Генриетта, подойдя к стеклянной двери и открыв ее, вышла в сад. После минутного колебания Эдвард последовал за ней. Когда он подошел, она стояла, глядя на небо.
– Не так тепло, как вчера, не правда ли? – сказала она.
– Да, заметно холоднее, – вежливо отозвался Эдвард.
Генриетта стояла, глядя на дом. Окинула взглядом окна, потом повернулась в сторону парка. Эдвард понятия не имел о том, что у нее на уме.
– Давай лучше вернемся. Холодно. – Он двинулся к дому.
Генриетта покачала головой.
– Хочу немного пройтись. К бассейну…
– Я пойду с тобой… – Он сделал шаг в ее сторону.
– Нет, спасибо, Эдвард. – Слова звучали резко, словно рассекали холодный воздух. – Я хочу побыть одна с моим мертвым…
– Генриетта, милая… Я ничего не говорил, но ты знаешь, как я сожалею…
– Сожалеешь? Ты сожалеешь, что умер Джон Кристоу? – Тон был все таким же неприятно резким.
– Я хотел сказать, что мне жаль тебя, Генриетта. Я понимаю, это должно быть… большим потрясением.
– Потрясением? О, я очень вынослива, Эдвард! Я могу выдержать потрясение. А для тебя это тоже было потрясением? Что ты чувствовал, когда увидел его лежащим там, у бассейна? Полагаю, ты был доволен. Тебе не нравился Джон Кристоу.
– Он и я… У нас не очень много общего, – тихо сказал Эдвард.
– Как деликатно ты выражаешься! Как сдержанно! Однако, по правде говоря, у вас было нечто общее. Вы оба любили меня, не правда ли? Только это не объединяло вас… как раз наоборот.
Луна полностью вышла из-за облака, и Эдвард поразился, увидев лицо Генриетты. Он всегда представлял себе Генриетту в отражении Эйнсвика. Для него она навсегда осталась смеющейся девушкой с глазами, полными радостного ожидания. Женщина, которую он видел теперь перед собой, казалась незнакомой. Глаза ее сверкали, но были холодны и смотрели на него враждебно.
– Генриетта, милая, – сказал он серьезно, – поверь, я сочувствую тебе… в твоем горе, твоей потере.
– Горе?
Вопрос удивил его. Казалось, она спрашивала не его, а самое себя.
– Так быстро… это может случиться так быстро, – проговорила она тихо. – Сейчас жив, дышит, а через мгновение – мертв, его не стало, пустота!.. О, пустота! А мы едим крем-брюле и считаем себя живыми, в то время как Джон, который был самым живым среди нас, – мертв! Ты вслушайся в это слово: мертв… мертв… мертв. И вот оно уже не имеет смысла… никакого смысла. Просто странное коротенькое слово, похожее по звуку на треск сломанной ветки. Мертв… мертв… мертв… Как тамтам[49], звучащий в джунглях, верно? Мертв… мертв… мертв…
– Прекрати! Ради всего святого, прекрати!
Она с удивлением посмотрела на него.
– Ты не ожидал, что я буду так вести себя? Ты думал, я буду сидеть и тихо лить слезы в хорошенький носовой платочек, а ты будешь успокаивать меня, держа за руку? Конечно, это большое потрясение, но со временем я успокоюсь, а ты прекрасно утешишь меня. Ты в самом деле хороший. Ты очень хороший, Эдвард, но такой… совсем другой.
Эдвард отшатнулся. Лицо его напряглось.
– Да, я всегда это знал, – сказал он сухо.
Генриетта с ожесточением продолжала:
– Как ты думаешь, каково мне было сидеть весь вечер, зная, что Джон мертв и никому до этого нет дела, кроме меня и Герды! Ты – доволен, Дэвид – смущен, Мидж – взволнована, Люси – деликатно радуется тому, что ожили страницы «Ньюс оф де уорлд»!.. Разве ты не видишь всей чудовищности этого фантастического кошмара?
Эдвард ничего не ответил. Он отступил назад, в тень.
– Сегодня, – сказала Генриетта, глядя на него, – никто не кажется мне настоящим, никто… кроме Джона!
– Да, знаю. Я не очень настоящий, – тихо сказал Эдвард.
– Какая же я дрянь, Эдвард! Но я не могу иначе, не могу согласиться с тем, что Джон, в котором было столько жизни, – мертв!
– А я, наполовину мертвый, – живу…
– Этого я не имела в виду, Эдвард!
– Думаю, ты имела в виду именно это, и, очевидно, ты права.
– Это не горе… – продолжала она задумчиво, возвращаясь к прежней мысли. – Может быть, я не могу почувствовать горя. Может, никогда не смогу… И все же… мне хотелось бы горевать по Джону…
Ее слова казались невероятными. Однако Эдвард удивился еще больше, когда Генриетта вдруг сказала почти деловым тоном:
– Я должна идти к бассейну, – и скрылась за деревьями.
С трудом переставляя негнущиеся ноги, Эдвард вошел в дом.
Мидж видела, как Эдвард шагнул в гостиную. Ничего не видящий взгляд; в сером, словно иззябшем лице – ни кровинки. Он не заметил ее короткого восклицания, которое она сразу же подавила. Почти машинально он прошел по комнате, опустился на стул и, чувствуя, что от него чего-то ждут, сказал:
– Холодно.
– Вам холодно, Эдвард? Может быть, мы… может быть, я зажгу камин?
– Что?
Мидж взяла коробок спичек с камина, опустилась на колени и разожгла огонь. Осторожно, искоса она посмотрела на Эдварда. Он был, казалось, совершенно ко всему безразличен.
– Огонь – это очень хорошо, – наконец произнес Эдвард. – Он согревает…
«Надо же, совсем застыл, – подумала Мидж. – Но сейчас ведь не так холодно… Это Генриетта. Что она ему сказала?»
– Эдвард, пододвиньте стул ближе к огню.
– Что?
– Ваш стул, Эдвард, ближе к огню, – сказала она громко и медленно, словно говорила с глухим.
Неожиданно, настолько неожиданно (у Мидж сразу камень свалился с души), Эдвард, прежний Эдвард был опять с ней и нежно ей улыбнулся.
– Вы что-то сказали, Мидж? Извините! Я задумался.
– О, ничего особенного. Просто зажгла камин.
Трещали поленья, ярким и чистым пламенем горели еловые шишки. Эдвард смотрел на них.
– Какой приятный огонь!
Он протянул к пламени длинные тонкие руки, чувствуя, как напряжение покидает его.
– В Эйнсвике у нас всегда были еловые шишки, – сказала Мидж.
– И теперь тоже. Каждый день корзинка с еловыми шишками ставится у каминной решетки.
Эдвард в Эйнсвике… Мидж прикрыла глаза, представляя себе эту картину. Эдвард, скорее всего, в библиотеке, в западной части дома. Высокая магнолия почти закрывает одно окно, в полдень наполняя всю комнату золотисто-зеленым светом. Из другого окна видна лужайка, где, как страж, поднимается высокая сосна, а немного вправо от нее – большой медный бук.
О, Эйнсвик… Эйнсвик!
Мидж явственно ощутила аромат магнолии, на которой даже в сентябре остается несколько крупных белых восковых цветков, издающих сладковатый запах… И запах сосновых шишек, горящих в камине… И специфический, чуть затхлый запах старой книги в руках у Эдварда. Он читает, сидя на стуле с седловидной спинкой. Взгляд от книги скользит к огню; он думает о Генриетте…
Мидж шевельнулась и спросила:
– Где Генриетта?
– Пошла к бассейну.
– Зачем?
Отрывистый, глубокий голос Мидж словно разбудил Эдварда.
– Мидж, дорогая, вы, конечно, знаете… или догадываетесь. Генриетта знала Кристоу довольно близко…
– О разумеется, это всем известно! Но мне непонятно, зачем она отправилась на то место, где он был убит. Это совсем не похоже на Генриетту. Ей не свойственна сентиментальность!
– Разве кто-нибудь из нас знает своего ближнего? Например, Генриетту…
Мидж нахмурилась.
– В конце концов, Эдвард, вы и я, мы знаем Генриетту всю нашу жизнь!
– Она изменилась.
– Да нет! Я не думаю, что человек может измениться.
– Генриетта очень изменилась.
Мидж удивленно посмотрела на него.
– Больше, чем вы или я?
– О, я знаю, что не изменился. А вы…
Взгляд Эдварда наконец остановился на девушке, стоявшей на коленях у каминной решетки. Он вглядывался в ее лицо как бы издалека: квадратный подбородок, темные глаза, решительный рот.
– Мне хотелось бы чаще видеть вас, Мидж.
Она улыбнулась:
– Я понимаю, в наши дни общаться нелегко.
Снаружи донесся какой-то звук, и Эдвард встал.
– Люси права, – сказал он. – День был действительно утомительный…
Он вышел из комнаты в ту минуту, когда из сада через застекленную дверь вошла Генриетта.
– Что ты сделала с Эдвардом? – накинулась на нее Мидж.
– С Эдвардом? – спросила рассеянно Генриетта; наморщив лоб, она, казалось, думала о чем-то очень далеком.
– Да, с Эдвардом. Он выглядел ужасно: холодный, мрачный и бледный.
– Мидж, если тебе так небезразличен Эдвард, почему ты не предпримешь что-нибудь?
– Что ты имеешь в виду?
– Я не знаю. Стань на стул и закричи! Чтобы он обратил на тебя внимание. Разве ты не знаешь, что с такими людьми, как Эдвард, по-другому нельзя?
– Он никого не полюбит, кроме тебя, Генриетта. Он всегда тебя любил!
– Это очень неразумно с его стороны. – Генриетта быстро взглянула на бледное лицо Мидж. – Я обидела тебя. Извини. Просто сегодня я ненавижу Эдварда!
– Ненавидишь Эдварда? Как ты можешь?..
– О да, могу! Ты не знаешь…
– Что?
– Он напоминает мне многое, – медленно сказала Генриетта, – что я хотела бы забыть.
– Что именно?
– Ну, например, Эйнсвик!
– Эйнсвик? Ты хотела бы забыть Эйнсвик?! – В голосе Мидж было недоумение.
– Да, да, да! Я была там счастлива! А сейчас я не могу вынести даже напоминания о счастье. Неужели ты не понимаешь? Это было время, когда не знаешь, что тебя ждет, когда веришь, что все будет прекрасно! Некоторые люди мудры… они не надеются быть счастливыми. Я надеялась… Я никогда не вернусь в Эйнсвик! – резко добавила она.
– Кто знает, – задумчиво сказала Мидж.
Глава 14
В понедельник утром Мидж проснулась внезапно. Мгновение она лежала в полусне, взгляд ее беспокойно устремлялся к двери, она ожидала увидеть там леди Энкейтлл… Что это Люси сказала в то первое утро, появившись в дверях? Трудные выходные? Она была озабочена… думала, случится что-то неприятное…
Да, что-то неприятное произошло… что-то лежащее теперь тяжким грузом на сердце и душе Мидж… о чем она не хочет ни думать, ни вспоминать… Что-то пугающее, связанное с Эдвардом!
"Лощина" отзывы
Отзывы читателей о книге "Лощина", автор: Агата Кристи. Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Лощина" друзьям в соцсетях.