением под залог могут возникнуть трудности.

— Бедняга! — проворчал он.

И я, направляясь к выходу, размышлял, к кому это относится — к Кремеру или к нашей клиентке.

12

Второй этап поисков матери закончился, когда в субботу седьмого июля, в половине четвертого пополудни, позвонил Саул Пензер и доложил, что ни одна женщина в его списке не отказывалась от своего ребенка. Он закончил проверку одной из девиц, работавших в офисе Уиллиса Крага. Все мы (в том числе и Вульф) потрудились на славу: сто сорок восемь девушек и женщин пришлось вычеркнуть из числа подозреваемых. Весьма удовлетворительно. Просто великолепно! И я сказал Саулу, что пока все, но позже может появиться новое задание. Фреда и Орри мы тоже отпустили. Вульф сидел за столом, свирепо гладя на все, что попадалось ему на глаза. Я спросил, не будет ли каких поручений, а он ответил взглядом, которого, может, и заслуживала вся ситуация в целом, но никак не я. Тогда я сказал, что собираюсь на побережье немного поплавать и вернусь в воскресенье вечером. Он даже не спросил, как можно будет связаться со мной, но я сам перед уходом положил ему на стол записочку с номером. Это был телефон коттеджа на Лонг-Айленде, который Люси арендовала на лето. Действия окружного прокурора оказались гораздо менее страшными, чем угрозы Кремера. Так что имя нашей клиентки, к счастью, не появилось в газетах. Когда во вторник около полудня я пришел в дом Люси на Одиннадцатой улице и предупредил о возможном визитере, она всполошилась и почти не ела за ленчем. Но когда около трех заявился парнишка из Отдела по расследованию убийств, у него не было с собой даже официального вызова на допрос — только подписанная окружным прокурором бумажка с просьбой зайти к нему. А через четыре часа Люси сообщила мне по телефону, что уже вернулась домой. Начальник отдела в чине капитана и два помощника прокурора по очереди беседовали с ней, причем один из них разговаривал достаточно жестко, но Люси с честью выдержала испытание. Если допрашиваемая молчит, у следователя есть выбор: либо сидеть и смотреть на нее, либо отправить в камеру. Но ведь она носит фамилию Армстед, у нее дом, масса друзей, и к тому же слишком мало вероятно, что именно она убила Элен Тенцер или даже что ей известно имя убийцы. Так что Четвертое июля Люси провела в коттедже на Лош^Айленде вместе с малышом, няней, горничной и кухаркой. В доме было пять спален и шесть ванных комнат. Шестая — на всякий случай: а вдруг заявится парень из отдела по расследованию убийств и ему приспичит принять душ? Обычно, когда я вырываюсь на свободу, сразу забываю про всякую работу, а про Вульфа — в первую очередь. Но в то воскресенье на побережье принимавшая меня хозяйка была одновременно и нашей клиенткой, так что, пока она кормила в доме ребенка, я лежал на песке и оценивал перспективы расследования. Стопроцентный мрак. Зачастую бывает, что сначала все кажется безнадежным, но при более внимательном анализе обязательно находится какая-нибудь зацепочка. Тут ситуация была совсем иной. Почти пять недель мы отрабатывали две версии и по каждой из них зашли в тупик, а никаких других возможных линий следствия я не видел. Я был почти готов поверить всерьез, что Ричард Вальдон — не отец ребенка, что он никогда не встречался с матерью подкидыша и что вообще мамаша эта слегка с придурью. Начиталась, например, книг Вальдона или насмотрелась на него по телевизору, а когда появился нежеланный ребенок, решила таким образом дать ему фамилию писателя. И если подобный идиотизм соответствовал действительности, значит, искать мамашу было все равно что иголку в стоге сена. Единственная надежда — забыть про нее и ловить убийцу, но ведь полиция занималась именно этим уже целый месяц. Ну полная беспросветность! Лежа на песке с закрытыми глазами, я громко выругался и тут же услышал голос Люси: