В сонный мозг вонзая звон!

Вы не люди, вы не люди,

Нелюди вы, звонари,

Вам веселье в этом гуде,

Упыри!

Кто взялся быть звонарем,

Надмогильным стал царем,

Мечет гром, гром, гром,

Гром,

Творит священный звон!

Ликованьем опьянен,

Он творит священный звон!

И вопит, и пляшет он,

И в раскачке этой складной

Лад старинный, лад обрядный,

Гимн забытых пра-времен

Этот звон:

В песне долгой, безотрадной

Лад старинный, лад обрядный.

Пляшет он под этот звон,

Под надрывный звон, звон,

Заунывный звон, звон,

И в раскачке этой складной

За поклоном бьет поклон,

В лад старинный, лад обрядный

Вновь и вновь берет разгон

Под раздольный звон, звон,

Колокольный звон, звон,

Скорбный звон, звон, звон, звон,

Звон, звон, звон,

Под прощальный, погребальный этот звон.

ЕЛЕНЕ

(Елене Уитмен)[94]

Тебя я видел только раз единый —

Прошли года — не подсчитать мне: сколько.

Но мнится все, что так немного лет.

В июле это было; поздней ночью;

Подобная твоей душе, по небу

Плыла луна уклонною дорогой,

Рассеивая свет серебряный

На дрему и покой несчетных роз,

В саду волшебном ввысь подъявших лица, —

В саду волшебном, где несмелый ветер

Бродил на цыпочках, качая розы,

Подъявшие сиянием любви —

В экстазе смертном — ароматы-души

К серебряной и шелковой луне, —

Где, улыбаясь, умирали розы

Присутствием твоим восхищены.

А ты была вся в белом, на скамье

Темнеющей склоненная — роняла

Свой свет луна на лица тихих роз

И на тебя, застывшую в печали!

То не Судьба ль была июльской ночью —

Да, не Судьба ль (чье имя также: Грусть),

Что я остановился у решетки?

Вдыхая запах задремавших роз,

Не шевелясь, стоял я; все заснуло.

Лишь ты да я (сливая два созвучья,

Вот эти, бьется сердце — о, отрада!)

Лишь ты да я — померкло и исчезло

Все, все вокруг в блаженный этот миг.

(О, сохрани о нем воспоминанье!)

Жемчужный свет луны погас, и мраком

Окуталась замшоная скамья

И длинная аллея и деревья

Тихонько шепчущие; запах роз

В руках у ветра любящего умер.

И было все одной тобой полно —

Тобой одной, твоей душой, глазами.

Я только их и видел — в целом мире

Я видел только их одно мгновенье —

Пока луна померкнуть не успела…

В кристальных сферах сердце в этот миг

Причудливую сказку записало!

Твои глаза — таким глубоким горем

Они светились и надеждой гордой,

И смелостью волнующих желаний,

И неизмерною способностью любви!

Я помню, как ушла она — Диана —

На западное ложе грозных туч, —

И ты, меж кипарисов похоронных,

Прошла, как призрак… А глаза остались, —

Твои глаза … О, им нельзя уйти!

В пустынный путь мой, поздней ночью, к дому,

Они светили мне… С тех пор со мной

Они навек (…не таковы надежды!..)

Сквозь горечь лет; и я покорен им.

Руководительствовать мной, сомненья

Рассеивать своим прозрачным светом

И пламенем ненашим освещать

Угрюмый мрак души — удел их давний.

Они, как звезды, в этом дальнем небе

И красота (а красота — надежда).

Коленопреклоненный, им молюсь

В печальные часы ночей безмолвных

И в суете дневной… Они со мной

Две сладостно-светящие звезды

Вечерние. Их блеск не застит солнце!

К ЕЛЕНЕ[95]

Тебя я видел раз, один лишь раз;

Не помню, сколько лет назад — но мало.

В июле, в полночь, полная луна,

Твоей душе подобная, дорогу

Искала к самому зениту неба,

Роняя света серебристый полог,

Исполненный истомы и дремоты,

На тысячи подъявших лики роз,

Что в зачарованном саду росли,

Где колыхнуться ветерок не смел, —

Свет лился медленно на лики роз,

Они ж в ответ благоуханье душ

Ему в экстазе смерти изливали:

Свет лился медленно на лики роз,

Они же умирали, пленены

Тобою и поэзией твоею.

Полусклоненная, среди фиалок

Ты мне предстала в белом одеянье;

Свет лился медленно на лики роз,

На лик твой, поднятый — увы! — в печали.

Не Рок ли этой полночью в июле,

Не Рок ли (что зовется также Скорбью!)

Остановил меня у входа в сад,

Чтобы вдохнул я роз благоуханье?

Ни звука: ненавистный мир уснул,

Лишь мы с тобой не спали. (Боже! Небо!

Как бьется сердце, лишь услышу вместе

Два слова: мы с тобой.) Я огляделся —

И во мгновенье все кругом исчезло.

(Не забывай, что сад был зачарован!)

Луны жемчужный блеск погас на небе,

Извилистые тропки, мшистый берег,

Счастливые цветы и листьев шелест —

Исчезло все, и роз благоуханье

В объятьях ветерка тогда скончалось.

Все умерло — и только ты жила,

Нет, и не ты: лишь свет очей твоих,

Душа в очах твоих, подъятых к небу.

Я видел их, вселенную мою,

Лишь их я видел долгие часы,

Лишь их, пока луна не закатилась.

Какие горькие повествованья

Таились в их кристальной глубине!

И горя сумрак! И полет надежды!

И море безмятежное величья!

И дерзость в жажде славы! — но, бездонна,

К любви способность мне открылась в них!

Но вот исчезла милая Диана

На ложе западном грозовых туч:

И, призрак меж стволов, подобных склепу,

Ты ускользнула. Но остались очи.

Остался взгляд, он не исчез доныне.

В ту ночь он к дому осветил мне путь,

Меня он не покинул (как надежды).

Со мною он — ведет меня сквозь годы,

Он мне служитель — я же раб ему.

Он служит мне, светя и согревая,

Мой долг — спасенным быть его сияньем,

Стать чистым в электрическом огне,

В огне Элизия стать освященным.

Он дал мне Красоту (она ж Надежда),

Он в небе — пред его сияньем звездным

В часы унылых бдений я колена

Склоняю; и в слепящем свете дня

Все вижу их — две сладостно-блестящих

Венеры, что и солнце не затмит!

К ЕЛЕНЕ[96]

Давно, не помню, сколько лет назад,

Тебя я увидал, но лишь однажды.

Стоял июль, и полная луна

Плыла проворно по небу ночному,

Паря над миром, как твоя душа.

И лился свет, серебряный и тонкий,

Баюкая дремотной духотою

Раскрывшиеся лики алых роз,

Цветущих в зачарованном саду,

Где ветерок на цыпочках кружил.

В ответ на ласку этих лунных пальцев

Раскрывшиеся лики алых роз

Дарили саду аромат предсмертный,

С улыбкой умирали на куртинах

Раскрывшиеся чаши летних роз,

Завороженных близостью твоею.

А ты, вся в белом, на ковре фиалок

Полулежала. Лунный свет купал

Раскрывшиеся лики алых роз

И лик твой, затуманенный печалью.

Сама Судьба июльской жаркой ночью,

Сама Судьба (она зовется Скорбью)

Меня к калитке сада привела,

Чтоб я вдохнул благоуханье роз

И тишины. Проклятый мир дремал.

Лишь ты да я не спали. Я смотрел

Во все глаза, томился, ждал и медлил.

Но в этот миг внезапно все исчезло

(Не забывай, что сад был зачарован):

Растаяли жемчужный блеск луны,

Цветочный рай, змеящиеся тропки,

Деревьев ропот, мшистые лужайки,

И даже роз полночный аромат

В объятьях ветра умирал, слабея.

Исчезло все, — осталась только ты,

Верней, не ты, а глаз волшебный светоч, —

Душа в твоих распахнутых глазах.

Я видел только их — мой милый мир! —

В их глубь гляделся долгими часами,

Смотрел, пока луна не закатилась.

Какие письмена напечатлело

Ты, сердце, на прозрачных сферах глаз!

Как боль темна в них и светла надежда,

Какое море тихое гордыни,

Порывов суетных и как бездонен

Их дар любить и ласку расточать!

Но вот уже Диана прилегла

На ложе грозовой, лохматой тучи,

И ты, как призрак, меж деревьев сонных

Растаяла. И лишь твои глаза

Пронзали тьму, маячили, манили,

Мне путь домой, как звезды, освещали;

И с той поры, хотя Надежды нет,