Цветы… качались… свет… лился… туман…

Я задремал… Саади… Гюлистан

Мне снились… Свет лился… Цветы цвели…

И смерть в тот час взяла меня с земли

И увела, как за руку. Взяла,

Не разбудив, взяла и повела…

Последнее, что помню на земле я, —

Храм Парфенон. Он краше и светлее

Самой земли. Ианте, даже ты

Не воплощаешь столько красоты…

Орлом раскинув крылья, с высоты

Я вниз глядел, на жизнь мою, что ныне

Песчинкою затеряна в пустыне.

Но, пролетая над землей, я зрел,

Что мир земной расцвел — и постарел:

Пустые храмы и пустые грады,

Заброшены поля и вертограды.

И красота, низвергнутая в ад,

Звала меня! Звала меня назад!»

«Мой Анжело! Тебе ль грустить об этом?

Ты избран Богом и обласкан светом,

Ты помещен на высшую звезду,

И я земную деву превзойду!»

«Ианте, слушай! с тех высот, где воздух

Разрежен в расстояниях межзвездных

(То голова кружилась ли?), вдали

Я наблюдал крушение Земли!

Она, морями пламени омыта,

Вдруг сорвалась под вихрями с орбиты

И покатилась — жалкий шар — в хаос.

И я, над океаном зыбких грез,

Я не летел, а падал, и светило —

В глубокой бездне красное светило —

Твоя звезда! Твой огненный Дедал!

Я наземь пал — и сам он упадал,

Всемирных страхов жуткое исчадье,

На Землю, что молила о пощаде».

«Да, мой любимый, мы летели — к Ней!

Вниз, вверх, вокруг, под иглами огней,

Как светлячки, — не ведая, доколе

Светиться по владычицыной воле.

Владычица ль, Господь ли судит нас —

Не нам с тобой постигнуть их наказ;

Одно я разумею, Землю вашу

Теперь увидев, — нету в мире краше!

Сперва не знала я, куда наш путь,

Она, звезда-малютка, лишь чуть-чуть

Мерцала в полупризрачном тумане,

Но чем быстрей, чем ближе — тем сиянье

Ее сильней — и застит небеса!

Уже я предвкушала чудеса,

Бессмертье открывала в человеке.

Но свет померк — и там и тут — навеки!»

Так, за речами, время проходило.

Ночь длилась, длилась… и не проходила…

Поникли. Догадались: не простит

Господь того, кто на небе грустит.

РОМАНС[18]

О, пестрый мой Романс, нередко,

Вспорхнув у озера на ветку,

Глаза ты сонно закрывал,

Качался, головой кивал,

Тихонько что-то напевал,

И я, малыш, у попугая

Учился азбуке родной,

В зеленой чаще залегая

И наблюдая день-деньской

Недетским взглядом за тобой.

Но время, этот кондор вечный,

Мне громовым полетом лет

Несет такую бурю бед,

Что тешиться мечтой беспечной

Сил у меня сегодня нет.

Но от нее, коль на мгновенье

Дано и мне отдохновенье,

Не откажусь я все равно:

В ней тот не видит преступленья,

Чье сердце, в лад струне, должно

Всегда дрожать от напряженья.

К***[19]

Твои уста — твоя простая

Мелодия певучих слов —

Цветущий куст, где птичья стая

Среди моих щебечет снов;

Глаза, твои глаза — светила

Моей души — льют свет живой,

Как будто звезды на могилу,

На омертвелый разум мой;

Твоя душа! — И неизменный

Мой сон в ночи и на заре —

О правде вечной и бесценной

И всем доступной мишуре.

К***[20]

Я жребий не кляну земной —

Хоть мало в том земного,

Что вас разъединить со мной

Смогло пустое слово.

Не жажду я гореть в огне

Благострадальной схимы;

Сострастье ваше странно мне —

Ведь я — прошедший мимо!

СТРАНА ФЕЙ[21]

Дым — лес, и дымом река,

И дымные облака.

Их контуры чуть видны

Сквозь слезы большой луны.

А лунам рождаться, зреть

И таять впредь и впредь…

Ночью странствуют они,

Длинна их вереница.

Дыханьем гасят звезд огни

Их призрачные лица.

Когда двенадцать ночи

Показывает диск,

Та, что прозрачней прочих,

Начинает спускаться вниз.

Все вниз

и вниз

и вниз…

Покров над горой навис

Окутал ее корону

Складками лег по склону

И накрыл в одно мгновенье

Все дворцы и все селенья,

Сколько есть их на просторе

Спрятал дикий лес и море,

Спрятал духов легкий сонм,

Спрятал все, что впало в сон,

Окутывая все это

Лабиринтом мягкого света.

И тогда — без сна, без сна! —

Их жажда сна.

Но едва встает заря,

Этот лунный покров

Поднимается, паря,

Став игрушкою ветров,

Все швыряющих вразброс,

Будь то даже альбатрос.

Луна для них с утра

Не служит, как вчера,

Покровом из тумана,

Что, может быть, и странно…

И радужною пылью

Все станет в небесах.

И ляжет этот прах

На трепетные крылья

Тех бабочек земли,

Что к небу вечно рвутся,

Чтобы затем вернуться

И умереть в пыли.

СТРАНА ФЕЙ[22]

Долины мглистые, тенистая река,

Неясные леса — иль облака —

Их очертанья различишь едва ли

Сквозь слезы, застилающие дали;

Стада громадных лун бледнеют, меркнут, тают,

И вот уже сильней — сильней — сильней блистают —

В бесконечной смене мест,

В бесконечной смене мигов

Задувают свечи звезд

Колыханьем бледных ликов.

Вот на лунном циферблате

Скоро полночь, и одна

Несравненная луна

(Всех огромней, всех крылатей,

Всем другим предпочтена)

Сходит ниже — ниже — ниже —

Сердце ей сейчас пронижет

Треугольный горный пик,

И вот — ее огромный лик

Пролил прозрачное сиянье

На дремлющее мирозданье,

На все, что только видит взор —

На море и на склоны гор,

На быстрых духов рой обманный,

На мир вещей, дремотно-странный, —

И спрятал их, как под шатром,

В том океане световом.

Глубок, глубок отныне он —

Земных предметов страстный сон!

Но утро гонит сонмы снов,

И лунный призрачный покров

Взлетает ввысь — быстрей — быстрей —

Так может взмыть в обитель гроз

Любая из земных вещей,

Быть может, желтый альбатрос.

Теперь им больше не нужна

Для облачения луна,

Не нужен им, вещам земным,

Шатер, прозрачный словно дым

(Что слишком пышно, я считаю), —

Но искры лунные дождем

Струятся в воздухе дневном

И мотыльки Земли, взлетая

В просторы неба, а потом,

Тоскуя о земных лугах

(Кто угадает их желанья!), —

Приносят лунное сиянье

На чуть мерцающих крылах.

ВОЛШЕБНАЯ СТРАНА[23]

Над берегами седыми

Деревья в белесом дыме,

Внизу — невидимый плес

В тускнеющих пятнах слез.

То там, то здесь вырастают

И тают — тают — тают

Круги блуждающих лун:

Плывут над россыпью звездной

Подобьем белых лакун,

Но поздно — поздно — поздно —

Двенадцать на лунных часах,

И месяц, чей блеск неверный

Измерен на лунных весах

(Уж верно, не самый скверный!),

На горный спустился пик,

И конус вершины мрачной

В сердце его проник,

Клубок размотав прозрачный:

Струистый наброшен плащ

На сумрак морей и чащ,

На крыши домов, на долы,

Где сон разлился тяжелый,

Где духи крылатые спят:

Они с головы до пят

Облиты сиянием чистым,

Как будто в крипте лучистом

Уснули — навек — навек —

О сладости смеженных век!

Но лунное покрывало

Уносится ввысь к утру,

По воле случайного шквала,

Похожее на ветру

На нечто, летящее косо, —

На желтого альбатроса.

Назавтра другая луна

В дело пойти должна

(Что экономно едва ли),

О солнечном покрывале

Уже мечтает Земля,

А прежнее — лунное — тает,

Лишь бабочки, что летают